— Наш Крокодил... Егорка... упал вниз... Наш Крокодил, — бессмысленно повторял Змеиный Зуб и оборачивался то к Кубырю, то ко мне, — что же теперь?

— Теперь вытаскивать его нужно, — сказал Кубырь.

Змеиный Зуб тряхнул головою, потер себе кулаком лоб, словно только что очнувшись от сна, и стремительно кинулся к краю скалы.

Я поспешил за ним, и мы трое одновременно заглянули вниз.

Крокодил лежал вниз лицом между двумя камнями и вздрагивал всем телом.

Расстояние между нами и им было не больше сажени, и место, по-видимому, не представляло никаких опасностей.

— Он умирает, — прошептал Змеиный Зуб, глядя на вздрагивающее тело Крокодила.

Я думал то же самое. Пораженные случившимся, мы все трое продолжали лежать на краю скалы и, не трогаясь с места, смотрели на умирающего товарища.

И вдруг он поднял голову.

— Егорка! — вырвалось у меня.

Он оглянулся, и мы увидали заплаканное лицо и глаза, полные слез.

У меня больно заныло сердце.

— Егорка! — окликнул я.

— Что?

— Ты убился?

— Не-ет!

— Тебе больно?

— Нет! Не особенно.

— Он уже ничего не чувствует, — прошептал Змеиный Зуб, утирая слезы.

— Зачем же ты там лежишь?

Молчит.

— Егорка!

— Меня тошнит, — ответил, наконец, он.

— О! — воскликнул Змеиный Зуб, — он отшиб себе все внутренности, и его теперь тошнит.

И вдруг Крокодил начал подниматься.

«Предсмертные судороги», — подумал я.

Но Крокодил встал на ноги и, утираясь платком, стал приближаться к нам.

Это показалось мне до того невероятным, что я чуть-чуть снова не завыл от страху.

Упасть со скалы и затем ходить с отшибленными внутренностями — это могут делать только привидения, конечно,

А Крокодил преспокойно поднимался к нам.

— Ты что это? — спросил его Кубырь.

— Что? — переспросил Крокодил, недоумевающе посматривая на нас.

— Что с тобой случилось?

— А я посмотрел вниз, у меня закружилась голова и стало тошнить; тогда я лег на камень, и меня стошнило.

— А со скалы не падал?

— Кто?

— Да ты.

— Не-ет!

Мы сконфуженно молчали, а Крокодил виновато обдергивал свою рубашку.

Змеиный Зуб строго посмотрел на него и молча полез вверх.

Мы последовали за ним.

Мы на вершине. Мы на самой вершине Первого столба.

И как же это высоко! Как неузнаваемо изменилось все окружающее!

Горные хребты, что громоздились к небу, теперь лежали у наших ног. Вся долина речки Лалетиной превратилась в ничтожную ложбинку, а деревья, что скрывали от нас небо, теперь так малы, что слились в сплошные зеленые пятна.

Ширь, простор, необъятный простор, куда только ни посмотришь. Прямо перед нами белеет на голубоватом фоне безграничной дали город; он, растянувшийся на несколько верст, отсюда кажется крошечной маленькой полоской. Серебряной нитью извивается и блестит на солнце Енисей, чуть заметными белыми точками разбросаны вдоль по нему церкви дальних сел, а за ними уже ничего нельзя рассмотреть, и небо там незаметно сливается с синею далью.

Позади нас необъятно широко, словно волны по морю, разбежались из края в край хребты лесом поросших гор. Горы направо, горы налево, и нет им конца, и небо снова сливается с далью.

Как легко дышится здесь на вершинах, и как все здесь полно какой-то неизведанной тайны, как все величаво и мощно.

Легкий ветерок обвевает прохладой разгоряченные лица примолкших искателей приключений и игриво раздувает рукава их рубашек.

Мы сбились в тесную кучку и слушаем.

А этот гул, который несется откуда-то снизу, он тоже неведом нам, он полон музыки и будит в душе какое-то смутное чувство.

Словно где-то далеко гудит орган, и шепот тысячи уст невнятно вторит ему. Звуки растут, крепнут; и тогда шепот переходит в смутный говор, все слышнее, все ближе, и невольно напрягаешь слух, силясь уловить слова; но стихнет ветерок, и говор смолкает, и снова рокот органа и шепот тысячи уст.

Это рокочет тайга, это лес говорит.

И кажется нам, что мы подслушали какую-то тайну, и мы молчим, словно боясь, что своим разговором встревожим кого-то, что-то нарушим, чего нельзя нарушать.

— Слушай, — шепчет мне Крокодил, — слушай, Вася: здесь словно в церкви.

Я мотнул головой, и мы долго благоговейно молчали.

Наш вождь говорил речь. Сбивчивую, несвязную, но совсем не похожую на его прежние речи, словно перед нами стоял не Змеиный Зуб, а кто-то новый.

Мы слушали и не удивлялись, а одобрительно кивали головами.

— Братцы, — говорил он, — ведь это все не то. Совсем не то, как мы думали. И лес не такой, и горы не такие, и все. Правда?

— Конечно, конечно!

— Мы разве думали, что здесь будет так?

— Я тебе уже говорил, что Майн Рид вруша, — сказал Крокодил.

Я вспомнил прочитанные романы. Индейцы, скальпы, томагавки, мустанги, приключения, убийства, страшные звери, змеи, всадники безголовые... и вдруг почувствовал, что все это так же далеко от меня, как вот тот, чуть видимый город, и что обо всем этом как-то неловко здесь говорить. Непристойно. Как было бы непристойно, если бы вдруг вон на этом камне уселся наш инспектор и стал спрашивать урок по греческому языку.

— Да, — решительно проговорил Змеиный Зуб, — по Майн Риду ничего не выходит.

И наш вождь о чем-то задумался.

Мне показалось, что он еще колеблется и все еще верит Майн Риду, и я сказал:

— Ты сам говоришь, что здесь все не так.

— А мустанги? — напомнил Кубырь.

— А индейцы? — поддержал его Крокодил.

— Разве и индейцев нет? — неуверенно спросил Змеиный Зуб, обращаясь почему-то ко мне.

— Конечно, нет! — весело отвечал я.

— Нет!? — удивился Змеиный Зуб. — А как же ты говорил, что тебе удалось различить следы двух племен?

Я сконфузился и не знал, что сказать.

— Он это соврал; я и раньше ему не верил, — заметил Кубырь. — Ну, сознавайся, — обратился он ко мне.

— Соврал, братцы, — сознался я: — никаких следов и в глаза не видал, да перед Санькой стыдно было сознаться.

— А как же там, на речке-то? — недоумевал наш вождь.

— Что на речке?

— Да там, около избушки-то... где мы обходом шли, разве и там не индейцы были?

— Конечно, нет!

— А кто же?

— Это мужики были, — сказал Кубырь.

— Мужики?!

И наш вождь почему-то насупился.

— Чего ж вы мне об этом не сказали? — обиженно проговорил он.

— Мы с Кубырем ничего не видели сперва и не знали, кто там сидел, — оправдывался Крокодил, — а ты ползал, смотрел и сказал, что там индейцы.

— А как ты ловко их испугал, — вспомнил я.

Но вождь не поддержал меня и поспешно переменил pазговор.

— Так, значит, Майн Рид не годится для наших путешествий, — спросил он.

— Не годится! — решительно отвечали все, и снова посыпались упреки на неправдоподобность его описаний.

— Вот что, братцы, — повел речь Кубырь, — бросьте-ка вашего Майн Рида; он Жюлю Верну и в подметки не годится! Жюль Верн — вот этот ловко пишет.

Оказалось, что каждый из нас читал что-нибудь из Жюля Верна, и после весьма недолгих размышлений мы согласились с тем, что Кубырь, пожалуй, прав.

Крокодил, и тот, к нашему удивлению, нашел кое-что сказать в пользу нового руководителя наших похождений.

— У Жюля Верна, — говорил он, — все описывается: и страны, и горы, и деревья, и цветы, и как что делается.

— И приключения у него есть, и страшные, и смешные, — добавил Кубырь.

— И приключения, и описания всякие, — твердил Крокодил.

— Давайте по Жюлю Верну путешествовать, — решительно предложил разошедшийся Кубырь, — ведь по Майн Риду вашему все равно ничего не выходит, он все из ума придумал, и ничего этого не было на самом деле.

— Да, да... это действительно... это пожалуй, — неопределенно поддакивал Змеиный Зуб.

— Я вот, например, — убеждал Кубырь, — недавно читал Жюля Верна, так он писал в своей книге о том, как отличить ядовитую траву от неядовитой, и как найти корешки, которые есть можно.

Лучшего довода не мог бы придумать сам учитель математики, и чело нашего вождя прояснело.

— Это ловко! — восхитился он. — Я, знаешь ли, мало читал Жюля Верна, но теперь вижу, что он лучше Майн Рида.

— Конечно, конечно, — торопился Кубырь, у него всегда так, что люди попадут куда-нибудь на необитаемое место, и ничего у них нет, а потом сами всего наделают.

— И там написано, как это все делается, — добавил Крокодил.

Это было слишком заманчиво, и мы принялись мечтать о том, как хорошо пойдут теперь наши путешествия. Мы, конечно, прочитаем всего Жюль Верна и будем знать все, что нужно знать хорошим путешественникам. У нас уже не будет больше недоразумений.

Как зовут деревья, травы, цветы, кто насыпал дресвы по тропинке, отчего скалы лежали одна на другой, — обо всем этом и обо многом другом мы теперь будем знать.

— Значит, долой Майн Рида? — спросил, улыбаясь, Змеиный Зуб.

— Долой Майн Рида! — закричали мы.

— Долой Майн-Рида! — раздалось позади.

Мы все испуганно оглянулись.

— Кто это?

— Это эхо, — сообразил я.

Это было действительно эхо. Оно в высшей степени отчетливо повторяло каждое слово, и мы, забыв обо всем, принялись наперебой с ним перекликаться.

Мы переспросили у эхо обо всем, что нас интересовало, а оно услужливо отвечало на все коварные вопросы.

— А отчего эхо? Почему оно отвечает? — задал вопрос Змеиный Зуб.

Ответа ни у кого не нашлось, и это обстоятельство вернуло нас к прерванному разговору.

— Как же теперь наш «Союз пяти»?

— По-новому. Все равно нас теперь уже не пять.

— Мы составим новый союз, новые правила, все новое, — говорил Кубырь.

— И имена, — добавил Крокодил.

— Да, да! Имена нужно переменить, — горячился почему-то Кубырь, — а то совсем какие-то дурацкие напридумывали: Змеиный Зуб... Следопыт... это из Майн Рида.

— А Кубырь и Крокодил? — спросил я.

— Ну, нам можно оставить и эти, нас все так зовут.

Мы стали придумывать новые имена, но это оказалось не столь легким. Долго думали, перебирали, но ничего не выходило, и, наконец, решили устроить по этому поводу особый совет в пещере.

— Теперь, братцы, давайте осмотрим хорошенько, что здесь такое, а все дела решим внизу, — предложил Змеиный Зуб.

Осмотр был не долог. Мы прошли везде, где можно было пройти; проползти, где идти было страшно; заглянули во все щели и вернулись на прежнее место.

Площадка оказалась очень небольшой, имела некоторое подобие пещеры, где можно было укрыться от непогоды, но, главное — она была решительно недоступна, кроме того места, по которому забрались мы сюда. С двух сторон совершенно отвесная стена в несколько десятков сажен высоты; с третьей — широкая, такой же глубины щель отделяла нас от громады других скал.

— О! — восторгался Змеиный Зуб, — это настоящая крепость. Тут нас ни зверь, ни враг не достанет. А что, если нам поселиться здесь?

Предложение было единодушно принято, и мы решили немедленно перетащить сюда наши пожитки из нижней пещеры, и бывший Союз Пяти, оглянувшись еще раз кругом и обменявшись с эхо криком: «Да здравствует Жюль Верн!», весело направился к спуску.