Неоконченный экологический детектив
по письмам наших читателей

«В греческом зале! В греческом» — назойливо крутится в голове, словно пластинку заело. И в полном отрыве от Аркадия Райкина звучит не смешно. Сердито звучит, с натуральной досадой. Нам, мол, это дом для нормального житья-бытья, а не музей. Нет, заладили: то нельзя, се нельзя!

Голоса наседают, крепнут, и создается такое впечатление, будто штурмуешь отвесную скалу, когда без страховки — ни шагу. Да вот он, подвох, лукавый поворот в разговоре: «Мы тут одни беседуем, без свидетелей, и мало ли что потом можно написать...» Что ж, недоверчивость оправданна. Слишком долго конфликт не получал принципиальной оценки и обрастал кривотолками, пересудами. Для детектива в избытке материала, вплоть до уголовных фактов: угрозы, наветы, преследования, драки... И где все это происходит?

Как вспомнишь, пропадет охота выстраивать замысловатый сюжет, таким чуждым суете представляется место действия — красноярский заповедник «Столбы». Он и сейчас стоит перед глазами наподобие новогодней открытки с добрыми пожеланиями... Лес справа и слева плавно уходит ввысь, где соприкасается с небом, по-зимнему низким и бледным. Зато вершины сиенитовых скал полыхают здоровым румянцем: от природы розоватый камень в косых лучах солнца обретает сочность и живой, радостный колорит. Праздник!

Но нам, к сожалению, не туда. Нам — в будни, что называется, за кулисы. Отложим симпатичную картинку и вооружимся объемистой папкой под названием «Столбы». В ней хранится не один десяток писем, посвященных этой истории. Признаться, столь пристальный интерес к судьбе заповедника недолго радовал, ибо оборачивался лишним свидетельством, что нет мира под «Столбами». Собственно, не совсем лишним. Ведь засела-таки заноза «...мало ли что потом можно написать». Пусть же выскажутся сами авторы «заповедного» досье.

«Прошу уволить меня «по собственному желанию», так как нет у меня больше ни сил, ни возможностей работать в Столбинском лесничестве. Я окончательно убедилась, что совершенно беспомощна прекратить нарушения «Правил посещения государственного заповедника».

(Из заявления лесничего И.С.Коссинской)

«Состоялось несколько бесед, На своем решении настаивает. Жаль: работала самоотверженно, сделала много».

(Виза директора С.Б.Кочановского)

По временя это последнее событие, которому многие придавали значение решающего, считая Коссинскую чуть ли не главной виновницей разлада в заповеднике. Но ничего в нем не изменилось по сути: узел противоречий не развязался и не ослаб. Хотя затягиваться он стал впрямь, когда Иоланта Сигизмундовна приступила к исполнению своих обязанностей.

Недавно на «Столбах» сменилось руководство. И вот уже «Столбы» конфликтуют с городом. Егеря заповедника конфискуют у отдыхающих палатки, гонят их с насиженных мест, запрещают, запрещают, запрещают...

— Мы думаем, надо запретить совершенно всякое посещение заповедника по всей территории, — ища одобрения, говорит главный лесничий И.Коссинская...

(Из газеты «Красноярский рабочий»)

«Поведение старшего лесничего И.Коссинской — это капля, в которой отражается многое... Начались гонения: не стали пускать лыжников, потом детей с саночками, объясняя это тем, что генофонд страдает. „Столбы“ часто сравнивают с музеем. Не совсем удачное сравнение!»

(Из письма А.И.Куликова)

Да, Коссинскую частенько «повышали» в должности, именуя то главным, то старшим лесничим или попросту «директоршей». И ее высказывания подчас передавались из уст в уста по принципу «на копейку правды, на рубль небылиц». Думаю, вводила в заблуждение и питала домыслы не столько ее натура, решительная, бескомпромиссная, сколько специфика того поля деятельности, про которое вернее сказать: «арена борьбы». Достался ей самый беспокойный, оживленный участок заповедного леса, так называемый ТЭР, туристско-экскурсионный район, где столкновения посетителей с администрацией были неизбежны, становились все острее и получали широкую огласку. Почему?

«Скалы „Столбов“ создали в городе народный вид спорта — скалолазание. Этот природный стадион обеспечил нашим скалолазам мировую известность».

(Из письма председателя совета ДСО «Водник» Н.Стручкова и других — всего девять подписей)

«Кстати, заповедник был создан не для сохранения уникальной флоры и фауны, которых здесь нет, а для сохранения скал».

(Из письма А.Демина, мастера спорта, директора детской спортивной школы)

«Прекрасны традиции молодежи: песни на вершинах скал, встречи восходов солнца, красочные костюмы с непременными кушаками для страховки. И эти традиции не запрещать надо, а всемерно поддерживать».

(Из письма председателя
краевого скального комитета В.Г.Путинцева)

«Появились избушки-приюты, одни названия которых чего стоят — „Ленивые“, „Бесы“, „Абреки“, „Ангелы“. На скалы лезут в подпитии, жгут на них старые покрышки, развеселые компании хриплыми голосами поют под аккомпанемент гитары отнюдь не туристские песенки...»

(Из газеты «Социалистическая индустрия»)

Как-то надо себе напоминать: речь идет о заповеднике. О за-по-вед-ни-ке! Научно-исследовательском учреждении с целым комплексом специальных природоохранных задач... Уточним исходные позиции. Если до последнего времени еще дебатировался вопрос «Ходить ли туристу в заповедник?», то недавно утвержденное новое типовое положение о нем со всей определенностью говорит: «Не ходить!» Для отдыха на лоне природы надо создавать и благоустраивать зеленые пригородные зоны, а целям обогащения знаниями может служить национальной парк. Кстати, о последнем мечтают почти все участники конфликта. Но не все быстро творится, что правильно говорится. И есть пример тому здесь же.

«Обязать всех граждан, имеющих на территории заповедника „Столбы“ избушки, снести таковые за свой счет в 10-дневный срок».

(Из постановления президиума крайисполкома
от 1938 г.)

«Эту цель — сохранить заповедник — преследовало постановление Свердловского райисполкома о сносе некоторых избушек... Никто не собирается закрывать „Столбы“. Речь идет об изменении правил посещения...»

(Из выступления зам.председателя горисполкома Я.В.Ноткиной от 1981 г.)

Прошедшие 43 года показали не только редкостную прочность «самостийных» построек... Новый же директор и лесничий рьяно взялись навести порядок. Им-то не с руки было забывать, что такое заповедник. Оба — квалифицированные работники, ученые, кандидаты биологических наук. У Кочановского за плечами опыт работы в знаменитой Беловежской пуще. Коссинская — специалист высокого класса, ее профиль — лесная фитопатология.

Когда Кочановский совершал обход владений, принимая дела, неожиданно рядом вдребезги разбилась бутылка. Бывший директор на это — ноль внимания, а Степан Болеславович крикнул парню и девушке на скале: «Что же вы это делаете? Немедленно слезьте!» Те чуть опешили, но подчиниться не подумали. Дальше — те еще виды: свежие кострища, гвозди в живых деревьях, помойки у обжитых избушек... И Коссинская без запинки называет дату ознакомительной встряски: 28 апреля 1978 года поднялась на один из столбов и насчитала внизу 30 пылающих костров! Потом ей то и дело приходилось что-нибудь подсчитывать. Типичный пример: «Всего было 25 стоянок. Площадь, на которой полностью уничтожена растительность, для каждой из них колеблется от 130 до 280 кв.м. По сильно заниженным данным, например, стоянка „Бесы“ за два последних года нанесла заповеднику ущерб (лишь в денежном выражении) на сумму 448 руб. 95 коп.»

Впрочем, более охотно и менее педантично Иоланта Сигизмундовна анализирует первые впечатления:

— Попала в Красноярск по распределению из Ленинградской лесотехнической академии. Закончила ее с отличием и, во всяком случае, представляла, что такое низкогорная тайга Восточной Сибири. А увидела воочию и была потрясена невозможной, кажется, фантастической красотой. Когда-то любила безотчетно и вдруг наново открыла строчки Заболоцкого: «Над суматохой лиственных сплетений, над ураганом зелени и трав здесь расцвела сама душа растений, огромные цветы образовав...» Только тут это можно почувствовать так! До заповедника работала в академическом институте, готовила диссертацию, преподавала, но сюда тянуло неизменно. Как всех красноярцев? Жизнь помучила этим вопросом... Боюсь, далеко не все осознают, ценят уникальность окружающей их природы. Букетики, веточки, казалось бы, мелочь, да надо было видеть, какие горы их набирались! Когда меня избили за восемь килограммов отобранных ягод, стало ясно, что потребительское отношение к лесным «дарам» не безобидная, легко искоренимая привычка, а зло, глубокое, неподатливое. И тоже ведь любовью к природе считается, как ни странно...

Поговорим о странностях любви, пока опустив дико прозвучавшую, но как-то мимоходом оброненную фразу «Когда меня избили...» Похоже, природолюбие ныне становится всеобщим и повсеместным, подобно обязательному среднему образованию. Ан закавыка! Если в диковинку современный молодой человек, не умеющий читать-писать и умножать-делить, то почему в экологическом смысле мы так застряли на азбуке и таблице умножения? Просвещение уже на уровне: про «Красную книгу», кажется, и младенцы знают. А мораль, этика отстают. И нетерпение берет: когда же стыдно станет? Когда неприлично будет рвать и топтать? Безнравственно разрушать и растаскивать все, что плохо лежит, то есть без присмотра лесника, егеря, рыбииспектора? Красноярцы оказались в самом пекле подобных жгучих вопросов, проверяющих их совестливость, дальновидность.

Заповеднику ничего не стоит кого угодно очаровать. Даже если нет в нем таких достопримечательностей, как в зоопарке или дендрарии. За «тихими восторгами» отправляется в окрестные леса, растущая из года в год армия природолюбов. И в силу одной этой массовости очень осложнились наши отношения с возлюбленной природой. К тому же не всем дано понять нюансы ее состояний, нужд. Скажем, дятел застучал, и мы умиленно подумаем: что-то телеграфирует сородичам неутомимая птаха. А Коссинскую остановит горькая мысль: еще одно дерево заболело, и его точит короед. При этом на нас она посмотрит с тревогой: не вспугнули бы врачующую птицу. Тут не помешает, как в больнице, светящееся табло: «Тише! Идет операция».

Большинство авторов писем не скрывает недоумения: зачем лишние строгости в туристско-экскурсионном районе, который занимает всего-навсего полторы тысячи гектаров и, по существу, является зеленой зоной города? «Допустим, — рассуждает С.Елагин,- в столице объявят заповедными Ленинские горы, тогда у многих москвичей будет не менее острый конфликт». Да, но костров и палаток что-то не видать в округе даже с высотного здания МГУ. А специальное обследование показало: каждое третье-четвертое дерево ТЭР следует считать погибающим. Слишком высока нагрузка! Через заповедник, вдобавок заполучивший на свою беду канатно-кресельную дорогу, ежегодно проходят триста тысяч посетителей. С умением умножать-делить вроде нетрудно соотнести 300 000 человек и 1 500 гектаров, но пока не получается.

«Не секрет, что встречаются и неаккуратные стоянки с захмелевшими хозяевами. Но ведь таких единицы на тысячи истинных любителей природы. С ними и бороться надо, а не равнять всех под одну гребенку».

(Из письма Никитиных, инженеров, скалолазов)

«Нам запрещают разводить костры, хотя именно скалолазы неоднократно участвовали в тушении пожаров».

(Из письма А.Ф.Грачевой, мастера спорта по скалолазанию)

«Есть люди, влюбленные в Столбы», и они никогда ничего не нарушат. А еще бывают такие, что любят приходить сюда обязательно с водкой. Они-то и разводят огромные костры«.

(Из письма 3.А.Курдюмовой)

В целом ряде писем лелеется безуспешная попытка, как пишет врач В.Касатский, «отделять овец от козлищ». И в жарких спорах выясняется, кто более прав, точнее, у кого больше прав на послабление природоохранных предписаний. К великому прискорбию кипение страстей захватило и самих работников заповедника. Коллектив раскололся и стал погружаться в пучину «выяснения отношений». А жизнь настоятельно требует повышения культуры поведения на природе, экологической грамотности. Парадокс: 13 процентов нарушений режима заповедности приходится на походы школьников во главе с педагогами. Один из них наотрез отказался уплатить штраф, и тяжба через суд закончилась удивительно: простили виновника за то, что он «ведет большую работу по эстетическому воспитанию подрастающего поколения».

Между тем Красноярский политехнический институт дает наибольшее число нарушений. У всех на памяти подлинная трагедия: студенты так крепко повеселились с вечера, что не проснулись, когда загорелась изба, и трое погибли... Неужто только их родители вполне могут понять необходимость строжайшего соблюдения правил пожарной безопасности? Как минимум! О максимуме же доцент этого института М.В.Краев саркастически замечает: «Задачу свою администрация видит в том, чтобы сделать заповедник для заповедника, хотя я не встречал музеев для музея». И вопрос, успевший обзавестись окладистой бородой «Природа охраняется для людей или от них?» — вот-вот зазвучит по-райкински: «В греческом зале...» Но не смешно. И не просто сердито.

«Когда меня избили...» Без всякого нажима проскользнула фраза у Коссинской. В порядке вещей? По крайней мере, не удивились в милиции, не возмутились секции, федерации. Разве что лечащий врач, тот удивился и возмутился: с такой травмой в больнице лежать, а не на «Столбы» ходить!

Был еще случай: лесника В.Иванова пьяная компания побила, связала и оставила в лесу. Он едва сумел ослабить путы и выйти на кордон. При нем фотоаппарат оказался — о, чудо! — не свой, а тех «шутников»: в драке поменялись. Пленка запечатлела лица, фигуры, да вот не смогли работники милиции разыскать владельцев фотоаппарата.

«Браконьеры, убившие полгода назад трех маралов, не разыскиваются и не привлекаются к ответу, хотя многие улики имеются. Злостные нарушители, вырубившие в апреле двадцать пять пихт — целую рощу — для заготовки хвойных венков на продажу, задержанные лесной охраной и доставленные в милицию, до сих пор не наказаны. И таких примеров, к сожалению, много».

(Из газеты «Советская Россия»)

«Я попросила старшего лейтенанта В.В.Войту выяснить личности задержанных, а также составить протокол на распитие спиртных напитков. Он ответил, что нельзя действовать слишком прямолинейно, лучше проявить „такт и подход“... Когда я достала бланки актов, члены компаний „Абреки“ и „Хилые“ спросили, почему нельзя ночью ходить в заповедник? Я начала объяснять, но они перебили, мол, книжные рассуждения никого не интересуют».

«Большинство членов комсомольских оперативных отрядов видели в дежурстве приятный отдых на лоне природы, заранее настраиваясь на пикник, порой с выпивкой... В 1981 году положение изменилось к лучшему. С мая дежурили отряды под руководствам работника Свердловского райкома комсомола Н.Кочаева. Отряд с завода телевизоров тоже проявил мужество и принципиальность даже в таких сложных условиях, как встреча с „Абреками“ ночью».

(Из докладных записок И.С.Коссинской)

Грех сказать, что не было у нее единомышленников, сподвижников. Да и не просто она искала их. Организовала школьное лесничество, читала лекции в бюро путешествий и экскурсий, звонила в комитеты комсомола, деканаты вузов, вела занятия с лесниками, вплоть до репетиций, как вести себя с отъявленными браконьерами и как — с любителями сорвать цветочек, сплести веночек. Среди тех же столбистов нашлись благородные рыцари, что становились, бывало, рядом в ситуациях, которые она мягко называет «сложными». Но и с ними не получалось галантного обмена любезностями.

Пеняли даже друзья: «Ну характер! Чересчур взыскательна, нетерпима...» Она отрицает: «С иными бывшими товарищами рассорилась из-за „Столбов“. Они про исключения толкуют, а я думаю: перед семафором или регулировщиком на оживленном перекрестке все равны и не сомневаются в целесообразности правил дорожного движения. А с природой не так? Выдумана угроза экологической катастрофы?»

«Ей мстили. Во всевозможные инстанции полетели письма: «Коссинская хочет закрыть „Столбы“...

Она не выдержала, сломалась, мужественная женщина в зеленой фуражке, лесничего, так напоминающей форму пограничника».

(Из газеты «Красноярский комсомолец»)

Итак, уволилась, перебралась из спартанского жилища в лесничестве на старую квартиру в Академгородке и работает сейчас дворником по месту жительства. Этот свой несколько сомнительный выбор объясняет суховато, без вызова: надо почаще бывать на свежем воздухе, так как беспокоят легкие. В какой-то мере и служба в заповеднике связывалась с надеждой поправить здоровье. Дает о себе знать ленинградская блокада.

Из ее скупых рассказов о первой, досибирской, половине жизни мне немногое удалось узнать о доме, родных. «Никого там не осталось», — говорит и уходит в себя. Один эпизод все же всплыл, пришелся к слову... Осенью 1942 года мама, по профессии врач, повела восьмилетнюю Лану в ботанический сад. По тем временам поступок незаурядный, по-своему мудрый. Пережившие блокаду знают наверняка: страшнее всего голод в сочетании с бездуховностью. Тогда-то он становится действительно нечеловеческим. Так вот, девочка заметила под деревом гриб и потянулась к нему руками, за что ее строго отчитала мама. Объяснила: ботанический сад служит науке, в нем каждая былинка — бесценный инструмент познания...

Последний деловой документ в моей «детективной» папке официально извещает, что в феврале Красноярский крайисполком совместно с Главным управлением охотничьего хозяйства и заповедников при Совете Министров РСФСР и Сибирским отделением Академии наук СССР проведут совещание на тему: «Социально-экологические проблемы устройства и деятельности заповедника «Столбы». По части вопросов экологических, думаю, есть некоторая ясность, от самой природы идущая, а социальные — суть общественные — к людям обращены. Среди них такой.

«Неужели Коссинская не нужна нашим „Столбам“? Неужели не нужен заповеднику специалист, ученый, удивительно щедрой души человек...»

(Из письма С.Григорьевой, геолога).

Помнится, писал в свое время сибирский рудознатец Прохор Селезнев: «Зело превелики и пречудесно сотворены скалы... Только попасть туда трудно, конный не проедет, пеший не пройдет, да и зверья дикого немало. Разно рассказывают о них; пожалуй, правду говорят, что в других землях не увидать такого». Полтораста лет минуло, и вот семь верст — не околица. Близки «Столбы» к городу и нужны ему, как воздух. В прямом и переносном смысле... И еще ведь не исключено, что напишет дальний потомок Прохора Селезнева: «Великое множество устремилось сюда — сотни тысяч пеших, на лыжах, колесах... Стали птицы разлетаться, звери разбегаться, деревья и травы умирать. Разно рассказывают о тех днях; пожалуй, правду говорят, что появилась однажды у скал женщина, которая стеной встала на их защиту. И то, что мы сейчас видим, с тех пор осталось, сохранилось, ибо поняли люди и согласились: нельзя жить одним днем!»

Г.Подгурская
(наш спец. корр.)

Красноярск

6 января 1982 г.

Материал предоставлен Б.Ганцелевич