«Посидите здесь, парни, а я быстренько схожу за водкой», — сказал я друзьям, с которыми мы собирались пойти на Столбы. «До завтра ждать?» — съязвил один из них. «Скоро вернусь» — успокоил я.

Не удивляйтесь: дело было в 1987 году, в самый разгар действия лигачевского указа, установившего по всей стране едва не сухой закон. Всяческие вина, некогда в обилии заполнявшие витрины, исчезли с них совершенно, на юге страны массово рубили виноградники, а директор ялтинского института виноделия от переживаний покончил с собой. В считанных магазинах водка иногда появлялась, и пьяницы всего города, оповещенные об этом сарафанным радио, съезжались туда, чтобы биться за бутылку огненной жидкости не на живот, а на смерть. Это не гипербола: известны случаи смертей в пьяных очередях. Государство выдавало водочные талоны: две бутылки в месяц на человека или к семейному празднику — на усмотрение чиновника. Для бабушек непьющих даже эти две бутылки были валютой: они продавали их по двойной цене, и из-под полы, чтобы не попасться на незаконной трудовой деятельности, — да, да, была в нашем УК такая нелепая статья. Казна теряла огромную прибыль, что больно аукается и многие годы спустя.

Я надеялся купить водку в гастрономе на Семафорной, всего-то три остановки от моего дома: там она появлялась довольно часто. «Подождите», — сказал я друзьям, и вышел. По лестнице на четвертый этаж поднимался сосед с двумя бутылками. «О! Где раздобыл?» — спросил я. "В Покровке, в "зеленом«,- ответил мне сосед.

Верной приметой того, что на Семафорной водка в продаже есть, было множество машин, стоящих на обочинах дороги, на площадке перед магазином, в проездах между домами. А то, что обильно клубилось, шевелилось и шумело у дверей гастронома, никак нельзя было назвать очередью: возбужденная толпа, стихийный митинг, грозный бунт — что угодно, только не очередь. За порядком при входе кое-как следили два милиционера, запускавшие людей внутрь партиями по десять человек. Найти в толпе знакомого и пристроиться к нему, как будто «меня здесь стояло», было несложно: знакомого звали Виктором, и он тоже, по случаю пятницы, собирался на Дикие Столбы с ночевкой.

Конечно же, по известному закону подлости водка кончилась, когда мы были уже в каком-то получасе от искомой цели. Отматерившись, толпа стала расходиться, а я вспомнил про добычливого соседа и сказал знакомому: «Я знаю точно, где есть, поехали со мной» Вроде бы и негромко сказал, но мужичок справа слова мои услышал. «А где? Поехали, я на машине» Эти слова услышали все, стоящие неподалеку, и тут же кинулись по машинам, чтобы не отстать от нас. Глядя на них, к своим колесам устремились и остальные — все, у кого они были.

Длинная вереница разнообразнейших машин: ЗИЛов, ГАЗов и всяких там КАМАЗов, не считая уж легковых, тянулась от Семафорной через весь коммунальный мост и заворачивала через Игарскую в Покровку; среди прочих там затесались даже пожарная машина и две «скорых». Подозреваю, что только мы, сидящие в «москвичке», точно знали, куда едем, остальные же исполняли вслепую прием авиаторов: делай, как я. Это напоминало какое-то коллективное исступление; не могло быть даже в нашем извечно пьяном Красноярске столько жаждущих, но теперь нас как бы захватил азарт добытчиков, мы объединились вокруг священной цели пьяниц всех времен и народов: найти во что бы то ни стало! «Сколько ни бьемся, а к вечеру наберемся», — вдохновенно повторял наш водитель, осеняя и пассажиров своей уверенностью.

Тот зеленый магазинчик был, по сути, лавкой: внутрь покупатели не заходили, и торговля шла через окно, так что о тщетности наших поисков мы догадались, еще не подъехав вплотную, увидев издалека уже, что окно это надежно закрыто тяжелым ставнем, и тот укреплен железным пробоем.

Ну, слов нами сказано было много, — какого характера слова, вы догадайтесь сами. Мы остановились посреди узкой улочки; сзади негодующе взвыл клаксон КАМАЗа; наш водитель вышел из машины и, обернувшись, сделал выразительный жест, хлопнув ладонью левой руки по сгибу правой. А там, в глубине улицы, громко и часто хлопали двери машин, и страждущие люди бежали к нам, обгоняя друг друга, чтобы занять очередь поближе к заветному окошку. Поравнявшись с нами, каждый из них говорил те же самые слова, что и мы пару минут назад, с незначительными вариациями.

Водитель сел за руль и мы медленно, обреченно поехали вперед, куда глаза глядят. И тут Витя, приятель мой, почесав звтылок, брякнул: «Слушайте, мужики, а ведь мы в Покровке! Я слыхал, что тут почти в каждом доме чего-нибудь да продают, от травки до базуки. Так нешто мы здесь водки не найдем? Хоть и за три цены?»- чтоб у него чуть раньше язык отсох:

Ну так не зря же пел бард: «Уж если я чего решил, так выпью обязательно»; мы поехали по слободе, угадывая в прохожих местных жителей и наводя у них справки. Язык до водки доведет, говорили на Руси в старину; довел он и нас: оставив водителя за рулем, втроем мы вошли в невзрачный дом, опасливо обойдя презлющую собаку. А когда, получив из цыганских рук искомое, вышли наружу, подле нашего «москвичка» стоял милицейский «луноход», и старшина проверял у нашего водителя документы. Нас, обильно снаряженных бутылками, он едва удостоил взглядом, лишь мотнул головой водителю-сержанту. Тот распахнул заднюю дверцу своей машины и красноречиво-гостеприимно повел рукой: заходите, мол, гости дорогие. Мы переглянулись: откупиться нечем, а спорить здесь — себе дороже. Ну, поехали, в отделении все же офицеры, там, глядишь, и разберемся.

Разобрались: Молодайка-фельдшерица в накинутом на плечи кителе старлейта, полулежа на диванчике, брезгливо распорядилась, чтобы я, сомкнув носки и пятки, вытянув вперед руки, сделал десять приседаний. Я научил бы эту дуру более точным и объективным тестам, но что можно было поделать в нынешней ситуации, если я в детстве головенкой больно стукнулся, и из-за сильнейшего сотрясения мозга даже в армии не служил, настолько раскоординирован — даром что мастер спорта и некогда чемпион СССР! Конечно, на третьем унизительном приседании я потерял равновесие, и это стало моим приговором: в камеру, пусть проспится. Мне — проспаться? Да меня друзья дома ждут, на Столбы надо идти. Я же им обещал, что вернусь скоро!

Малоопытным гражданам Красноярска мой совет: никогда не пытайтесь качать права в милиции. Будь вы совершенно трезвы и сто раз правы — не требуйте в камеру адвоката и не напоминайте ментам о своем праве на телефонный звонок. Слово «право» действует на любого мента, как на быка алая мулета: едва заслышав даже самые скромные ваши требования, служители порядка начинают зверотупеть, и если вы вовремя догадливо не замолчите, — ну, будет с вами, как с участником двух экспедиций на Эверест Сашей Кузнецовым в Октябрьском райотделе: изобьют жесточайше, да еще и безнаказаны останутся.

Домой я приехал в девятом часу утра — без водки и без денег. Водку у меня конфисковали как незаконно приобретенную, а деньги ушли в бюджет государства «за услуги медвытрезвителя». Ни фига себе, формулировочка, а? Это похлеще, чем незаконная трудовая деятельность: просил я их об этих услугах, что ли? Так вот, друзей своих я, к изумлению, обнаружил на месте, едва проснувшихся и жутко похмельных. Оказывается, когда им надоело ждать, ребята пошли на разведку по ближайшим окрестностям. И нашли где купить целую бутылку медицинского спирта, и нахлестались, как зюзики, вовсе раздумав идти куда-либо без меня. Приходу моему обрадовались, и снова сходили туда, и вот субботним вечером мы все были достойны услуг вышепомянутого учреждения. А Столбы — Столбы, они вечны, они никуда не денутся.