Как-то незаметно пролетели у меня два первых столбовских года. Наша компания обживала свое каменное гнездо на «Грифах». Начали строить большую избу, мечтали о горах, кончали техникум. Распределились по разным заводам. Мне выпало работать на Комбайновом. Все остались в городе, держались за компанию, за избу. «Это хорошо, что ты попал на наш завод», — объяснял мне Ленька Петренко. Он работал там кузнецом. «На заводе есть секция альпинизма, — говорил он, — там и путевки дают, и на сборы попасть можно потом». У проходной завода увидел я скоро необычное объявление. Нарисована на нем высокая снежная гора с жуткими острыми скалами. На нее лезет маленький человек с большим рюкзаком. Текст был краток: «Альп-секция завода проводит набор. Собраться тогда-то в Спортклубе».

Я сразу же побежал к Леньке в кузнечный цех. Среди грохота и блеска раскаленного металла в дыму метался Ленька — большой и грязный. Прямо как подмастерье у черта в аду. Сказал про объявление. Ленька пошлепал меня своей могучей лапой по щеке. «Иди, это начинается твоя новая жизнь», — рявкнул он, перекрывая грохот прессов и молотов.

В помещении Спортклуба завода, куда пришли мы с Ленькой в назначенный час, сидело несколько мужиков. Могучие, пестро одетые и один маленький в кепочке-мухоморе с пятнышками. Они оживленно обсуждала какие-то свои дела. Можно было понять, что они связаны с горами, а точнее, с альпинизмом.

На нас они не обращали внимания. Ленька знал их немного раньше. Мы сидели и ждали. Наконец, один здоровый, чернявый (это был В.Лях) грозно глянул на нас и спросил: «A вам тут чего надо?» Ленька, как более наглый и горластый, ответил, что мы желаем заниматься. «А на Столбы ходите, и куда?» — спросил кто-то. Мы ответили: «На «Грифы». Тут маленький (это был Витя Видунок) оживился: «Так это вы сумасшедшие, кто на скале ночует? Вы же шизофреники... У вас там даже выпить нельзя. Грохнешься и ку-ку...» Мы сообщили, что не пьем вообще. У нас строго в компании с этим. К тому же мы взялись строить новую большую избу. «Молодцы, — сказал Витя, — но надо еще и тренироваться. Знаете где стоит „Вигвам“? Вот и приходите завтра же, кто сможет».

Назавтра Ленька идти не смог, пошел я один. Дошел быстро. У избы был в сумерках. Перед избой чисто убрано. Дверь полуоткрыта. На столе горела свеча, за столом сидел Витя Видунок. На голове неизменный «мухомор». Он читал большую старинную книгу типа церковной. Все это вместе — полумрак избы, свеча, старинная книга сами по себе создавали атмосферу некой таинственности и даже мистики.

Я тихо постучал и спросил разрешения войти. Витя спокойно сказал: «А, это ты. Возьми там на печке суп, поужинай и ложись спать». Бодро скинув рюкзак, я подошел к печке, глянул вперед, и ...

О ужас!!!... Из глубины нар на меня смотрели два огромных глаза, отливающие каким-то мертвенным желтым блеском:. «Это не нарисовано фосфором, — мелькнуло в мозгу, — они живые! И не филин это — слишком широко поставлены. Что за черт?» Посмотрел на Витю. Он читал, ничем не отвлекаясь.

Не хотелось в первый вечер в избе выглядеть дураком и трусом одновременно. Трясущимся руками налил суп, сидя на уголке, ел и посматривал на нары. Глаза почти не двигались. Вот и ложиться пора, а глаза на месте. «Эх, была не была. Не один ведь я в избе...» И полез я на нары. Глаза придвинулись. Они принадлежали довольно толстой роже.

Здоровый парень в слегка рваной тельняшке, с блестящей цепью на шее неожиданно тонким голосом сказал мне: «Мальчик, возьми вот теплое одеяло. К утру холодно будет». Витя отвлекся от чтения и указал мне место на нарах. Лежал я и, засыпая, думал: «Почему у парня глаза такие? Может болел чем?..»

И только к вечеру следующего дня решился я спросить у Вити об этом. Ответ был суров и прост: «Это Вова Хаба, — ответил Витя, — он наркотиками баловался. Вот после курса лечения у него зрачки и расширились. Сейчас он ничего, спокойный, а раньше всяко бывало».

Эту «спокойную» вигвамовскую публику пришлось наблюдать нам в деле все лето 1962 года. Тут есть что вспомнить.

Наши альпинистские боссы в лице Вити Видунка и Славы Ляха объяснили нам все просто и доходчиво. Путевку в альплагерь надо заработать. Что вы лазите, тренируетесь, учите узлы — это все для себя. Без этого в горах делать нечего. А для общества — надо ходить в «Вигвам». Готовить там дрова, таскать воду, помогать на кухне. В общем, делать, что прикажут, уважать старших. И помалкивать о том, что можешь увидеть при этом.

На Столбы всегда ходила колоритная публика. Но в «Вигваме» тех лет компания была, пожалуй, поярче многих. Не зря в народе говорили: «Страшней „Вигвама“ зверя нет». Наши новые знакомые в избе были очень разносторонними людьми. Могли и на гитарах поиграть, попеть и попить, и в гости сходить. Вот с этих походов все и начиналось.

Иногда эти походы были вроде сбора по тревоге. Из укромных мест доставались разные предметы с затворами и курками. Кому не положено — брали хорошо оструганные колья или «пенициллины» — шланги от гидросистем. В умелых руках — страшное оружие. Нас на такие визиты пока не брали.

Отвыкшим на «Грифах» от этой «экзотики» было сначала не по себе. Даже в «Нарыме» мы такой публики не видели. Развлекались они весьма своеобразно.

Площадка перед избой обтягивалась капроновыми веревками и превращалась в ринг. Две пары боксерских перчаток для такого случая имелись. И вот ухарцы типа Хабы, голые до пояса, разукрашенные углем один страшнее другого, выходят на поединок. Хлебнув перед этим грамм по сто с прицепом, они бьют друг друга, не жалея. Неясно, кто больше ревет и матерится при этом — они или зрители. Когда бойцы, озверев, ведут себя совсем непристойно и не слушаются судей при этом, то судьи (часто Рыков и Гопа — боксер) быстро их вырубают и оттаскивают с ринга под восторженный рев зрителей. Это сразу же урок для следующей пары. Мы в эти игры пока тоже не играли.

Другим разом приволокли эти «герои детских сказок» небольшой мопед, и площадка перед избой стала кольцом мотогонок. Гонщики менялись после нескольких кругов. Побеждал тот, кто проезжал их больше. Кто не выруливал — летел вниз в помойку и проигрывал. Вылезал оттуда в очень смешном виде, если мог, конечно.

В избе было много интересных вещей. На стене висел большой и красивый термометр. По словам хозяев, его сняли с Крайисполкома. Охранявшим милиционерам объяснили, что этот устарел, а они, метеорологи, поставят новый.

Нары в избе были устланы автобусными сидениями. Запомнились нам эти сидения тем, что однажды в избе прозвучал сигнал тревоги: «Атас! Милиция идет с проверкой. Выноси сидения». Схватил я большое сидение, на котором лежал, рванул прочь от избы и прилетел в помойку. Хорошо, что на сиденье приземлился. А то бы выглядел, как наши гонщики-неудачники.

Вигвамовский народ объединяла тяга к приключениям. Их тошнило от спокойной жизни. Витя Видунок со своим другом Лехой могли прикинуться пьяными у тропы. При этом шуметь, тащить друг друга и все такое. Это для того, чтобы привлечь внимание любителей легкой добычи из числа дебютирующих уголовничков. На «пьяных» нападали, они мгновенно трезвели, били нападавших и обезоруживали. Если оружие было плохое — укоряли за это «пострадавших» и сдавали в милицию вместе с оружием. Если попадалось что стоящее — хороший ствол в хозяйстве не лишний. А неудачника отпускали к взаимному удовольствию.

Проводились почти что по графику «поздравительные» походы в другие избы — в «Саклю» или «Медичку». Чаще всего, когда у кого-то отмечался день рождения. Высшим шиком считалось набить юбиляру морду, а толпу погонять. Уходили довольные, в предвкушении, что придут через год. И повторялось это несколько лет подряд.

Ну, а на близлежащих «вассальных» стоянках сам бог и закон велели порядок проверять. Проверялось прежде всего количество водки. Если выше нормы — излишки изымались (им же легче, головам не болеть). Если в стоянке-норе под «Черепахой» холодно или комары кусаются — туда дымовую шашку катнут. При этом посочувствуют тем, кто кашляет.

Изредка в «Вигвам» приключения приходили с доставкой на дом. Сидят осенью почтенные вигвамовцы — немного пьют, немного поют. И сходить бы куда в гости, да холодно, потому и неохота. И вдруг стук железом в дверь. Затем мат, крик: «Открывай, стрелять буду». Народ доволен — вот это то, что надо! Среагировали быстро. Сняли со стены резиновый жгут, растянули меж косяков, гайку вставили в него как в пращу. Стрелка дразнят: «Так что же ты? Стрельни, мы послушаем, может и откроем». Тот в злости и не понял ничего: «Хлоп!» И его уже топчут. Держит дядя его обрез и говорит с укоризной: «Ты что же такой-сякой, неряха! На дело идешь, а оружие не почистил, не смазал». Тот канючит: «Дяденьки, отпустите. Я больше сюда ни ногой». Его отпускают. Хромает он по тропе, а обрез его почищен, смазан и положен куда надо.

Другой раз прямо на площадке перед избой потеха вышла. Дело к зиме было, снег падал. Вечером народ пораньше спать собрался. Ворчали недовольно: «Вот и сезон кончился. Спать ложимся, а никому морду не набили. Тоска!» Кто-то в туалет скакнул. Прилетает и орет: «Тревога! Туристы совсем озверели. На площадке перед избой палатки ставят, сейчас костер запалять будут». Туристы видно притомились, костер жечь не стали. Тут и накинулись молодцы. Палатки за четыре угла и на помойку. Ерема из палаток дубиной пыль выколачивает. Так увлекся, что кому-то своему заехал. Вернулись в избу и уснули с тихой радостью от совершенного дела.

В те годы на Столбах летом жило много веселой братии, из числа тех, кто любил Столбы больше, чем свою работу. Увольнялись они на все лето и веселились на природе до самых белых мух. Столбы прокормят, напоят, а развлечься мы сами очень можем и другим скучать не дадим.

Из вигвамовцев у Хабы, Миши и еще у двоих-троих к лету аллергия на работу прорезалась. Как они устраивались — их забота, но жили они в избе долго и весело.

Начинались их заботы со сбора пустых бутылок. Собирали, и сразу несли сдавать по нескольку мешков. За выручку брали в основном водку. Заправлялись на ходу, двигались к избе. Слышно их было уже с полдороги. У их знакомых, живших на Столбах, нюх был очень обострен на эти дела. Быстро слетались «голуби» к избе. Жажда огромная, а с закусью плохо. Надо снова на большую дорогу. Грабить среди недели как-то неэтично — народа мало идет. Или по стоянкам ищи заначки, или выпрашивай у редких посетителей. Все это очень ненадежно.

Мы пришли среди недели за отгулы полазить перед горами. Наш скудный паек урчки тут же съели. Пришлось подключиться к поиску. Кто-то шибко умный достал карту Столбов и поделил ее на секторы, где кто добывает. Участок мне достался средний — от «Второго Столба» и дальше. Я знал где прячут на «Олимпе» продукты. Возьму немного. Потом объясню ребятам со стоянки. Они с нашего завода, не обидятся. В дорогу дал мне Хаба старую авоську. Благословил, чтобы пустой не приходил.

Быстро залез я в пещерку на «Олимпе». Взял, как говорится у столбистов «банок, склянок, да пару буханок». Уже полегче. Пробежал пару стоянок под «Саклей» и «Искрой», но не нашел ничего. Повезло мне вдруг. Около «Митры» встретил группу девчат с какого-то, видно химического, завода, раз выходной среди недели у них. И на «Первый столб» их сводил, и сказки столбовские им рассказал. Накидали они мне харчей почти полную сумку, в гости к себе пригласили. «Жаль, — говорят, — ты в армию скоро уходишь. А то бы к осени женили. Вон у нас какие красавицы». Ушли красавицы, можно и в избу идти. И вдруг крики: «Спасите! Помогите!» И не женский визг. Мужики кричат. Хоть и любят иные подурачиться, попугать людей, но тут чую, что не балуются. Отчаянно кричат.

Смотрю — в верхней части «Леушинского» друг над другом два моряка. Военные, в бескозырках, в белых форменках. Крепко засели, но выпасть могут. Помочь надо, а чем? Всего снаряжения — брюки куском репшнура подпоясаны. В избу за веревкой сбегать не успеешь — упадут. Некогда думать. Крикнул им: «Держитесь, помогу!» и понесся вверх «Сарачевкой». Вот уж не зря лазим, не ленимся. Да и подучили нас неплохо наши «гиды» из «Вигвама». Долез до них. Показал как надо клиниться в щели. Они сделали, стало полегче. Но надо их вынимать, сами не вылезут. Одел я петлю из репшнура себе на ногу и спускаю ее верхнему. Сам повис не очень крепко. Прошу, умоляю матросика, чтобы не дернул он резко, иначе два, а то и три трупа будет. Он понял и не дергал. С петлей в руке понемногу лез наверх. Нижний изводил нас своими воплями, дескать, его бросают. Но вот вылез верхний. Вдвоем быстро вынули нижнего. Отдышались, поговорили о том, какой черт их туда занес. Все было просто. Они в отпуске. Верхний парень из детдома, ему в отпуск ехать некуда. Вот наш землячок (нижний) и пригласил его посмотреть Сибирь — «страну лимонов». Весь свой детдомовско-флотский лексикон выложил верхний нижнему. В переводе это звучало укором за то, что привел, напоил, похвастался, что все знает и умеет. А сам чуть не погиб, и его чуть не угробил. Успокаивал я их, как мог. Утешил, что не они первые, не последние в этой щели куковали. И радоваться рано, потому еще спуск впереди. Здоровые они ребята и смелые, но с «Конька» прыгнуть духа не хватило. Пришлось мне из себя «живой мост» изображать. Ox, и потоптали они меня своими коваными ботинками! Спустились, душевно расстались. Пригласили в гости, пожелали счастливой службы.

Остался один и пошел к своей сумочке. Подошел, гляжу и чуть не визжу. Зрелище — не налюбуешься. К сумочке с ножом в зубах, озабоченно сопя, полз Хаба, не замечая ничего вокруг. Я с некоторым злорадством ждал, глядя как он перекатывает через камни свой упитанный живот. И, когда он протянул руку к сумке, я сказал ему гадливо вежливым голосом: «Володя, может я сам ее в избу отнесу». Хаба бросил сумку, как будто увидел в ней змею. Давясь матами, он удивился, что не узнал ее, хоть сам давал. Мы спокойно донесли ее до избы, где нас давно ждали веселые троглодиты. Моя, теперь наша добыча, была самой богатой. Нас даже поздравили.

Потом обычное разливание по булькам, торопливое чавкание. Между гнусно-хриплыми песнями «камерного» жанра «серия ужасов» — где кто кого пришиб. И очень к месту вопрос мне: «А ты молчать об этом сумеешь?» Отвечать приходилось тоже в масть: «В тайге вырос, молчать научили, потому и живой пока». Вопросов больше не было.

Эти вигвамовские впечатления, как куски любительского фильма. Длиннее, короче, одни ярче, другие засветились. Самый яркий кусочек пришелся на время как раз перед отъездом в горы, а потом и в армию. Видно потому и запомнился, что был одним из последних гражданских.

В этот вечер мы пришли с Ленькой пораньше, ловко управились по хозяйству. Погода разгулялась, по тропе на скалы шли большие толпы. Чувствовалось, что вечер будет веселый. И мы не ошиблись. Наши мужики, слегка подзаправившись, пошли по гостям. Но не сразу и не вместе. В этот вечер особенно красиво смотрелся Лях. Он был в белой рубашке, кажется, с «бабочкой». Он пошел в гости с гитарой, бодрый и веселый. Очень мы удивились, когда он довольно быстро вернулся из гостей прилично побитый, в рваной рубахе. А от красивой гитары осталось чуть больше, чем полгрифа. Такого «Вигвам» стерпеть не смог. По тревоге были подняты все. Впервые взяли и нас. Витя заботливо вручил нам с Ленькой небольшие, но увесистые колья, хорошо обструганные к тому же. Дал команду — от него не отходить, выполнять его приказы. Во время боя не трусить, и не попасть своим под горячую руку. Особенно остерегаться Ерему. Он страшен в гневе и часто бьет чужих и своих. Основная наша задача — прикрывать тропу. Чтобы не напали сверху и сзади. «Тыловая походная застава» — так это называется — узнал я через два месяца армии. Наш авангард подошел к костру. Там было несколько мужчин и женщин. Увидев Ляха, самый дурной, видно, небитый среди них заорал что-то вроде: «Опять пришел... Мало, так добавим...» К костру вышли Витя в военной накидке и мощный мужчина (как потом оказалось — Максимов — мастер по боксу). "Вы знаете этого человека?«— спросил Витя, указывая на Ляха. Те, видно, не ожидали такого поворота. Начали отвечать путанно. Что вот приходил, что-то нагрубил, его кто-то ударил.

Дружный коллектив «Вигвама» плотно окружил стоянку — никто не проскочит. У самого злобного (видно, он и бил Ляха) не выдержали нервы. Рявкнув, он бросился к топору у костра. Хаба был начеку и хряснул его обрезом по голове. Мужик упал и затих. Бабы завыли. Суровым тоном Витя и Максимов объяснили публике, что ведут они себя плохо. Рано утром они должны убраться, иначе всех арестуют. На этом месте не стоять, на Столбах не появляться. По команде Вити мы отходили первыми, проверяя и освещая тропу. Наш отход прикрывал доблестный Хаба. Он грозно водил стволом по сторонам. Его вид вызывал уважение. Никто у костра не шевелился. Только отойдя от стоянки, Хаба недовольно проворчал: «Жаль патронов нет. Даже в костер не выстрелишь». Нам с Ленькой Витя настрого наказал молчать, что я соблюдал почти 22 года. Сейчас можно и описать...

Потом пути-дороги наши ушли в сторону от «Вигвама». Встречался я со многими из них в горах и в городе. В отделении у Ляха третий разряд по альпинизму закрывал. Провожал его в 1969 году на стену «Свободной Кореи», когда они чемпионами СССР стали. А «Вигваму» суждено было стоять недолго. Ему выпал печальный жребий — открывать последнюю серию изб-призраков.

Мрачная кровавая ночь 23 сентября 1972 года поставила крест и на молодой жизни парня у ее дверей и на самой избе.

Пошла оттуда беда гулять по столбовским тропам. И зарастают диким бурьяном пепелища, и гниют на месте «Вигвама» и других изб бревна стен, в которых кипело буйное и безвозвратно ушедшее веселье.

В.А.Тронин