Вываливаюсь из переполненного двадцать девятого автобуса. Уже тепло, можно ходить в пиджаке. В пять часов вечера темнота не заглядывает в окна домов, не заставляет их щериться желтыми электрическими лампочками.

И прохожие расслабленно пропускают себя через приятный, совсем не холодный вечер. Подставляют лицо рыжему, мягкому солнышку. Они подробно объясняют, как пройти к СКА-12. Там гаражи, можно и заплутаться.

У КПП солдат, застегнутый в белый парадный ремень. Наглухо застроченные ворота, и приказ не пущать. Жду, но вот и Витюля. Он напыщен и серьезен до безобразия. Всем своим видом, разговором старший товарищ призывает меня стать таким же.

Нарядился в свой старенький костюм. Как галстук забыл надеть? Будто не тренировка, а банкет. Туфли на ногах блестят лакированные. Короткие волосы на пробор в стрижку. На проходной нас расспрашивали кто мы и куда мы. Вот это организация. Хоть стой, хоть падай.

— Твои телячьи нежности, здесь никому на фиг не нужны, — неназойливо, но несколько раз предупреждает Витюля.

Его бронзовое, в прооспинах лицо спокойно и отрешенно. Он не удивляется ничему и даже более.

Что ж, так оно и получилось. Разве что Петровна относится ко мне как к дошколенку, а прочие не обращают никакого внимания. Они мастера, им собой заниматься необходимо. Делай как другие. Беги на Кок-Тюбе в начале тренировки. Не прыгай без надобности в поролоновую яму. Если кто поправляет, значит, так надо.

Где привычная горбуновская опека? Где его планы, расписания? Кому я на фиг здесь нужен? Но это одна сторона. В ней я будто старше года на два и целеустремленнее на три. А Витюля разговаривает в крайней необходимости, почти на вы.

С другой стороны я захвачен широкой армейской волной обустроенности и налаженности. Господи, каким кустарным мне кажется наше предыдущее. Потуги с обшарпанными зальчиками в средних школах. Мы ютились в подлесничных площадках центрального стадиона. Собирали денежку на покупку снаряжения. Воровали веревки у других богатеньких обществ. Это смешно вспоминать.

Теперь у нас прекрасный гимнастический зал с батутом, поролоновой ямой, кучей турников, кольцами, пружинистой дорожкой для рандатов. Всего не перечислишь, еще и раздевалки с горячим душем. Так то.

СКА-12 огромен. Летом, говорят, будем плавать в собственном бассейне. Стадион с трибуной и беговыми дорожками. Я очень много бегаю, потом пробую выше перечисленные и еще не перечисленные инструменты. И до одури растягиваюсь, растягиваюсь, нынче мода такая.

Ирина Петровна здоровенная баба (хоть и махонькая ростком как шпендик). На турнике может подтянуться раз двадцать. Рассказывают и такое. Зашли как-то в зал борцы, подразмяться. Здоровенные, важные. Плечи на выкат, грудь на вкат. Во главе с командиром — супертяжем.

Тот вообще как культурист. Давай мужики над тетками и прочими прикалываться. Пупки не надорвите, мол. Чего, мол, под ногами путаетесь, шли бы по стенкам ползали. С Петровной бугаи поспорили — сколько бы она не подтянулась, они в два раза больше. А если нет, борцы из зала уходят. Так тяж ихний и сказал. Петровна двадцать пять раз подтянулась. Они даже не досмотрели, встали и ушли. Больше в нашем зале не появлялись. Я по крайней мере не видел.

Интересный парень Серега Самойлов. Мы живем совсем рядом. В детстве били рожу если не друг другу, то точно, очень близким друзьям. У нас районы соседские. У него улица Виноградова — там одни шишки живут. Важные такие. Вот с их сыночками и схлестывались. У них белая кость, у нас черная. Они с ножами, мы с дубинами. Но теперь, Серега такой же изгой, как и я. Тоже за ручку с пацанами не здоровался. Да и отца у Сергея не было. Умер давно.

Зато сын мне с гордостью медали отца показывал. Серебро на чемпионате республики. Беговые лыжи. Мощный, наверное, мужчина был Сергеев отец. Сильный.

Сам Сергей унаследовал от родителя широкую кость да удивительно могутные ноги. Раньше он плавал, имел первый разряд. Теперь вот увлекся горами. Лицо его немного не пропорционально, но удивительно живо. Сократовский лоб мыслителя, мясистый большой нос и маленький, скомканный подбородок.

Сергей подчеркнуто ироничен по отношению к другим. С легкостью вышучивает окружающих. Пропитан таким количеством историй и анекдотов, что через несколько тренировок я ему в рот только и смотрел. Мы сблизились.

Стали тренироваться в двойке на скалах. Он лезет размашисто, быстро, но тяжеловат маленько, хотя это не его вина — конституция от природы. Серега выше меня на целую голову.

В подвале его дома находится секционный склад снаряжения. Я никогда не видел такого количества добра. Не подвал, а сокровищница. На удивление легко, у меня оказалось несколько карабинов, пара обвязок, сорок метров веревки, чтобы я мог сам ездить на ближние скалы.

А еще мне выдали спальник, каску, почти новый абалаковкий рюкзак и штормовку с иголочки. Я оторопел от щедрот свыше. Но даже сейчас, ухоженный и сытый, я чувствовал ностальгию по нашей горбуновской компании.

Прошлое не повторялось. У меня опять есть друг, но где наша разбитная компания? Разбрелись по остальным спортивным обществам, и все?

Пришла пора ехать на сборы в составе новой секции. Мне дали солидное освобождение от занятий в школе. Подумать только, меня требуют к себе сами Вооруженные Силы СССР. В школе учителя на пол попадают. Не попадали, но освободили. Учился я, как ни странно, намного лучше чем раньше.

Поразительно количество вещей, которые мы брали с собой. Загружали сразу два Газ-66. Не одну машину, а две, и еще не влезло. Тетки брали по два рюкзака шмоток. Они там что, жить собираются? Мне здешний комфорт внове.

Мало того, что я в первый раз не платил за проезд на Или, нас наградили такой продуктовой массой, что съесть их за время сборов немыслимо. Грузили вчетвером — я, Самойлов, Витюля и Андрюха. Забавный мужик Андрюха, Серегины шуточки на веру принимает. Тот и старается. От смеха, чуть до слез меня не довели.

На долгие собирушки приходил посмотреть сам Эрванд Ильинский. Его наши Шефом называют. Есть от чего. Серьезный мужчина. Взгляд колючий, резкий. Говорит лаконично, всегда по делу. Раздает указания. На правой руке не хватает пальцев. Самойлов говорит, это они на пике Ленина поморозились. Я о таких вещах в книгах читал. А в принципе Шеф руководитель заботливый — беспокоился, хватит ли нам продуктов. Еще как хватит. Это ж халява.

Однако выехали в два часа дня. Он сумрачный, солнце кое-как проглядывает через ровную серую занавесь облаков. Пасмурно, но тепло почти по-летнему. Чем ближе Или, тем скорее хочется раздеться и подставить тело мягкому весеннему воздуху. Как оно соскучилось по нему за зиму, понимаешь только сейчас.

Полулежим в кузове 66-го. Мягко, удобно, шмоток хоть отбавляй. Кое-кто, не стесняясь, дрыхнет в сумраке под тентом. Проехали автостанцию на Капчагае, даже не остановились. Обидно как-то, место родное. Сколько раз здесь выходили из маршрутного автобуса, меняли кожу. Дальше автостоп, и мы становились внецивилизованными бродягами с рюкзаками, что и попросить, и улыбнуться чужому сумеют, уговорят подвезти.

Вспоминаю, как тетки наши солдат уболтали до самого места добросить, а потом горе служивые выбраться из ущелья никак не могли. Там ведь не по всякой дороге проедешь. Вот им в части влетело, наверное.

А тут Серега рассказывает о команде скалолазов СКА-12. Она молодая, но люди в основном пришлые, но опытные. Дело в Шефе. Это он решил себе скалолазов заиметь. У него альпинисты чуть ли не сильнейшие в Союзе. Его компания золотые медали в высотно-техническом классе в прошлом году выиграла.

Там у него такие асы, такие горы хаживали. Мне даже нереальным кажется. Какие там третьи разряды. Выписал себе мастера спорта из Красноярска — Ирину Петровну Давыдову. Из Красноярска и Володя Дюков приехал, служить в спорт роту.

У Шефа размах широкий. Не на пустом месте дом строит. Люди в команду сами идут. Петровна один раз новичков набирала: Самойлов, да еще кое-кто из теток. Больше не нужно. Остальные пришли и попросились.

Вот Сергей в этом году поступил в спортивный институт. Он мужик с головой, а плечами с Витюлей потягается. Как Серега кроссы бегает, я еще на первых тренировках почувствовал. С ним самое время поупираться.

На место попали ближе к вечеру. Воздух плотный, вязкий. Наполнен ароматом едва проснувшейся зелени. Но пока не до нее. Распахиваем задний тент машины и начинаем извлекать наши богатства : палатка шатер для кухни, палатка шатер для продуктов, колья, стойки, кувалды, топоры, котлы величиной со спартаковскую палатку, большая газовая печь, малая газовая печь...

Жилых палаток штук двадцать, это не для одних нас. Могут приехать альпиноиды, и мы терпеливо устанавливаем палатки для возможных жителей. Как положено в армии, есть еда, но есть и обязанности.

Но все, даже долгое, кончается, и мы во главе с Витюлей, идем вешать веревки. Это наше право и неотъемлемая обязанность. Хоть в лагере и командует женщина, за безопасность страховки отвечают мужики.

Так рано весной, я здесь не бывал. Земля чуть сыровата, но уже дышит, полнится жизнью. Вокруг колышется призрачное море алых тюльпанов. Оно растворяется в гранях дня и ночи, и оттого кажется нереальным. Красное царит на земле, только редкие островки желтых альбиносов перемежают весеннее тело полупустыни. Она просыпается, отряхивается от зимы необыкновенно ярким ковром непрерывного цветения.

Тетки насобирали цветы в букеты попозировать перед фотокамерой. Слайд получится неплохой — цветник в цветнике. Вода в реке чистая и непривычно холодная. Ее пока можно пить прямо так — сырую. Чабаны еще не пригнали сюда бесчисленные отары овец, которые замутят, загадят ее, делая пригодной только для кипячения.

Я стою на самом лезвии Броненосца и вспоминаю, как не дозрело — зеленым новичком попал сюда впервые. Смешно это. Да и сама стена, после суровости Большой Бутаковки, не кажется страшной и крутой.

Это ведь мои первые, родные скалы. Беговуха, Лева... Гомон галок и ворон говорит о весне, о свитых наново гнездах. Он будил меня зимними ночами, заставлял просыпаться в воспоминаниях о встречах.

Лазать без грудной обвязки в беседке с поясом мне уже приходилось. Но когда Серега полез без каски на пятидесятиметровый маршрут Города, волосенки на моей голове слегка вздыбились. Я отлично понимал, что и маленький камешек, сброшенный с высоты нашей же страховкой, войдет в голову как нож в масло.

Дисциплины и опеки в давыдовской компании оказалось на порядок меньше. Мне никто не говорил, как и где я должен лазать. Никто не работал над элементами техники — мотали метраж. Единственная метода для Ирины Петровны — больше лазай. Но может, так надо?

Получаю животное удовольствие от движения на скале. Спускаемся вниз парашютиком, это когда страховщик прицеплен ко второму концу веревки и не выбирает веревку, а отходит вниз, по мере продвижения напарника наверх.

Веревки трутся, аж пух летит, зато спуск — одно удовольствие. Сидишь в удобной беседке, отдыхаешь и осматриваешь окрестности. Под тобой провал и синяя лента реки, а в обе стороны тянется пустынная бесконечность.

Иногда полупустыня прозрачна и далека, иногда завешана почти призрачным пологом пыли. Она растворяется в неизвестном, и нет предела в ее течении.

Пот ест глаза, перетекая через брови. Я утираюсь сырым рукавом и начинаю новый подъем. Мне надо не отставать от Сереги, а до этого еще очень много скальных метров. У нас график. Три дня лазанья, четвертый день отдыха. Но это так, отдыхать разве что на кухне. А чем прочим заняться? Купаться рановато. Хоть и жара с десяти до вечера, вода очень холодная. Мужики с уханьем кидаются туда, если увидят серебряные плавнички плывущей вверх брюхом глушенной на плотине рыбы.

Но сие удовольствие явно не по мне. Уху попробовать, — завсегда рядом. А чтобы ничком в ледяную воду, ну никак. Брожу по пригоркам, окрестности обследую. Чудно здесь. Скалы будто волны из камня. Они пропитаны собственной древностью и силой по самые макушки. Иногда мне кажется, что скалы по-настоящему живые. Но это, конечно же, глупость. Я разговариваю не с ними, а с извечно меняющимся пространством.

Оно выглядит то строгим и крутым, то закругляется, образуя чаши с бесчисленными желобками высохших водопадиков, рябью застывшего бело-серого движения.

Скалы слагаются в скульптуры, фигуры, непонятные циклопические сооружения. А их тени? Они определенно живы. Даже вода не сравнится с их движением и изменчивостью. Лабиринты каньонов будто созданы волнами ушедшего во тьму тысячелетий моря. Я теряюсь в них и в собственном одиночестве. Серега не хочет бродить со мной. Он давно взрослый для пешего развлечения.

И снова подъемы, и метраж. Устаю до опупения. Хоть переходи на двухдневку. В день мотаем по 700-800 метров, довольно достаточно, надо сказать, достаточно. Подушечки пальцев болят неимоверно. Ноги и руки в ссадинах и ушибах. Но болят не только они, все тело ноет и просит о настоящем отдыхе с горячей ванной, баней и холодным кваском для желудка.

Хоть бы водички из под крана. Я согласен на самую малость. Этот чай, он горло в тошнотики вгоняет. Днем жарища за тридцать, ночью холод. Губы потрескались, лицо шершавое, обветренное. На зубах скрипит пыль, ее не счистить даже зубной пастой.

Но с благословения Шефа ели сытно и спали мягко. Так что жалобы — мои на собственную непрочность и пониженную жаростойкость.

Петровна — женщина взбалмошная, подкидывает нам разные хохмачки. Когда в лагере заправляют тетки, поводов для конфликтов предостаточно. Мужики, как их хозяйственные придатки. Дамы командуют направо и налево. Давыдова золото с пальцев и с шеи по всему Или растеряла. Утром хватилась в голос, бегом от палатки до скал и обратно. Глаза зареванные. Половину богатства не нашли, но два дня вышагивали как страусы, попом кверху. Квадратами прочесывали, кто найдет, тому поцелуй.

Я в счастливчиках не числился и благословения не получал. Ничего не обнаружил. Может, искал плохо?

Потом приехали другие общества, и стало веселее. Тюльпаны отцвели, но степь засветилась многоцветьем палаток. Гоняли в футбол команда на команду. Народ, горячий до безобразия. По ногам съездит и не чихнет. Но я участвовал почти во всех баталиях.

Приехал и Горбунов с вновь набранными парнями — пружинами. Я к спартаковской стоянке близко не подходил. Так, смотрел издали. Обидно, столько камней переворочали, и кому? Горбунову передряги житейские хоть бы хны. Ржет как обычно, даже еще голосистее. А впрочем, откуда я знаю, что у него на душе.

Прибыли и наши альпиноиды. Они тоже лазали, но значительно меньше нас. Отдыхали, резались в карты и нарды, играли в мальчики — девочки с давыдовскими тетками. Потом, ближе к обеду, кто-нибудь, с диким воем разгонялся под горку и кидался в холодную реку. Ему вторили придурошные, вода кипела.

Но мне не до их шалостей. Я занят, у меня начало получаться. Лазанье втянуло мое тело в какие-то новые, неизведанные ощущения. Скала становилась родной, она притягивала к себе и завораживала движением. Даже не зная маршрута, я отгадывал руками следующую зацепу. Только ноги еще маленько не успевали.

Сранья, до зарядки, ко мне подскочила Давыдова: — готовься выступить на открытом первенстве «Локомотива». Участвуют все, кроме КМСов. Я пошел разминаться. Трасса в районе Города.

Ждать старта пришлось довольно долго. Петровна умудрилась включить меня во вторую группу. А во второй лезут не новички, а за новичками. Можно было посмотреть, как трасса поддавалась безразрядникам.

Плоховатенько. Падали гроздьями. Особенно в одном месте. Значит, это ключ трассы. Я его снизу выучил. Всю последовательность движений. На страховке наши альпиноиды стояли. Подбадривают, улыбаются. Им доверять можно. Мужики такие горы ходили. Серьезные.

Шагалось до ключа неплохо. Жарковато, солнце палит. Руки потеют. Я на полке перед ключом сунул руки в дюльферные рукавицы. Там у меня канифолька в пыль размята. По совету Ирины Петровны. Уж она то знает.

Руки почти высохли. К скале аж сами липнут. Чуток горизонтального траверса двинул, а не прямо вверх. Встал в откид на вертикальной стенке. Ноги с полки ушли, и сразу стало тяжеловато. Желание — обратно на горизонталь прыгнуть. И как-то жмет меня, не то что бы страшно, но мандражит, подтрясывает.

Но вот и хорошие зацепы. Что-то и под ногами объявилось. Кажется, ключ вылез. Внизу Петровна визжит. Ну у нее и голосище. Потом разошелся и попер до верху. А там и дюльфер.

На том ключе сорвалось куча народу. В том числе многие перворазрядники. Я же выполнил норматив разряда, но второго. Мне сразу без проволочек закатали его в спортивную книжку. И я догнал Витюлю. Это была мечта.

Но, оказалось, — самое начало. Похоже, у меня действительно получалось. Несколько дней спустя, удалось пролезть сложную трассу на чемпионате Города. Попал в пятнадцать лучших, и, как следствие, выступал в финале.

Прямо перед стартом одно забавное происшествие чуть не уморило со смеху. За пару человек до меня выходил на трассу чайник — локомотивец. Он и его братец, похожие как капли воды, вертелись у стартовой площадки словно мухи.

Ребята серьезные, в годах, но большие фотолюбители. Коренастые, тяжелые, в огроменных желтых касках. Стартовал один. Второй фотографировал. Начало трассы — крутая стенка. Место напряженное. Метра через четыре братец попал в клинч и весьма эффектную позу. Фотограф снизу просил братца подождать, пока он не сделает исторический для семьи снимок.

— Замри так! — кричал фотолюбитель.

Первопроходец замер, и тут же летанул с маршрута. Повис на страховочной веревке, его спустили. Он отстегнул карабин по приземлении, подлетел к братцу и хлестанул его по носу. И тут такое началось! Кровь, крик, фотоаппарат разбили. Я бы смеялся до слез, если бы не трасса.

У меня с карнизом вышло удачно. Потихоньку, полегоньку вылез и зашагал. Как надо прошел, и самому удивительно. Не успел оглянуться, и флажок финишный. Тем более, что на этой трассе сорвался сам Володя Дюков.

Бывший чемпион стартанул и полез быстро, размашисто. Двадцать секунд — и он у карниза. Взялся в подхват, на себя потянул. Да скала его силы не вынесла. Раз, и с тем булыжником что отломил, внизу у стартовой площадки стоит.

Посмотрел Дюк недобро на судей, которые трассу делали. Каменюгу показал, те аж шарахнулись. Виноватые. Трассы чистить надо. Да где им на силу Дюкова рассчитать.

А финал, от низа до макушки, состоял из стенок не круче девяноста градусов. Но и не положе. Не по зубам нам пока. Я слинял, а Амир выиграл.

Он разнес в пух и прах важнючую республиканскую надстройку сборной. Он впервые утер нос старикам из Енбека, которые верховодили много лет. Все-таки жалко, что такая радость, да не в нашей спартаковской компании.