Хвостенко Валерий Иванович

О новой книге Седого.

Вышла книга стихов поэта Анатолия Ферапонтова. История ее возникновения слегка приоткрыта в предисловии от составителя .

Мы знаем Седого, как автора превосходных столбовских баек и рассказов из жизни альпинистов . В новой книге он предстает перед нами, как серьезный поэт. Это совсем другой, неожиданный Ферапонтов. В книге от силы десяток стихотворений, в которых присутствуют горы и Столбы.
Как он сам пишет: «тема, которая меня увлекает, ... область личных ощущений» . Мы увидим переживания по поводу наличия или отсутствия поэтического дара, размышления о несовершенстве своей и окружающей жизни. И вообще, муза его мрачновата.

Он сам говорит:

Какая же унылость, безысходность
В моих едва написанных стихах.
В них есть душа. Она в одном исподнем.
Раздел бы вовсе, но мешает страх.

И еще:

Свою тетрадь-исповедальню
Открою, подавляя вздох.
И новый стих многострадальный
Слеплю, как ласточка гнездо.

Действительно, поэзия его — исповедальна. К сожалению, мы можем только гадать, какие стихотворения он сам был готов отдать на суд публики.
Представился шанс, и собрали все, что было: вполне отделанные стихи и наброски, дневниковые записи, сделанные для себя, отдельные строки и двустишия. Кстати, классные, ст о ящие иногда целого стихотворения.

Вот стихотворение из тех, что произвели на меня впечатление и заставили задуматься.

Годы шли чередой,
Матерясь и икая.
Утекала водой
Моя сила мужская.

Снова ветер принес
Надоевшие вьюги.
Я умру, словно пес,
На дырявой дерюге.

Увлекался не так,
Целовался не с теми,
Разменял на пятак
Драгоценное время.

Я уже на краю,
Небольшая потеря.
Но боюсь, что в раю
Будут заперты двери.

Автору 26 лет. Если этого не знать, можно подумать, что пишет муж на склоне лет, умудренный тяготами жизни. И ведь все, кто знал Седого в 1973-1975 годах, не подозревали, кто ходит рядом с ними.

А вот несколько стихов, имеющих отношение к горам и скалам.

Сонет 8 Сонет 39
Там некогда бояться, на стене, Я на вершинах был. Там пустота.
Когда колотишь крючья под карнизом, А в пустоте — такой холодный камень!
А каждый крюк, как девушка, капризен. Внизу — костры таёжными жарками,
Там некогда бояться на стене. А там — там пустота, как нагота.

 

Гораздо позже, в сонной тишине Там равнодушья смертная черта,
Стена опять придёт к тебе репризой, Там жизни ритм в тысячелетьях замер,
И ты застынешь, ужасом пронизан, Лишь птицы, непонятные, как ламы.
Гораздо позже, в сонной тишине. Там — слишком неземная чистота.

 

И этим страхом на минуту скован, Там тягостная величавость линий,
Застонешь от хорошести мирского, Там боль твоя ещё невыносимей,
От радости, что так мягка кровать, Ещё неотвратимее беда.

Застонешь в белоснежности подушек Там у людей безрадостные лица.
От вожделенья петь, от жажды слушать, Оттуда можно только вниз спуститься,
От счастья жить, от счастья рисковать! Оттуда не подняться никуда.
февраль 1974 16 декабря 1974

* * *
В тот час, когда слепыми кистями
Закат размазан и разлит,
Неверный шаг, один-единственный,
Меня от мира отделит.

И будет краткое падение,
И тошный хруст из глубины,
И у подножия стены
Моей последней крови рдение.
август 1973

Жёстко!

А вот другая тема.

* * *
Мы думаем, что сделаны из камня,
Как те дома, в которых мы ночуем,
Как статуи людей, как сами скалы,
Как желтые гробницы фараонов.

Нам кажется, что нашими руками
Творится на земле любое чудо,
Медлительная чопорность хорала
И быстрота разгаданных нейтронов.

Так мы живем, но в тяжкие мгновенья,
Мы видим то, что станет эпилогом.
Не есть ли наша жизнь стихотворенье,
В припадке зла написанное богом?

* * *
Так что ж — опять уродливые годы?
Опять на цыпочках, тишком, молчком, тайком!
Как долго могут длиться эти роды?

А вот примеры двустиший и строк.

* * *
Лежу один... Ночь тикает лениво,
Длинна, как плеть.

* * *
Капуста изумительного хруста.

А вот из записей. Возможно, он вставил бы это в рассказ.

Мне показалось вдруг, что срыв неизбежен. Стало жарко и так тоскливо, все во мне ужаснулось и тут же смирилось с этой неизбежностью. Смирилось и — я точно это помню — ощущение было таким, будто я уже перешагнул эту неосмысленную границу с ничто , будто я пережил только что это стремительное кувыркание вниз с нечеловеческой болью и животным криком. И не было уже ничего — ни страха, ни крика, ни последней надежды, и каждая клеточка моего сильного послушного тела внимала чему-то неведомому...

Что я могу еще сказать? Ферапонтов — поэт! В этом может убедиться каждый, кто возьмет в руки его книгу.

Автор →
Владелец →
Предоставлено →
Хвостенко Валерий Иванович
Хвостенко Валерий Иванович
Хвостенко Валерий Иванович

Другие записи

Ручные дикари. Профессор Пинь-Пинь
Просторную клетку у южного окна в столовой, самой большой и светлой комнате нашей квартиры, занимает Профессор Пинь-Пинь. Профессор Пинь-Пинь (официальное его наименование клест еловый) — специалист по еловой шишке. Шишки у нас зимой — дефицит, некогда за ними лазить по...
Были заповедного леса. Люди и зверушки. Страна див
(Из моей записной книжки) — Расскажите нам о ваших милых зверушках. Что-нибудь самое-самое интересное. — А если я расскажу вам о вас, дорогие друзья? Для совсем маленьких ребятишек Уголок — царство сказки. Только раз за все время встретился пяти-шестилетний карапуз, который очень скучал у нас в Уголке и тянул маму...
Воспоминания Шуры Балаганова. Три истории
«Ножку немножко» В 1974 году у нас на Бесах происходила свадьба, причём после длительного перерыва на Столбах, потому что последняя до этого кончилась трагически. Наши жених и невеста, друзья Вити Иванова, красивые, здоровые молодые ребята. Они жили в общаге, почему и решили сделать свадьбу на стоянке. Как говорится, «Ах,...
Сказания о Столбах и столбистах. Полет к обеду
Этот рассказ услышал я в свой первый I960 год на Столбах. Хотите верьте, хотите нет. Но столбовская жизнь тех лет изображена точно. На скалу «Дед» ходов немного. Самый простой — «Хомутик». По нему и сейчас лезет большинство. Сзади «Шалыгинским» ходом и тогда и сейчас мало лазят. Вот под обратной стороной...
Обратная связь