Хвостенко Валерий Иванович

О новой книге Седого.

Вышла книга стихов поэта Анатолия Ферапонтова. История ее возникновения слегка приоткрыта в предисловии от составителя .

Мы знаем Седого, как автора превосходных столбовских баек и рассказов из жизни альпинистов . В новой книге он предстает перед нами, как серьезный поэт. Это совсем другой, неожиданный Ферапонтов. В книге от силы десяток стихотворений, в которых присутствуют горы и Столбы.
Как он сам пишет: «тема, которая меня увлекает, ... область личных ощущений» . Мы увидим переживания по поводу наличия или отсутствия поэтического дара, размышления о несовершенстве своей и окружающей жизни. И вообще, муза его мрачновата.

Он сам говорит:

Какая же унылость, безысходность
В моих едва написанных стихах.
В них есть душа. Она в одном исподнем.
Раздел бы вовсе, но мешает страх.

И еще:

Свою тетрадь-исповедальню
Открою, подавляя вздох.
И новый стих многострадальный
Слеплю, как ласточка гнездо.

Действительно, поэзия его — исповедальна. К сожалению, мы можем только гадать, какие стихотворения он сам был готов отдать на суд публики.
Представился шанс, и собрали все, что было: вполне отделанные стихи и наброски, дневниковые записи, сделанные для себя, отдельные строки и двустишия. Кстати, классные, ст о ящие иногда целого стихотворения.

Вот стихотворение из тех, что произвели на меня впечатление и заставили задуматься.

Годы шли чередой,
Матерясь и икая.
Утекала водой
Моя сила мужская.

Снова ветер принес
Надоевшие вьюги.
Я умру, словно пес,
На дырявой дерюге.

Увлекался не так,
Целовался не с теми,
Разменял на пятак
Драгоценное время.

Я уже на краю,
Небольшая потеря.
Но боюсь, что в раю
Будут заперты двери.

Автору 26 лет. Если этого не знать, можно подумать, что пишет муж на склоне лет, умудренный тяготами жизни. И ведь все, кто знал Седого в 1973-1975 годах, не подозревали, кто ходит рядом с ними.

А вот несколько стихов, имеющих отношение к горам и скалам.

Сонет 8 Сонет 39
Там некогда бояться, на стене, Я на вершинах был. Там пустота.
Когда колотишь крючья под карнизом, А в пустоте — такой холодный камень!
А каждый крюк, как девушка, капризен. Внизу — костры таёжными жарками,
Там некогда бояться на стене. А там — там пустота, как нагота.

 

Гораздо позже, в сонной тишине Там равнодушья смертная черта,
Стена опять придёт к тебе репризой, Там жизни ритм в тысячелетьях замер,
И ты застынешь, ужасом пронизан, Лишь птицы, непонятные, как ламы.
Гораздо позже, в сонной тишине. Там — слишком неземная чистота.

 

И этим страхом на минуту скован, Там тягостная величавость линий,
Застонешь от хорошести мирского, Там боль твоя ещё невыносимей,
От радости, что так мягка кровать, Ещё неотвратимее беда.

Застонешь в белоснежности подушек Там у людей безрадостные лица.
От вожделенья петь, от жажды слушать, Оттуда можно только вниз спуститься,
От счастья жить, от счастья рисковать! Оттуда не подняться никуда.
февраль 1974 16 декабря 1974

* * *
В тот час, когда слепыми кистями
Закат размазан и разлит,
Неверный шаг, один-единственный,
Меня от мира отделит.

И будет краткое падение,
И тошный хруст из глубины,
И у подножия стены
Моей последней крови рдение.
август 1973

Жёстко!

А вот другая тема.

* * *
Мы думаем, что сделаны из камня,
Как те дома, в которых мы ночуем,
Как статуи людей, как сами скалы,
Как желтые гробницы фараонов.

Нам кажется, что нашими руками
Творится на земле любое чудо,
Медлительная чопорность хорала
И быстрота разгаданных нейтронов.

Так мы живем, но в тяжкие мгновенья,
Мы видим то, что станет эпилогом.
Не есть ли наша жизнь стихотворенье,
В припадке зла написанное богом?

* * *
Так что ж — опять уродливые годы?
Опять на цыпочках, тишком, молчком, тайком!
Как долго могут длиться эти роды?

А вот примеры двустиший и строк.

* * *
Лежу один... Ночь тикает лениво,
Длинна, как плеть.

* * *
Капуста изумительного хруста.

А вот из записей. Возможно, он вставил бы это в рассказ.

Мне показалось вдруг, что срыв неизбежен. Стало жарко и так тоскливо, все во мне ужаснулось и тут же смирилось с этой неизбежностью. Смирилось и — я точно это помню — ощущение было таким, будто я уже перешагнул эту неосмысленную границу с ничто , будто я пережил только что это стремительное кувыркание вниз с нечеловеческой болью и животным криком. И не было уже ничего — ни страха, ни крика, ни последней надежды, и каждая клеточка моего сильного послушного тела внимала чему-то неведомому...

Что я могу еще сказать? Ферапонтов — поэт! В этом может убедиться каждый, кто возьмет в руки его книгу.

Автор →
Владелец →
Предоставлено →
Хвостенко Валерий Иванович
Хвостенко Валерий Иванович
Хвостенко Валерий Иванович

Другие записи

Стихи
СОНЕТ 7 Кто спит в тепле, кто мёрзнет на снегу, Кто верит в чёрта, кто не верит в бога, Кто любит тишь, кто — бешеный разгул, Кто вечный потаскун, кто — недотрога. Но каждому ясна его дорога, Его конец. И только я бегу От чьих-то матюгов до чьих-то губ, Не зная ни начала, ни итога....
Ручные дикари. Лисси и Гай
В углу большой вольеры — три ящика, поставленные один на другой. В отверстии верхнего ящика виднеются две мордочки: черная и рыжая. Уютно пригревшись, зверята спят, тесно прижавшись друг к дружке: ухо к уху, носик к носику. Это две лисички: Лисси и Гай. У рыженькой Лисси мордочка острая, длинная, глазенки лукавые,...
Стоянка у Хитрого ключа
Само название Хитрый ключ является уже интригующим. Почему ключ вдруг стал хитрым? Таких хитрых ключей вблизи известняков по окрестностям Красноярска наберется, может быть, не один десяток. Такие Хитрые ключи, Пещеры, провалы, связанные с известняками, это образования одного порядка. Содержание свободной...
Бессребреник (из воспоминаний)
Старейший художник-красноярец Дмитрий Иннокентьевич Каратанов был редкостным бессребреником. В годы Великой Отечественной войны жил он одиноко в маленькой комнате, заваленной холстами и «обставленной» длинным кухонным столом, жесткой кроватью и двумя топорными стульями. Обедать ходил в столовую, а утром и вечером пил крепчайший чай с «пайковым» хлебом и сахаром вприкуску. Заботы...
Обратная связь