Теперь команде, прошедшей акклимитизацию, предстояла легкая прогулка на самый маленький из восьмитысячников, Шиша-Пангму. Но оказалась она вовсе не легкой. Спустившись с Чо-Ойю, четверо питерских альпинистов отправились домой, зато команда стала ужу в полном смысле международной. Еще до первого восхождения наши подружились с южнокорейцами, соседями по базовому лагерю, и крепко им помогли. Корейцы боялись идти наверх самостоятельно и ждали помощи от какой-нибудь сильной команды. Ну, а кто нынче в Гималаях сильнее русских? Наши взяли соседей как бы прицепным вагоном: четверо корейцев шли точно по их следам, исполняя ту же схему акклиматизации, и все поднялись на вершину. Один из них, самый молодой, раньше уже был на Эвересте и Аннапурне; после Чо-Ойю он попросился в команду на Шиша-Пангму. Отчего не взять хорошего человека и сильного альпиниста? Взяли, конечно. Был и дополнительный расчет на легкий успех. На Чо-Ойю парни шли первыми в сезоне; в Гималаях теперь никто на снежный маршрут и не торопится, если в базовом лагере есть русская команда. Все знают, что наши путь проторят своими телами, а уж после можно идти по их следам. Но ведь уже разгар послемуссонного сезона, и маршруты Шиша-Пангмы должны быть основательно протоптаны.

Не тут-то было. Николай Захаров говорит, что это оказалась едва ли не труднейшая из его гор. Подъезжая к палатке офицера связи, увидели вереницу машин, которая двигалась навстречу: итальянцы свернули экспедицию, не поднявшись на гору. Когда пришли в базовый лагерь, узнали, что с горы спускаются французы: не залезли, возвращаются домой. Объяснили и причину: очень глубокий снег и ураганные ветра. Наши отнеслись к этому спокойно: во-первых, они только что испытали подобное на Чо-Ойю; во-вторых, внизу съели пару баранов (а всего за время экспедиции — восемь!), вволюшку напились пива,— а! — где наша не пропадала, что мы, сильного ветра не видели? К тому же и французская и итальянская команды были не в пример слабее. В общем, волноваться не о чем. Ситуация осложнилась на следующий день: повалил обильный снег, не прекращавшийся пять суток,— это в дополнение к тому, что уже лежал на маршруте. Тем не менее, настроение в команде не изменилось, решимости не убавилось. Перебрались под стену, в лагерь 5 600, встали неподалеку от палаток украинцев, испанцев и еще одной итальянской экспедиции. На вершине еще никто не был; на вопрос, до какой высоты дошли, парни получили обескураживающий ответ: до второго лагеря, 6 800. Для восьмитысячника это слишком мало, тем более, что итальянцы и испанцы работали там уже месяц.

Но есть здесь и сильная команда Украины. Они прибыли всего неделю назад, но уже поднялись на те же 6 800; где-то там, на горе, сейчас работали Виктор Пастух, участник знаменитого траверса четырех вершин Канченджанги, и Геннадий Василенко. Что ж, подумали наши, догоним друзей, вместе веселей будет. Если бы знать...

До четвертого октября парни ежедневно выходили на связь с украинской двойкой: ждите, мы скоро, а после и сами вышли на маршрут. Конечно, непогода — минус, но решимость идти сразу на вершину — несомненный плюс. Непогода оказалась сильнее. Из-за снегопада видимость была нулевой, в первый день поднялись только до 6 300, переночевали в безопасной трещине, назавтра сделали вынужденную дневку, а Пастух и Василенко в тот же день приняли нелепое, роковое решение: они начали спуск от надежного своего убежища на 6 800 по лавинному склону. Выйдя в последний раз на связь с базовым лагерем, они сказали, что сбились с маршрута и не знают, где находятся. Больше никто их не слышал и не видел.

Ремарка автора: эх, Кеша, Кеша Василенко, дружок ты мой крымский! Ну, куда вас понесло,— подождали бы братьев-славян, да грузина с корейцем, спустились бы по их следам. Теперь вы там, в огромном массиве горы-убийцы с ласковым именем Шиша-Пангма, навечно и без христианского погребения. Завтра, Кеша, я поставлю в храме свечку и помолюсь за упокой твоей бродяжьей души.

Мы не виделись с 19 лет,— что с того! — зато я помню тебя молодым. Не стану понапрасну желать мира твоему праху: никто его там, в толще снега, не потревожит. Прощай.

Наши еще не знали о беде. Шестого они поднялись на 6 800, нашли украинскую палатку, в ней два спальных мешка, разные бивачные атрибуты, но ожидаемой встречи на случилось. Седьмого вышли на 7 300, поставили палатки,— суперпрочные, некогда пошитые специально для Канченджанги. Ночью ураган стал ломать стойки, приходилось раз за разом вставать и заниматься ремонтом. Конечно же, восьмого выйти не смогли. Девятого спозаранку оделись и пошли; ветер, по словам Николая, «печатал мордой в снег». Прошли только 50 метров и вернулись к палаткам.

Ну, да есть же русский характер! Многое знаю о гималайских экспедициях, но не упомню, чтобы когда-нибудь российские экспедиции вернулись с маршрута без чрезвычайных к тому обстоятельств. Вернулись Захаров и его группа с Чо-Ойю, но после гибели Гребенюка. Он же, Николай, вернулся из-под самой вершины Эвереста, но лишь после того, как трое из команды — а стало быть, и вся команда! — поднялись на вершину.

Десятого решили идти,— что бы не случилось: сверхураган, землетрясение, Армагеддон, конец света,— дойти! Есть такое подлое свойство у высокогорного снега: ветер уплотняет его верхний слой до твердости доски. Время от времени такие доски, с футбольное поле размером, устремляются вниз, сметая все на своем пути, стоит лишь нарушить их зыбкое равновесие. Но огородами, огородами, задами, задворками парни все же пробрались к вершине.

Вот она: узкий снежный гребешок, на который едва уселись семеро верхом, пока восьмой их фотографировал. Ночевали опять на 7 300; это изматывает, но весной Захаров провел вместе со всей штурмовой группой три ночи на высотах 8 250–8 350, что тут сравнивать! Кончились продукты и газ,— плевать, вершина уже позади, а от голода за пару дней не умирают.

Пошли наутро вниз, по пути осматривая лавинные конуса шириной метров по 300: вдруг где найдется след погибших. Нет, все чисто, никаких следов. Вернувшись в Красноярск, Захаров узнал, что краевой спорткомитет намерен представить его кандидатуру на конкурс «Фейрплей». Имеется в виду его поступок на Эвересте, когда он решился вернуться из-под самой вершины, не дойдя до нее всего лишь 50 метров по высоте.

Сегодня он говорит: да мне тогда и в голову не приходило, что я не был на вершине. Вот — парни поднялись и уже возвращаются, мы вместе, мы же победили? Это позже что-то начало поскребывать в душе: ведь сам-то не был? Но: жаль, что не был, а о том, что послушал Сергея Антипина, не сожалею. Эверест — категория притягательная, манящая, а друзья, команда — категория совсем иного порядка, внеоценочная.

Ну, пойди я на вершину один; парни бы, конечно, возражали, но силой не удерживали. А вот после, когда я дополз бы в темноте до палатки, кто-то сказал мне доброе слово? Нет, и я сам бы на их месте молча подвинулся. А на равнине друзья постарались бы пореже со мной встречаться и уже не взяли меня с собой ни на одно восхождение. Да стоит ли этого даже такая гора как Эверест?

* * * *

Славным получился,— многотрудным, но славным — 1996 год для красноярских альпинистов. Новый маршрут Эвереста назван «Красноярск — Россия — Северо-Восточная стена». Заглянув в систему Интернет, Баякин обнаружил в ней более двух тысяч словосочетаний Эверест — Красноярск. Пройдено три восьмитысячника.

Но есть и обида: федерация альпинизма России не присвоила восходителям высоких спортивных званий и не дала своей рекомендации по правительственным наградам, хотя администрация края и ходатайствовала об этом.