Первые шаги «столбистского» движения были сопряжены и с первыми случаями падения со скал. Впрочем, некоторые из них не имели никакого отношения к спорту и были результатом лихачества или самодурства. Вот один из таких эпизодов.

Как-то в праздник на «Столбы» приехало несколько купцов с женами. После обильной выпивки и закуски одна из женщин, зевая, проговорила:

— И что это я не догадалась взять кулек орехов? Щелкали бы скуки ради.

Муж повернулся к ней и, показывая на карниз «Второго Столба», сказал:

— Вон сколько кедрача на камне. Близко, да не достанешь.

— Ежели мы пожелаем, враз орехи будут, — бросил другой купец. — Давай по сотне ударимся! Не предоставлю, твои деньги, обеспечу, — сотня с тебя!

Купцы хлопнули по рукам.

— Федор! — позвал хозяин своего приказчика Курамшина. — Видишь лесок на горе?

— Очень хорошо вижу-с!

— Достань мне шишек с тех кедров! Залезешь, четвертная твоя, не исполнишь — с глаз долой!

Приказчик снял пиджак и сапоги и ушел к утесу. Через некоторое время собутыльники увидели на отвесной скале человека. Он медленно и неуверенно переползал с места на место, потом остановился, поглядел вверх, повертел головой и... стал спускаться.

— Что это он обратно?! — вспылил хозяин. Он приложил ко рту ладони рук и закричал:

— Уволю!.. Выгоню!

Курамшин услышал его, немного помедлил и продолжал спускаться. Неожиданно у него соскользнула нога. Приказчик не успел перехватиться, с большой высоты упал на камни и разбился. Деньги помогли замять дело и представить этот факт, как несчастный случай по вине самого Курамшина.

В 1883 году писец Красноярской губернской канцелярии Чернышев, охотясь на коз, забрел в район «Столбов», построил здесь шалаш и привлек к походам своих приятелей — Суслова, Семенова и Златковского.

Они втроем начали изыскивать способы подъема и пути на вершины скал. На труднодоступных местах они расставили деревянные подставки, облегчавшие подъем и — особенно — спуск. В 1887 году Чернышев с друзьями поднялся на вершину самого высокого, «Второго Столба». Лаз в «Садик» этого «Столба» был открыт летом 1895 года Анастасией Качаловой, первой в России женщиной, занимавшейся скалолазанием и достигшей в этом очень высоких результатов. С ее именем связано и освоение Такмака.

Полвека назад «столбисты» не знали иной обуви, кроме сапог и ботинок. Но твердая кожаная подошва скользит на камне, поэтому с 1895 года получили широкое распространение лыковые лапти. Они не скользили, были удобны на ноге и — главное — дешево стоили. После революции они были вытеснены сначала галошами, а потом — прорезиненными туфлями-тапочками.

Такой незначительный внешне факт, как перемена вида обуви, оказал большое влияние на дальнейшее развитие и совершенствование техники скалолазания.

Трудящееся население города по справедливости оценило этот уголок природы и стало с каждым годом все шире и шире использовать его для отдыха, для спорта, для познания родного края. В конце XIX столетия были уже освоены вершины большинства скал, которые Селезнев считал неприступными.

Чернышевский шалаш, служивший пристанищем посетителям «Столбов», вскоре же перестал удовлетворять потребности, поэтому пионеры столбизма в 1892 году построили под «Третьим Столбом» избушку, которая стала центром спортивного движения. К незатухавшему костру собирались многочисленные группы любителей природы.

Одно время в этой избушке группировался кружок молодых красноярских литераторов, выпустивших рукописный сборник стихов и рассказов, получивших благожелательный отзыв писателя Серафимовича. Предполагалось издать сборник в типографии, но цензура выбросила три четверти статей и стихов, и от выпуска книги пришлось отказаться.

Дикая своеобразная природа, исключительные по красоте пейзажи привлекли к себе людей искусства. Красноярские художники всегда были частыми посетителями «Столбов». Они способствовали распространению по всей Сибири известности Куйсумских скал. Для многих красноярских художников «Столбы» явились превосходной школой живописи, которая наложила отпечаток на их творчество.

Каждый пришедший под «Козырек Третьего Столба» встречал радушный прием. Вечерами у костра велись бесконечные споры, цитировались отрывки из книг, декламировались стихи. Однажды, любуясь закатом с вершины «Четвертого Столба», кто-то с подъемом продекламировал несколько измененное стихотворение «Ночь на «Столбах», напечатанное в газете «Енисей» в 1898 голу. Вот это стихотворение:

Горы и скалы кругом громоздятся,
Выше и выше в сияньи небес,
Дикие сосны по скалам ютятся,
Дремлет в долине таинственный лес.

Вдруг огонек показался над бездною,
Вспыхнул в вершине таинственных скал.
Словно соперничать хочет со звездами...
Вспыхнул, потух и опять заблистал.

Пенье послышалось тихо, торжественно,
Грустные звуки в долину лились...
Уж не жрецы ли для песни божественной
В полночь на скалах к огню собрались?

Нет, не жрецы эту песню унылую
В храме природы поют:
Дети страны на неволю постылую
Горькую жалобу шлют.

Нет, к нам принес ее странник униженный
Вместе с бряцаньем цепей.
Слушают песнь про забытых, обиженных
Лес и седой Енисей.

Сила народа — великая, гордая —
Время неволи сметет
И по-другому, не грустную, бодрую
Песню тогда запоет.

После этого далеко за полночь длилась в избушке беседа о судьбах народа, о борьбе с угнетением и произволом, о роли интеллигенции

Енисейская губерния была издавна местом ссылки борцов против царского самодержавия. В отдаленных районах ее годами томились лучшие люди страны. Их пребывание оказало революционизирующее влияние на местное население. Передовая часть рабочего класса и интеллигенции губернии ознакомилась с основными произведениями марксизма и живо откликалась на политические события в стране.

Большое влияние на развитие революционного движения в Енисейской губернии вообще и в городе Красноярске в частности оказало пребывание в Красноярске и в селе Шушенском Владимира Ильича Ленина, а затем пребывание в Красноярске и на Крайнем Севере Иосифа Виссарионовича Сталина и их соратников по революционной борьбе. Местные революционеры воспитывались и росли, вооруженные идеями В.И. Ленина и И.В. Сталина. В 1898 году в Красноярске был организован первый марксистский кружок из рабочих железнодорожных мастерских и депо. В 1899 году была предпринята попытка организовать забастовку, и по железнодорожной линии распространялись рукописные прокламации, в которых рабочие призывались к борьбе с капитализмом и правительством.

Отдаленность «Столбов» сделала их удобным местом для проведения нелегальных собраний революционно настроенной молодежи.

На скалах стали появляться противоправительственные надписи. В 1897 году на камне у основания «Первого Столба» было выведено красной краской: «Социализм», а через год кто-то добавил: «осуществится». На южной стороне «Деда» было написано «Пролетарии», а на «Дикарьке»: «Губернатор — мошенник».

Полиция сделала налет на «столбистов» и арестовала группу молодых рабочих у «Чортовой кухни», под «Первым Столбом».

От подножья северной стороны этого утеса идет узкая темная щель — «Шахта», по которой без труда можно подняться до середины скалы. В настоящее время этот лаз хорошо очищен, но пятьдесят лет тому назад он был завален гранитными плитами.

Несколько полицейских полезли на «Столб» этим ходом, в это время на них свалился камень. Полицейские стали стрелять в «Шахту» и ранили «столбиста» Афанасьева, не имевшего никакого отношения к падению камня. Он был арестован вместе с другими и препровожден в тюремную больницу. Следствие по делу велось около двух месяцев. В конце концов, Афанасьева, после излечения, и остальных семерых освободили.

В том же 1899 году на «Втором Столбе» было написано слово «Свобода».

Любитель природы, учитель из деревни Большая Иня, Денисюк был хорошим скалолазом и все свое каникулярное время проводил на «Столбах». Здесь он познакомился со студентом Беловым и ссыльным (как тогда говорили: политиком) Островским.

Они были очевидцами полицейского налета на «столбистов», помогали спускать с утеса раненого Афанасьева. В знак протеста против жандармского произвола они решили написать на скале революционный лозунг. После всестороннего обсуждения выбрали место на восточной стороне «Второго Столба». Отсюда лозунг был виден издали, и его нелегко было бы стереть.

Доступ на ступенчатый карниз относился к категории трудных и опасных. В конце XIX века «столбисты» знали только два лаза на вершину этой скалы: «Сарачевский», названный так по фамилии разбившейся 10 августа 1897 года гимназистки Марии Сарачевой, и «Качаловский» — по имени отважной «столбистки» А. Качаловой. Третий ход, по отвесной стене, названный впоследствии «Свободой», был известен лишь немногим. Проникнуть на площадку мог только хорошо тренированный скалолаз.

Место было найдено, осталось подобрать текст. Островский предлагал написать: «Долой самодержавие» или «Вставай, поднимайся, рабочий народ». Обе эти фразы были длинны, и мелкие буквы невозможно будет разобрать с далекого расстояния. К тому же было крайне ограничено время для работы: надпись должна быть сделана за один прием, в короткую летнюю ночь, чтобы никто не увидел художников. Нужно выразить большую идею одним словом из минимального количества букв.

Наконец, такое слово было найдено:

«СВОБОДА».

Известный художник красноярец Д. И. Каратанов вспоминает, что эта надпись, сделанная двухаршинными буквами на отвесной, неприступной части утеса, произвела очень сильное впечатление. Это был призыв убедительный и доступный пониманию каждого. О нем заговорили и на стоянках и в городе, но все старанья полиции узнать фамилии людей, сделавших надпись, оказались безуспешными.

В 1900, и особенно в 1901 году, когда социал-демократическая организация Красноярска широко развернула агитационно-разъяснительную работу, жандармское управление выделило несколько сыщиков для наблюдения за «столбистами». Одного из них «столбисты» сразу же разоблачили, найдя оброненный им на тропинке список с отметкой — кто что говорил.

Не проходило ни одного лета, чтобы на «Столбах» не произошло политического события, сразу же получившего широкую огласку среди населения. Одно из них вызвало особенный переполох городских властей.

Дело было так.

Как-то летом, в предпраздничный день, на «Столбах» собралось особенно много народа.

Жаркий день сменился бодрящей вечерней прохладой... Под скалами стали зажигаться костры. К ним сходились скалолазы и гости со всех сторон. У костров пели, спорили, делились новостями. Особенно многолюдно было возле избушки.

В это время издалека донеслось:

— Тра-ля-ля!

Этим сигналом «столбисты» давали знать о своем прибытии на «Столбы» или уходе. Возглас несся с вершины «Деда» широко и свободно.

— Вот голос, так голос,— промолвил кто-то у костра.

После небольшой паузы скалолаз начал спокойно и величаво, нараспев:

— Императору и самодержцу всероссийскому, царю польскому, князю финляндскому...

Он на мгновение остановился и с новой силой, подняв голос на целую октаву, продолжал:

— Ни-ко-лаю вто-ро-му...

Он взял еще выше и закончил раскатисто, во всю мощь:

— Ана-фе-ма и про-кля-ти-е!..

На стоянке стало тихо. С минуту никто не произнес ни слова от изумления, потом все заговорили враз:

— Кто это, откуда? Что за человек?

У костров и до этого часто можно было слышать выпады против самодержавия, против местных властей. На одном из камней кто-то написал о царе непристойное и оскорбительное, на выступе «Четвертого Столба» было выцарапано карикатурное изображение царя Николая, распространенное затем фотографиями среди красноярского населения. Но во всеуслышание предать царя анафеме и проклятию было такой дерзостью, за которую смельчак мог отправиться в каторжные работы!

Песни затихли. Кое-кто из боязливых потихоньку собрался и ушел в город. Только на отдаленных стоянках до утра раздавались песни и смех.

После этого случая губернские власти намеревались запретить хождение на «Столбы» рабочему и мещанскому сословиям или хотя бы запретить подъем на скалы. Высказывалось даже предложение взорвать «Деда»... Но ни одного из таких нелепых мероприятий правительственным органам, конечно, не удалось осуществить.

Этим же летом среди скалолазов распространился слух о том, что из города приедет комиссия для изучения «столбистских» песен. Передавали, что енисейский губернатор получил по этому поводу инструкцию из Петербурга. Вскоре оказалось, что этот слух имеет под собой почву.

Через короткое время в избушке на «Столбах» появилась большая группа «любителей народного пения». Несомненно, что в этой «комиссии» были и шпики. Завсегдатаи избушки охотно согласились продиктовать текст нескольких песен и даже спеть их, но первое же четверостишие песни не понравилось комиссии. Ее покоробило, когда молодежный хор дружно запел:

«Как на улице Варваринской
Спит Касьян, мужик Камаринский.
Борода его всклокочена
И дешевкою подмочена...»

— Вульгарно! — поморщился один из членов, — особенно последние строчки...

Решили обратиться к сибирским песням, но «искусствоведы» не одобрили ни одной и из них. «Славное море, привольный Байкал» не понравилась потому, что слова: «Слышны уж грома раскаты» звучат «как-то иносказательно». Песня Горохова —

«Измученный, истерзанный
Работой трудовой
Идет, как тень загробная,
Наш брат мастеровой» —

оказалась, по мнению комиссии, слишком мрачной и тяжелой для восприятия, и так далее.

Члены комиссии стали интересоваться, знают ли «столбисты» революционную музыку, на что ребята ответили отрицательно, хитро поглядывая друг на друга и, прикидываясь не понимающими, о чем идет речь.

Так и уехала комиссия ни с чем, записав в рапорте губернатору: «Ничего достойного внимания его превосходительства по части песен усмотрено не было. Те, которые удалось прослушать у „столбистов“, не годны для печати, остальные по тематике не выходят за пределы интересов низшего сословия — городских простолюдинов».

Между тем, сколько теплоты и задушевности, ума и таланта, широты и музыкальности, содержит в себе любая русская песня! Сколько мужества и отваги выражено в безгранично талантливых мотивах! Сколько воли к борьбе и свободе вложено в слова народных песен! Естественно, что полицейско-чиновничья комиссия «ничего достойного внимания» не усмотрела и не могла усмотреть.

Знала о «Столбах» и о событиях, которые там в этот период происходили, и ленинская «Искра», в которой нередко печатались корреспонденции из Красноярска. Так, в № 22 «Искры» за июль 1902 года было сказано:

«...появились прокламации Сибирского Союза, и вот вдруг полиция (уездная) понеслась отыскивать типографию — куда бы вы думали! — на „Столбы“. Это большие скалы в 12 верстах от города, в довольно глухом лесу — место прогулок любителей природы. И в результате: привели 4-х арестованных — каких-то любителей столбистов, воспользовавшихся пасхой и забравшихся туда в избушку (там есть такая). Привели их под конвоем, посадили, продержали день и выпустили. Теперь говорят, что „Столбы“ взяты под надзор...»

В № 26 «Искры» от 15 октября 1902 года рассказывалось о проведенной красноярской полицией облаве на «Столбах»:

«...«Столбам» (живописные скалы в 15 — 17 верстах от города), о которых упоминалось уже в № 22 «Искры», еще раз суждено было сыграть роль... идиотизмометра для нашей красноярской полиции. 28 — 29 июня поклонники и любители природы и сильных ощущений (которые, как известно, получаются не только от головокружительной высоты, но и от головокружительных напитков!) порешили справить юбилей избушки-приюта, возведенного ровно 10 лет тому назад самими же «столбистами». Сказано — сделано. За несколько дней до 29 июня «столбисты» начали уже делать приготовления к предстоящему торжеству. Полиция, пронюхав о каких-то сборах, имеющих касание к «неблагонадежной местности», постаралась, конечно, обеспокоиться и тоже стала снаряжаться в поход на «Столбы».

Ко дню Петра и Павла на «Столбах» кишмя-кишел народ. Скоро (иные говорят — и ранее) явилась туда и полиция с жандармерией. Недалеко от избушки-юбиляра был разбит неприятельский стан. Лазающие по скалам и выпивающие у скал «столбисты», настроенные, хотя уж и весело, но, однако, весьма еще мирно, — тут, естественно, не могли стерпеть и вознегодовали... Синие мундиры уже, конечно, совсем не входили в программу празднества! И вот к вечеру, когда немного стемнело, по адресу вражеского лагеря понеслись со всех соседних камней всевозможные возгласы: «Анафема, долой жандармерию!» и даже «Долой самодержавие!»

Полицией был сорван красный флаг с надписью: «Свобода» с одного из высочайших «Столбов»; избушка затем оцеплена, и все в ней присутствовавшие, человек 12 — 14, заарестованы и под конвоем — на крестьянских повозках из ближайшей деревни — торжественно препровождены до города, в тюремный замок.

Большинство из арестованных было выпушено в следующие же дни. Трое же, признанные почему-то за особоопасных, просидели по 3 — 4 недели каждый. Шуму в городе эта полицейски-азиатская история наделала ужасно много. Иные негодуют, иные смеются. Красноярская полиция, кажется, потеряла теперь всякий кредит в глазах даже... обывателя. Крестьяне ближайшей к «Столбам» деревни, принужденные нежданно-негаданно нести «подводную» повинность в страдную пору, были порядком возмущены полицией и до сих пор издеваются над ней".

В числе арестованных в этот день был учитель рисования В. Сипкин. Впоследствии он так рассказывал об этом случае:

«Однажды, во время большого скопления народа, по тайге разнесся слух, что большая группа конных жандармов остановилась под «Четвертым». Все насторожились. Нужно заметить, что полиция за последнее время усилила свою активность. Жандармы прислушивались к нам, пытаясь напасть на след руководителей и пропагандистов.

С вечера было очень оживленно. Всю ночь не смолкали песни. Только перед рассветом затихло в нашей избушке. Я сидел у костра и кипятил чай, вдруг в стороне послышались осторожные шаги. Я прислушался. Внезапно из-за кустов показался жандарм, придерживающий рукой ножны шашки, за ним еще человек пятнадцать. Меня схватили, приказали молчать. Окружив избушку, они поднялись на террасу. Там спали вповалку ребята. Их пинками поднимали с пола и стали сгонять в угол террасы.

Начался повальный обыск. Он сопровождался грубостями и хамскими выходками. Особенно бесцеремонны были с девушками.

Оставив у дверей избушки несколько казаков, жандармы пошли к другим шалашам и кострам, но там уже никого не нашли. Несмотря на ночное время, весть о налете разнеслась по тайге, и «столбисты» уходили в сторону от тропинок или поднимались на утесы. В одном месте у ярко пылавшего костра была воткнута палка с запиской:

«Душителям и негодяям от пролетариев!»

Пока жандармы ходили по стоянкам, из избушки через окно убежали двенадцать задержанных. Остальных вывели на тропинку, пересчитали и гуськом, под усиленным конвоем, увели в город, в тюрьму. В числе арестованных был художник Каратанов.

Двухнедельные допросы ничего не дали жандармскому следователю. Арестованные держались дружно и не поддавались ни на какие уловки.

Еще через неделю столбовская избушка под «Козырьком» была переполнена. Освобожденные из-под ареста рассказывали о допросах в полиции и пели незадолго до того появившуюся революционную песню «Варшавянка». Автор ее Г. М. Кржижановский пользовался широкой известностью в среде революционно настроенной молодежи.

Над тайгою, отдаваясь в скалах, гремело:

«Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут,
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.

Но мы поднимем гордо и смело
Знамя борьбы за рабочее дело,
Знамя великой борьбы всех народов
За лучший мир, за святую свободу!..»