(Продолжение, начало на стр.1)

Все сущее возникло из тьмы и во тьму обращается. Тьма небытия, пустоты — это бесконечный космос, в котором как сияющая крупица помещен наш Мир Жизни. Сияние Жизни поддерживается противодействием мраку небытия. Огонь звезд, зелень растений, тепло камня, доброта и любовь людей — вот ощутимый результат противодействия. Среди множества сущностей мира каждый человек проносит свой факел разума, вливающий свет в ментальную среду Бытия. Как дерево не может осознать свою созидающую роль в поддержании Мира, так и люди в большинстве своем не придают особого значения протеканию жизней рядом идущих. И когда это течение внезапно прекращается, обнаруживается пустота зияющая безответным мраком. В стремлении заполнить пустоту люди извлекают из своей памяти все, что связано с ушедшим. Вот тогда возникает образ более близкий истинной сущности человека, чем его облик, связанный с телом, одеждой, обыденным поведением. Этот образ проявляется со временем в устойчивую форму отображения ушедшего из жизни человека. С этого начинается его ментальное бессмертие.

Тронин Владимир. Непривычное для всех столбистов. звукосочетание. Потому что мы привыкли к краткому слову БОБ. Одним этим словом охвачен весь колоритный набор человеческих признаков недавно ушедшего из жизни альпиниста, скалолаза, столбиста, инструктора, спортивного судьи, отца и мужа. Но самое главное — доброжелательного и отзывчивого на чужую беду товарища многочисленного столбовского единства.

Его природный дар растворения без остатка в любой компании вносил животворную струю в общение разнородных по характеру и возрасту людей. Плавно выстраиваемая череда событий, вытекающая из его рассказов, облекалась непостижимым образом в этакую былинную повесть, где герои из самых немыслимых ситуаций выходили победителями. Одна его особенность всегда поражала — как с помощью почти жаргонных определений Бобу удавалось оттенить ту или иную характерную особенность. Любил часто подчеркнуть: «Мы люди темные, из тайги», что звучало как извинение за возможную нелицеприятность сообщения. Но это было лишь своеобразное кержацкое суровье, которое удерживало ожерелье событий в единой логике байки. Такая законченность рассказов о товарищах по экспедициям, сборам, альпинистским лагерям, излагаемая при свете свечей в столбовских избах, создавала колоритный эпос, непоколебимый в сознании слушателей. И часто герои Бобовских баек, не ведая того, носили ореол былинных героев со всеми их слабостями и достоинствами, а молодые скалолазы и альпинисты с благоговением впитывали основы «дубовой сущности» бродячего житья.

Взяв на себя обязанность сказителя, Боб тем самым создавал особый мир, в котором существовали как бы двойники его друзей, с чертами характера, соответствующими идеалам автора. Будучи от природы интровертом, Боб в некоторой степени избегал углубления отношений за пределы столбовских интересов. Его служебная деятельность всегда имела альпинистскую направленность, и это приводило к определенным потерям в его материальном плане. Тем не менее, он умудрялся балансировать между нуждами семейного очага и спортивно-бродячей жизни. Ореол отшельника неизменно витал над ним. Не обременяя окружающих, он старался выживать путем безобидного собирательства и утилизации того, что другим недосуг было ремонтировать и восстанавливать. Подшить старые трикони или вибрамы, а потом, при случае, подарить являлось своего рода утверждением рачительности в бесноватом мире вещей и приторных соблазнов «забугорной» жизни.

В свои 56 лет он не мог не почувствовать, что «новый русский мир» далек от романтизма шестидесятых годов, времени его молодости, что «крутость» заморских лейблов и лакированная чернота иномарок прикрывают безжизненную пустоту незрелых душ. «Торчки закукленные» — обычно характеризовал он таких, имея в виду их полную неспособность оценить юмор своего «трепа».

Многие, соболезнуя, скажут: «Бедный Боб!» А мне хочется возразить: «Бедный мир!» — ведь стало меньше еще на одну душу, проносившую факел жизни сквозь «заморочки» новой действительности, кидающей в жертву вещественному тлену людей, не восприявших его. Какой-нибудь администрирующий функционер, привыкший оценивать завершение жизненного пути количеством «раскорчеванных пней» в результате деятельности, не поймет о чем скорбь. Но любой, знавший Тронина, скажет: «Боб — это соль „Столбов“, он там растворен и поэтому бессмертен».

Геннадий КОВАЛЕНКО
«Грифы»

Ушел от нас столбовский златоуст. Кто будет теперь потешать, и рассказывать байки? Нет тебя, Боб. Так неожиданно и преждевременно ты покинул нас, не соблюдая очередности. Доброго тебе пути. Память о тебе мы сохраним навечно в наших сердцах. А твои легенды и байки будем рассказывать внукам и правнукам.

Владимир ПУТИНЦЕВ

Без малого, почти, что 40 лет
Он на Столбы ходил —
ему здесь были рады.
Средь суеты и безработицы, и бед
Его рассказы были как отрада.

Он знал историю стоянок и избушек
Легенд хранил в уме, наверно, тыщу.
И если б титул был
«Рассказчик лучший»,
Достойней Боба на Столбах не сыщешь.

Сам про себя он говорил, что «от сохи»,
И был на самом деле прост и чист.
А между тем, любил и прозу и стихи,
И был и тренер, и столбист, и альпинист.

Так спи спокойно, Боб,
наш спутник по скитаньям!
Столбы осиротели без тебя.
Но байки все твои, твои сказанья
Читать, и слушать будем мы любя

Нелли МОЛТЯНСКАЯ
«Грифы»

Нет больше с нами Боба... Он умер неожиданно для всех нас и ничем нельзя было помочь... Иду по Столбам и каждая скала, каждая полянка, каждый поворот тропы вызывает воспоминания.

Язык у Боба был своеобразный и любое событие он мог расписать так, не уходя от истины, что участники событий, им описанных, начинали сомневаться: а так ли красиво было на самом деле? Позже его истории были сведены в циклы. Был цикл воспоминаний о детстве в Большом Улуе, армейский цикл (сюда примыкал рассказ о вступительных экзаменах в институт), столбовский цикл (все время пополнявшийся), цикл рассказов о поездках в горы, а также много рассказов на исторические темы, или, к примеру, анализ современной международной обстановки. Многие выражения из его репертуара стали крылатыми, например слова о том, как он «находил под нарами» в избах будущих чемпионов.

Увы, не будет больше его рассказов у костра, не осуществит свой замысел описать историю Столбов и столбизма...

В нашей памяти он останется всегда улыбающимся, находившим для каждого доброе слово, подходящую к случаю историю, готовым помочь всем, чем только можно.

Вспоминаются слова из известной песни Сергея Баякина:

Рюкзак, фонарь, широкий лоб —
Канает старикашка Боб.
Эй, старикашка, мимо не пройди,
Тебя послушать — все равно,
Что в цирк сходить, или в кино.
Ну, заходи, давай погрейся, посиди...

Прощай, Боб, и прости...

Владимир ДЕНЬГИН
«Грифы»

О Бобе: Часть 1. / Часть 3.