С глубокой древности, как чудо,
Дошла стена до наших дней
Непревзойденная покуда
Длинной и крепостью своей.

И ей не зря Китай гордился,
Китайской этою стеной,
Не раз за ней с врагами бился
Оберегая свой покой.

У нас в горах есть стенка тоже,
Она древнее той стены
И крепостью и стилем строже,
Ей не хватает лишь длины.

Зато фундамент под землею
Там в глубочайших недрах спит.
А красота! Она собою
Да хоть кого обворожит.

Какое утро! Умиленье!
Торжественность и тишина,
И в пятнах солнца восхожденья
Зажглась Китайская стена.

И где-то там, в низу далеком
Переливаясь, как металл
Из тусклых гор багряным боком
Диск солнца медленно вставал.

Какое утро! Восхищенье!
Весь лес стоит в объятьях грез,
И трав росистое сплетенье
Застыло в искрах чудных слез.

А здесь у Стенки всюду голо
Весь склон — сыпучая дресва
И камни крупного раскола
Постерли здесь все дерева.

В камнях у Стенки становище
Едва закрытое дерном,
Очаг для варки нужной пищи
Вот он, подкаменщиков дом.

Хозяин видно я покуда
Строителей-хозяев нет,
Звезда скитальческого блуда
Сюда направила мой след.

Я лишь сейчас взошел с долины
Бегущей тропкой вдоль ручья
И вот стою здесь на вершине
У первобытного жилья.

Какое утро! Удивленье!
Листва дерев не шелохнет
И ни малейшего движенья
Аж жуть от тишины берет.

Вот так и кажется невольно
Кого-то скрыл камней распад,
А там, вокруг лесов приволье
И камни по хребтам стоят.

Какие камни! Изумленье!
Вон Воробьи, Глаголь, Такмак,
А через падь, придя в забвенье,
Спит на хребте старик Ермак.

А здесь на гриве, почти рядом,
Как на часах Сторожевой
Своим ревниво чутким взглядом
Хранит окружье Моховой.

Все-все видать ему отсюда,
Вся Моховая тут как тут.
И в плане вычерчен не худо
Ее извилистый маршрут.

В такое утро поневоле
В желаньях чувству не смолчать.
Весь мир обнять до слез, до боли —
Такая всюду благодать.

И как ответ на чувство это
Там за вторым за Такмаком
Пошел дымок, едва заметный
И к небу потянул столбом.

Наверно Устюгов поднялся утро славить
Спокойный обожатель Такмака.
И я пытался сопоставить
Ему живущего в каменьях шадака.

А вон Глаголь, и тоже дым в подножье,
Еще один какой-то троглодит
Поднявшись с неумытой рожей
Уже кострячит и кадит.

Замерз наверно, все ж каменья!
И греется, сжигая сор,
И я, набравшись впечатлений
Разжег под таганом костер.

Сбежал в ручей тропой игривой
С своим дымленым котелком.
Стоят осинники ленивые,
Застывши чудным утра сном.

Ручья здесь нет, осинник тенью
Закрыл ложбину, как щитом,
И в ямке около кореньев
Холодный, чистый водоем.

Набрал в котел воды. Умылся.
И не нарушив тишины
Тропой поднявшись, приобщился
Опять к затишью у стены.

Подкинул хлам в костер дымящий,
Прибрал немного в шалаше,
Спугнул во мху полевку спящую.
Покой, мир, праздник на душе.

Трещит костер, в огне сгорает
Сор шалаша, древесный хлам,
А дым столбом идущий тает,
Кадит лазурным небесам.

И солнышко уже высоко
Забралось над обрезом гор,
И шлет лучи свои широко
И щедро в наш земной простор.

А как тепло, светло, уютно
Здесь под Китайскою стеной,
Как после ночи баламутной
Вернулся я к себе домой.

Сижу, пью чай и отдыхаю,
И жду кого-то в тишине.
Кого и сам того не знаю.
Вслух говорю наедине.

Привычка странная немного
С самим собою говорить,
Но если разобраться строго —
Нельзя ведь одного забыть,

Что слово — лучший друг от века,
Печать духовности твоей,
Что возвышает человека
Над сонмом близких к нам зверей.

Так почему же этим словом
Я буду здесь пренебрегать,
Когда кругом все вечно новое
Живет, шумит, не думает молчать.

И мне молчать? Да невозможно,
Я мира гордый властелин
В аккорде общем, нет безбожно
Замкнулся и молчу один.

Нет, надо проявиться в слове,
Включиться в торжество бытья,
Стереть начертанное кровью
Свое сомнительное я.

И над долиной Моховою
Раздался глас созвучный мой,
И эхо камни все собою
Соединило со стеной.

И замерло далеко где-то...
Я долго слушал и молчал
И думал, что проходит лето,
А я так мало здесь бывал.

Да разве все собой обхватишь?
Гранитов тьма, а я один.
Тут надо жизни две потратить,
Чтоб изучить столбовский клин.

И все же я бывал немало,
Где бес меня не потаскал,
Чего-чего не повидал я,
Чего я только не узнал.

Но вновь по новому все ново
В тех самых хоженых камнях.
Одна и та ж камней основа
Живет, меняется в глазах.

То в солнца яркого сияньи,
То в ночи полной темноте,
То в ветра бешеном метаньи,
То в безмятежной дремоте.

То в белом покрывале снега,
То в влаге проливших дождей,
В истоме первой вешней неги
Вот многолетний вид камней.

Вот мимика камней гримасных
А формы, сколько их. Ай-ай!
И я вгляделся не напрасно
На Стенки верхний рыхлый край.

И из под ног моих, как змейка,
По склону вниз ушла Стена,
Измятою зубчатой дейкой
В зигзагах мечется она.

Вот геометрии бы нужно
Где поучиться у стены.
Зигзаги, линии, окружность,
Чуть-чуть не Пифагоровы штаны.

Едва ли где найти в лекале
Такие линий завитки,
Одной фантазии здесь мало,
Здесь и скульптура и мазки.

Здесь надо разбираться чувством,
Других мерил не подобрать.
Природы дивное искусство
Иначе просто не понять.

А вот и россыпь. Очень внятно
Видать ее далекий край,
Узорные, седые пятна
На ней разрисовал лишай.

А камни в ней паркет и только,
Да и какой еще паркет,
И что здесь говорить без толку —
Нигде в дворцах такого нет.

Кой-где горелые деревья,
Здесь был пожар, да и не раз,
Когда горели в подземельях
И торф, и шадаков запас.

А вот и сам шадак малютка,
Прекрасный, умненький зверек.
Он здесь в камневых промежутках
В зародах сено ставит впрок.

Как все здесь так своеобразно,
Ни с чем никак нельзя сравнить,
И в этих камнях неизлазных
Зверькам веками можно жить.

А разве мы так не живали?
Вон Устюгов под Такмаком.
И как мы счастливы бывали,
И камень нам был тот же дом.

А вот сейчас один на Стенке
Среди природы. Гордый царь
Готов упасти на коленки
И землю целовать, как тварь.

Земля родимая! Спасибо
Что я вот именно такой
Весь без зазнайского пошиба
Тобой довольный и собой.

И мне легко, легко живется,
Легко, конечно, потому,
Что сердце чуть не разорвется
Горя любовью ко всему.

А мне? О, много ли мне надо.
Костер, котомка и азям.
И за любовь мою наградой
Ручьи и камни по хребтам.

И если спросят, как доволен
Я этим всем, то я скажу,
Чтоб было абсолютно полно
Мне дайте тех, с кем я дружу.

И мне небес не надо рая,
Рай будет здесь вот на Стене,
И звезды с солнцем сочетаясь,
Тогда завидуют пусть мне.

И тут со Стенки я спустился,
Собрал котомку и азям,
И по тропе шагать пустился
К избе Дырявой и друзьям.

Вот их мне тут и не хватало,
Вот те, кого я так тут ждал.
Ведь Стенки прелесть небывалую
Я, как скупец, в себе держал.

И вспомнил басню я Крылова
В ней мудрых слов не позабыть,
А все соскучишься, коль не с кем молвить слово,
Ведь слово для того, чтоб говорить.

И мало говорить, как я — с самим собою,
Другому нужно передать,
Чтоб вместе радоваться радостью любою,
Чтоб вместе горе горевать.

И засыпая у друзей в избушке,
Я видел вновь себя на каменной стене
Среди трусливых маленьких зверюшек
Меня боящихся, завидующих мне.

Не знаю дальше что, весь сон я помню редко,
Какая то пошла галиматья:
Я у стены стою, а маленький медведка
В меня стреляет из ружья.

«Что ж — смерть почетная» — проснувшись я подумал,
Но сон тот никому не рассказал;
Там наверху над Моховой так просто и без шума
У Стенки там, где утро я встречал.

27.04.44