То, что есть изба на Столбах с таким именем, узнали мы еще в первые наши скальные годы. Помню, как по тропе, каким-то чудом не падая, шел слегка трезвый мужчина, время от времени вскрикивая: «Я — Вэ Эс!!! Я иду в свою «Искровку». И, наверное, дошел, скорее всего, не сразу. Мог и с отдыхом. Темно тогда было.

А когда вырвался я на Столбы после трех лет службы (С.А.), мой друг Леня Петренко для ближайшего ознакомления со столбовским миром повел меня в «Искровку». И так случилось, что «Искровка» — первая изба на Столбах, где пришлось мне переночевать.

Пришли мы поздненько. Ленька специально не торопился, пока народ все выпьет и уляжется. Места нам достались на полу — хорошо, хоть мягкие спальники у нас были. Ночь прошла в обычном стиле. Это мы в «Нарыме» видели. Кто-то орал в пьяном бреду, кто-то блевал — его выбрасывали. Хорошо, хоть не стреляли и никого не били.

Утром мы ушли рано. Помню молодых ребят, ранее мне не знакомых. Клички «Гвоздь», «Баклан», «Шут». Кстати, потом через Шута купил я себе горящую путевку, да так и по ней не съездил. С института не отпустили. Больше в «Искре» бывать не приходилось. Зато с лихим искровским народом пришлось сотрудничать на скалолазании.

Самым заметным и грозным был Мосел, он же Вова Новоселов, по образованию учитель физкультуры. Личность известная. О его столбовских и городских деяниях можно целую книжонку написать. Но с ним еще его младшие друзья — Гога и Шмага, тоже личности известные. Так вот, эти лихие братья во время Всесоюзных соревнований на приз Абалакова присмотрели с вечера палатку, в которой новосибирцы оставили снаряжение и аппаратуру. Сторожа лагеря и трасс ночью уснули. А искровцы без шума забрали снаряжение и ушли через хребты в избу.

Этот эпизод запомнил я потому, что утром был большой шум. Сильно трясли нас — студентов, ночевавших недалеко. Мы кое-как отболтались. А новосибирцы утешились тем, что украли столбисты, может даже спортсмены, для дела. Это видно было по тому, что не тронули, молодцы, кино и фотоаппаратуру, что стоила даже тогда очень много тысяч.

В «Искровку» ходили нам известные спортсмены: Шура Губанов, Дуся Власова там тоже постоянно отдыхала.

Столбистская молва передавала время от времени рассказы о подвигах искровцев. Ребята они были лихие. И когда новые Абреки, набрав силу, сунулись и в «Искру», там завязались среди них очень своеобразные отношения. Иногда подерутся, потом помирятся, попьют вместе, могут и снова подраться. Но не слышали мы, чтобы кто-то кого-то из них сильно избил или порезали. Правда, был один трагикомический эпизод промежду абреками с искровцами.

Шел как-то ночью, слегка шатаясь, Мосел между «Саклей» и «Искрой». И слышит из-за дерева такой спокойный вопрос: «Мосел, это ты?» «Я!!»... И больше Мосел ничего не помнит. Очнулся через некоторое время. Никого нет. Только шишка на больной голове. Кто? За что? Не понимая, побрел Мосел в избу.

Только лет через 10 узнали мы от Цыгана кто и за что. Старый Абрек Старчик пришел на Столбы после очередной отсидки. И никаких подвигов пока не планировал. Но шел по лесу и запнулся об коряжку. Встал, матюгнулся. Смотрит, а коряжка очень даже не простая. Из нее такая дубина справная выйдет. Сама в руку ложится.

Весь вечер Старчик почти не пил. Строгал, пилил, на костре обжигал. Даже стеклом зачистил.

Держит в руке и думает...

...У средневековых японцев существовал обычай — назывался «перекресток четырех дорог». Молодой самурай, получив свой первый меч, обязан был идти на ближайший перекресток и зарубить первого встречного — без различия пола и возраста. Так сказать, для испытания тела и духа...

Старчик, скорее всего, не читал про древних японцев. Но дух Абрека, видно, сродни самурайскому. Испытать дубье? Но где? А на самой людной трассе между «Саклей» и «Искрой»! Вот и стал он в засаде. И окликнул Мосла по всем правилам Войны. Старики говорят, что прежде, чем резать часового, у него надо прикурить попросить. Вот и спросил...

Искра жила своей веселой разгульной жизнью. Старики вспоминают, как напоили первый раз молодого, но уже знаменитого Шуру Губанова. Мосел сгреб его в охапку, разжал ножом зубы. А кто-то через вороночку налил Шуре водки. Отпустили и потом уж очень балдели. Глядели, как Шурика «штормило». Как он сначала хихикал, а потом плакал.

К чести искровского коллектива многие вспоминают их поведение 26 сентября 1972 года во время Вигвамовского боя. «Вигвам» собирался «проучить» Абреков. Звали в помощь «Искровку». Долго совещались в избе. Решающее слово сказала Дуська: «Хоть и всякое было с Абреками, но идти не стоит. Дело заваривается круто — могут быть покойники. При любом исходе мы прогадаем». Примерно так выразилась она и не ошиблась.

В зал суда над Абреками «Искровка» ходила охотно и большим составом. К слову сказать, ходили в «Искровку» не какие-то там уголовники, хоть и не паиньки. Это были в основном ребята с «Родины», часто из хороших семей. Из тех, кто о куске не думают. Да и работой себя многие часто не утруждали. Но это так, сильно не обобщая. Так вот на суде Цыган держит ответ. Прокурор ему: «Михайлов, вот вы ходили часто на Столбах в гости. К кому? Что вы там делали? Как к вам относились хозяева там, куда вы приходили?»

Цыган бодро отвечает: «Прихожу я раз в „Искровку“. Там сидит Дуська (А сейчас Дуська тоже здесь, в первом ряду на почетном месте). Она говорит мне: „Саша, ложись со мной спать“. Я отвечаю: „Пусть с тобой бобики спят!“ Она обиделась. Сняла со стены связку карабинов (альпинистских) и ударила ими меня прямо по лицу. Те, кто был в избе, меня побили и выкинули». Представляете? В зале смех доходил до уровня рева.

Женщина-прокурор, с трудом становясь серьезной, спрашивает: «Куда вы потом еще ходили?» Ответ: «Я через неделю снова пришел в «Искровку». «И там снова была Дуська?», — голос прокурора почти дрожал. «Нет, там был Мурзик»... «Кто?» «Ну парень, Мурзиком зовут»... «Ну и что?» «Он жарил картошку на печке». «....?» «Мы с ним поругались. Он ударил меня сковородкой по голове. Было больно. Но еще неприятно, когда горячий жир затек за шиворот...» И дальше в том же духе.

А тем временем «Искровка» сгорела. Придется спросить у стариков, когда это точно было и какие причины.

Но неунывающий коллектив закупил бруса, подвез на машине до перевала. А потом начались таскания. Кто был при этом, до сих пор вспоминает бесплатное кино, когда рев и мат стоял по всей просеке и дальше, и как некоторые то ли переработав, то ли перепив, валялись вдоль дороги.

Как бы ни было, изба отстроилась, и было в ее биографии несколько интересных моментов.

Основные мужики кто поженился, кто отошел, народа стало ходить меньше. А тут Шура Губанов начал лихо осваивать тренерское ремесло по скалолазанию. Ребятишки его любили, шли к нему большой толпой. Вот он и прививал им любовь к Столбам. Водил их как мог в родную избу. На каникулах жили там как на сборах. А так часто наваливали толпой по субботам. Вот тогда в 77-м и родился куплет, где «губановские детки потеснили веселых мужиков». Потеснили, да ненадолго. Старые кадры делали гулятельно-отдыхательные выходы и тогда шумела тайга. Правда обходилось без боев и потерь.

Когда народ отдыхал в городе, наш друг Шмага (к тому времени ст. лейтенант милиции) любезно давал ключ чаще Коле Ф. и Витале П., иногда и я брал сходить со студентами.

И вот на 8 марта 1979 года пошли мы в «Искровку» с Колей и Виталей. И взяли с собой в порядке шефской помощи воспитанников школы-интерната. Сначала все было в лучшем виде. Пришли, переночевали, утром пошли гулять. Дошли до «Грифов», там не было никого. Но залезли показать избу. Попили чай. Было тепло. Потянуло на столбовский треп с уголовным уклоном — былые столбовские дела. Слушали меня ребята внимательно. Потом самый старший, видно видавший кое-что мальчик, вежливо так мне и говорит: «Владимир Александрович, вы рассказывали, мы внимательно слушали. Но извините. Вы нас не уважаете. Мы ведь не маменькины сынки, у многих родители сидят. Мы такое видели... А вы нам нагло врете, и думаете, мы вам поверим. Нехорошо это. Спасибо за поход, но так больше рассказывать не надо».

И что тут ответить?

Я собрался с духом, но не обиделся, а удивился, отвечаю: «Дай Бог, ребята, хоть это вам не видать здесь. Дело ваше, верить или нет, но клянусь, чем хотите, все это было. Разве я чуть-чуть приукрасил. Извините, что вам было неприятно».

Но, видно разбудили мы лихо, хоть было тихо. Вернулись мы в «Искру» усталые. Уже и осадок с сердца упал.

И вот они — «герои детских сказок» — заваливаются Абреки. Весь тогдашний боевой состав. Ныне покойные, а тогда очень грозные Доманцевич и Угрюмый, ныне сидящий за убийство Игорь Банников — Гога (не путать с искровским Гогой Вагиным), с ними ныне сидящий простой доковский, не столбовский уголовник — Годок. И для разнообразия — хоть и наглая, но не глупая Лена с Лалетино (так она представилась) — подруга Гоги.

Зашли и сразу в нахрап, как обычно: «Ша! Руки вверх!!!» и т.д. Коля Ф. очень вежливо поздоровался и назвал их всех по именам. У Угрюмого спросил про брата Володю (тот одно время был в скалолазании). А с Сережей Доманцевичем Коля по соседству жил и его с детства знал.

Хлопцы сбавили на полтона, увидев, что и их узнали, и народ здесь не случайный. Гляжу на своих «шкидовцев», а они уже притихли, почуяли знакомую музыку.

Сели Абреки, достали водку, пригласили выпить. Я вежливо отказался.

— Я на работе, да еще с нами дети из детдома.

Коля согласился немного по-соседски. Атмосфера слегка разрядилась. Лена даже успокаивала мужиков, чтобы они не лаялись при детях. Крутой поворот пошел, когда они сказали:

— Уже поздно, мы здесь останемся ночевать!

Коля и Виталя (ключ брали они) очень вежливо объяснили им, что мы сами гости, ключ взяли у хозяев (Шмаги и Хани), они будут очень недовольны, нам не хочется ссориться с хозяевами. Намекнули Абрекам, что хозяин (Ханя) гуляет в «Перушке». Если они не хотят туда идти, пойдет кто-то из нас и пусть хозяева решат. Хорошо, что они сразу не вскочили. Я спокойно оделся и пошел в «Голубку» за советом. У «Голубки» уже стояла толпа около 15 человек, уже боеготовны. Долго не спрашивали:

— Давно там?

— Больше часа.

— Не было никого?

— Пока нет!

И бросились к «Искре». А была это фактически сборная трех-четырех изб: «Беркута», «Голубка», «Сакля», «Эдельвейс», и кто-то из «Нарыма», я всех не знал. Они понеслись. Когда я подошел к избе, она была окружена. Внутри шел громкий разговор. События развивались примерно так. Заходят в избу мужики:

— Здравствуйте!

Абреки:

— Привет!

Ване Гордееву:

— Ты брат Хани?

— Да, а что?

— Мы хотим остаться здесь ночевать. Ты как, разрешаешь?

— Нет, конечно!

— Как нет?

— А так, вам здесь делать нечего.

Тут они и начали. Сразу на Ваню бить не бросились. Он мужчина сильный. Орали, матерились. Наконец Гога:

— Ты нас оскорбил. Пойдем выйдем один на один. У меня ножа нет.

Вышли, что-то орали, но пока не дрались. Остальные Абреки похватали со стола ножи, может у кого и свои были. Но ждали. За Гогой пытались выскочить Доманцевич и Угрюмый, но их вежливо удержали.

Не раз битые Абреки понимали, что их много меньше. Они будут избиты и посажены. Первыми не бросались. Может и бросились бы втихую, но их держали.

Ваня и Гога пришли оба целые. Гога хоть и лаялся зверским, зековским матом, как-то объяснил, что первым бить не будет, Ваня тем более не стал. Хоть и рычали, но чувствовалось, что запал прошел. Какими-то хитрыми урчковскими уловками, ссылаясь на то, что у них женщина, Абреки выкрутились и уговорили народ, что они чуть отдохнут, а времени было часа 3-4, и утром сразу же уйдут. Народ ушел. Остались мы втроем, дети и Абреки. Подстилки было мало. Да и сон не в сон.

С рассветом, переругиваясь, абреки собрались, извиняться они, конечно, не сочли достойным. Лена поблагодарила нас за приют и за то, что их не побили. Намеками Абреки допускали, что может за ними подъехать Шмага с милицией, хотя вроде сажать не за что.

Вот ушли они. С души камень упал. И как луч среди тучи — радостные вопли ребят:

— Владимир Александрович! Извините! Какие же мы дураки. Вам не верили.

— Да, что вы, ребята. Век больше такого не видать.

И под конец мне прямо:

— Но на Столбы мы больше не пойдем и скалолазанием заниматься не будем. Ведь здесь такие дела.

Добрым часом сказать, мы потом еще не раз брали ключи от «Искры» и ночевали помногу и помалу. Но таких лихих визитов к нам больше не было.

А вот один веселый момент в старом столбовском духе стоит вспомнить.

Была холодная осень. Команда вузовских скалолазов собиралась на соревнования в Крым. В субботу — последние прикидки. В понедельник улетаем. Прикидки шли на Манской стенке. Сыро, холодно, но нужно. Наконец дело сделано. Спортсмены идут в «Эдельвейс». Мы с Колей — на Столбы. По гостям, может, где и разогреемся. Сначала в «Искровку». Она закрыта. Хотя кто-то был. Из избы тепло и дымок из трубы.

Пошли в «Нарым» в «Беркуту». А там какая-то культурная толпа, какой-то юбилей. Нас посадили, угостили. Но мы поняли старым чутьем, что здесь мы большинству чужие, и нам здесь долго быть не надо. А за столом Гога Вагин. Он здесь тоже гость залетный. Перемигнулись. «Пойдем, — говорит — к нам в „Искровку“, у меня там бутылка и в избе больше никого нет». Заходим, а там... Дуська жарит грибы. Поздоровались мы. Дуся к нам приветливо:

— Заходите, мужики, я вас грибами угощу.

Но чувствуем мы, что у Дуськи с Гогой отношения натянуты. Ну, это их дело. Они хозяева — разберутся.

После долгих поисков Гога бутылку нашел. И грибы дожарились. Сели, выпили. А с Дуськой подруга была, мы ее не знали. Была спокойна. Держалась в стороне. Разговор пошел за Столбы, за спорт. Дуся интересовалась нашими успехами на скалах. Только посоветовала:

— Что ж вы, ребята, Абрекам многое позволяете. Они вам на голову сели.

Наверное, мартовский визит вспомнила. Я так спокойно отвечаю, что наших молодых спортсменов из вузов Абреки пока не цепляли, хотя мы молодым не даем ходить по ночам. А что касаемо мартовского визита, так мы со Шмагой говорили, пусть он с ними по милицейской части и разбирается.

У Дуси, видно, на Гогу и Шмагу давно зуб был. Она давай поливать:

— «Шмага», тоже мне, мент, ходит пьяный по избам, в потолок стреляет.

(Был однажды такой казус, но все хорошо обошлось). Гога вступился:

— Ты что тр...р моего друга перед людьми позоришь? Они его и так знают, с хорошей стороны, притом.

И пошло:

— А ты...

— А пошел ты...

И нечто неожиданное:

— Плюнь мне в харю!..

— А плюну.

Все это очень быстро. И вот Дуся и Гога ловко бьют друг друга. Мы не знаем, что делать. Гога ударил. Дуська отлетела за стол. Мы к Гоге:

— Кончай, ты что?!

Гога отхмыкнул:

— Извините, мужики, не сдержался. Она т... кого хошь доведет.

И Дуся вылезла, облаяла всех нас. Гогу ясно за что, а нас — что допустили, когда женщину бьют. Гога начал Дуську гнать. Дуська, цветисто матеря всех нас, величественно сняла с гвоздика свой парик, где он сох, одела, горделиво удалилась.

Мы сидели слегка пришибленные. Нечего сказать, погрелись, отдохнули.

Но это было не все. Тряпье на нарах зашевелилось и появилась голова девицы. Лохматая, почти рыжая, с размазанной штукатуркой на лице. И тоже с хода нас материть. Это было уже слишком. Мы начали идиотски хихикать и Гога закипел, как чайник. Чуть ли не скидывать ее с нар полез, а выкипать начал очень резко. Она ответила сначала, кто он для нее, где она его видела, а потом объяснила, что она с Будильником пришла, с Будильником и уйдет. А вообще, она — Наташа — парикмахерша с «Родины».

Про Мишу Будильника с «Родины» мы слышали, но лично не знали. Тут возможность появилась. Тем более, Наташа пообещала, что за Дусю он Гоге по морде надает и нас немного погоняет за компанию.

Гога как-то окончательно потух.

— С Мишей трудно, — сказал он, — надо бы поспать чуть, пока Миши нет. Его не зря Будильником кличут. Он никому спать не даст.

Кое-как легли мы, а Гога сидит, ждет Мишу с некоторым волнением.

И Миша пришел.

До сих пор благодарен ему, что он нас поднимать не стал. Зато с Гогой они такой спектакль разыграли, что мы и спать забыли.

Миша был в «Нелидовке», когда пришла туда обиженная Дуська с подругой. Подбивала она нелидовцев и гостей, чтобы пошли нас побили за ее обиду. Но то ли не дошли нелидовцы, то ли времена другие пошли, но нас облаяв, бить не пошли. Миша, посочувствовав Дусе, не пошел, пока все не допил. А по дороге совсем успокоился. И с Гогой они больше для понту перед нами и Наташей кино гнали в лучших традициях. Рычали, угрожали друг другу, потом мирились, клялись в дружбе. Потом искали бутылку, которой вроде не было — по словам Наташи. А нашли... обрез с патронами. Нам немного холодком потянуло, когда они собирались идти пострелять на улицу и долго делили патроны, вырывая их друг у друга. А ну обрез начнут вырывать... и бахнут? К счастью не бахнули. И про обрез забыли. А Миша нас еще и развлекал к тому же, насколько это можно часа в три ночи, а он балдой сидит на скамеечке с обрезом и чуть с нее не падает...

И вещает Миша такое:

— А с Дусей, вообще-то, тяжело. Вот я однажды с ней пивка в баре попил. До сих пор икается. Иду я, значит, вечерком домой с работы. (А работал Миша монтером телефонной станции). День был тяжелый. Пришлось в грязные места полазить. Я даже полушубок свой хороший замазал. Иду, думаю, чем я его чистить буду. Навстречу Дуся: «Здорово, — говорит, — чего такой смурной?» «Да вот, на работе устал, полушубок замазал». «А пойдем попьем пива — легче станет. А пивбар на Королева — недалеко». «Меня в таком виде не пустят!» — говорю. «Со мной везде пустят!» — бодро отвечает Дуся. Заходим. Вышибалы там из Абреков. Немного знаком. «Здравствуйте, Дуся, ты ничего, а ты, друг немного не в форме». «Да я сверну, в уголок положу». «Ну ладно, уж раз со Столбов — проходите, но тихо». Тихо не удалось. Народу было много. Столы близко к выходу. Миша и снять только шубку успел, как с крайнего столика подходят: «Ты что же это, земляк, в чистом месте, а полушубок в соплях? Давай назад». Я тут вроде пока хорошо: «Извините, ребята, с работы, это масло, меня же пустили»... А Дуська сразу в атаку: «Ты чего с этими козлами разговариваешь?» Со стола по кружке в руку хвать. Одним пиво в рожу, другим кружкой туда же. Я не успел ничего, а меня уже бьют и Дусю тоже. Тут уж и вышибалы в дело впряглись. Раскидали всех и укоряют: «Вечно, Дуся, из-за тебя скандалы. Ведь мы здесь на работе. Сейчас и милиция подъедет». И тут неожиданно молодцы эти боевые подходят. «Извини, — говорят, — Дуся, мы не правы. Слышали про тебя много, а познакомились неловко». «Мне до... ваши извинения, — Дуся отвечает, — Берите тряпки, да уберите все. И баночку пива нам. А то совсем разболтались». Убрали все, конечно. И пива получили. Пьем, а вкуса нет. Там болит и тут болит. Вот так-то с Дусей гулять«.

Тут вспомнил Миша, что у него тут Наташа. И упали они под нары. Недолго пылали страсти. Все притихли и уснули. Через часок, другой доказал нам Миша, что будильник-то он настоящий. Поднял нас точно в 9, как просили. Надо было срочно в город. Он нас не только отлично накормил. Для этого он пораньше разбудил и Наташу. Он нам — исключительная редкость на Столбах, да еще в «Искре» — подал по 100 грамм из личных запасов. И объяснил это просто. Чтобы не говорили мы, что в «Искре» мрачные люди, что гостей плохо принимают. Мне этот прием уже двадцать лет помнится.

А дальше как-то редко пришлось заходить в «Искру». Иногда по пути, а чаще по делу. Коллектив в избе не менялся, хотя ходили редко.

И вот 31 августа 1980 кончилась в «Искре» молодая, лихая жизнь Сергея Доманцевича. Как в молодые годы, был побит Цыган. А потом сжег «Искру», словно хотел подвести черту под тяжелым прошлым. Изба сгорела, виновные пошли под суд. Но прошлое не сгорает. Оно с нами. Оно в каждом из нас. Оно снова больно ударило Цыгана, но он выдержал, вернулся домой и на Столбы.

А мы подходим иногда к месту «Искровки» и вспоминается прошлое, хочется нам того или нет.

В.А.Тронин