Торотенков Николай

Записки Вигвама. Как Вова с Гришей на гору ходили

Тува-1990. В.Ю. Муравьёв продолжает рассказ


Вова


Гриша


День 6 мая на Тувинской альпиниаде объявили днём отдыха. Это после спасработ, когда Андрея Мартынюка тащили . Я своим говорю: «пойдёмте на „четвёрку Б“ на Мун-Хулик». Это маршрут ледовый, первопроход Сергей Антипин делал. А он у нас как раз руководитель альпиниады. Сходил к Антипину, а он: «Пойдёшь маршрут после Шалякина с Яровиковым. Там, доска наверху, вот она на Шалякина упадёт, тогда вы и пойдёте. Я тебе своё снаряжение дам». А все выпуски на 7-е назначены, это значит, нам идти 8-го, а какое 8-е, если уже надо домой собираться.

В общем, нас это не устраивало. Ну я говорю: «пойдёмте на „четверку А“, если „Б“ не получается». Швецкий говорит: «Она мне в группе не нужна», да и приболел он что-то животом. Ира Александрова говорит: «Я не хочу зазря лицо обжигать, если бы на „Б“, я бы пошла, а как потом к детям в школу с такой рожей идти». Короче, тоже отказалась. Мишка Полынцев с температурой, тоже больной, блин. Что мне, с Гришкой что ли идти? Тут Гришка сам прибегает, говорит: «Ну, чё, идём в двойке?» «Пойдём, — говорю, — беги, бери описание».

Там «четвёрка» по контрфорсу идёт, её снизу всю видно, слева от ледового галстука, ниточка прямо до верха. Мечта, а не «четвёрка». Она ещё, наверное, проще чем «двойка» на Буревестник. Приготовились листы писать. Тут, блин, норильчане, прибегают. «Вова, — говорят, — у нас к тебе разговор. Вам же в принципе всё равно какую четвёрку идти. Берите нашу на Мун-Хулике. Тоже „А“, а нам она сложная». И тут я что-то маху дал, не подумал, ладно, говорю. Поменялись. Принесли описание, я глянул, вроде ничего сложного, только в описании меня смутили «двенадцать ледобуров, фифы, молотки». Фигня, думаю, какая-то. Пошел выпускаться. Начспас Толик Павельев спрашивает:
— Ну, что, сколько ледобуров берёте?
— Четыре.
— Мало!
— Да, нет, — говорю, — даже много!
— А фифы берёте? — подозрительно.
Мне аж смешно стало:
— Какие, — говорю, — «фи-фы», мне даже смешно это слово слышать!
Ну, он сразу серьёзный стал и спрашивает холодно:
— А чего берёте?
— Молоток ледовый!
— Один?
Чего-то я не то несу, думаю, надо, наверное, «два» сказать. А сам кумекаю, где мы второй-то возьмём, у нас всего один...
— Нет, — говорю, — два.
— Крючья, закладки берёте?
— Берём, — говорю уверенно.
А у самого три крюка и четыре закладки. Так и не сообразил ни хрена — понадеялся на что-то, или голова не работала.
— Ну, я на вас надеюсь!

Единственное, что я сообразил, что надо сейчас же 6-го выходить под гору, чтобы с утречка под маршрутом быть. И Швец тоже всё гундит — идите, да идите сейчас. Гриша согласился, и мы вышли. Пошли потихоньку, у меня ещё нога повреждённая, накануне с устатку спирту долбанули, ну я на «шхельду» шёл, об корягу запнулся. Главное боли никакой, а утром проснулся — вся нога в крови. Разбил.

Подошли к Мун-Хулику, там палатка норильчан уже стоит. Наладили кашу варить. Подходят двое норильчан.
— Дайте чаю!
Ну, мы сняли котелок с кашей, поставили чай. Я говорю:
— Гриша, давай кашу утром доварим, а сейчас спать ляжем.
— Давай, — говорит.

Всю ночь ветер хлестал, но ничего. Утром в 6 часов будильничек прозвенел. Гриша встал кашу доваривать, тут эти двое опять.
— Чаю дайте, — мать их всех в Норильск!
Опять кашу сняли, чай вскипятили. Наконец-то норильчане ушли на нашу первую четвёрку, а мы кашу стали доваривать. Наелись каши и с кашей в брюхе пошли.

Добрели до маршрута. А там заход такой в кулуар ледовый, так мы в него целый час заходили, снег месили; то я первый пойду, то Гришка. Наконец, дошли, лёд начался. Я вообще-то удивился, думал лёд снегом будет присыпан, хрена с два — чистый лёд, блин. Пришлось кошки доставать. У меня не кошки, а одно название, даже передних зубьев нет, а у Гриши вроде ничего, «муравьёвские», точёные. Гриша первый пошёл. Цок, цок, цок. Смотрю, вроде нормально поднимается. Эта часть маршрута по кулуару градусов под 45 и длиной метров 150, выводит на плечо гребня.

— Перила готовы, — орёт Гриша.
Я подхожу к нему, он мне:
— Вова, ты не видел половинку моей кошки?
Ну, думаю, началось.
— Она отвалилась пока шёл, я вроде на шнурочек привязывал, не знаю, наверное, оторвался.
— За тобой же лёд сыпался, звенел, может и кошка прозвенела, я же не смотрю.

А прошли уже метров 60, чёрт её знает, куда улетела. Искать не стали. Теперь первым я пошёл, начал прыгать со скалы на лёд. Метров пять по скале поцарапаюсь, потом на лёд перепрыгну, потом опять на скалу, где удобней. Так забрались на плечо. Я глянул на норильчан на «четвёрке» — ух ты, они на нашем уровне скребутся, это хорошо, мы-то думали, что из-за этих кошек времени много потеряли. На душе легче стало. Начали маршрут просматривать. По описанию надо идти «в сторону характерного откола». Глядим, стоит квадратная скала, характерней ничего нет, но в описании сказано метров восемь высотой, что ли, а в этом отколе метров двадцать. И откол этот наклонный. Балда такая, высотой, как стела на Красной площади в Красноярске.

Я говорю:
— Гриша, надо будет лезть тут.
Он на меня вытаращился:
— Ты что, с ума сошёл, тут же отрицаловка!
— Смотри в описании «в сторону откола», больше здесь отколов нет, доставай вторую верёвку.
— Что, на двойной пойдём? — восхищённо.
— На двойной, Гриша, на двойной, на одной мы здесь никогда не вылезем.
— Что делать-то? — Гриша спрашивает.
— Я тебе сейчас покажу, доставай верёвку.
— А может мы не туда вылезли?
— Да нет, вроде правильно.

Мы там и крюк старый нашли, значит, люди ходили. Там где-то антипинская «пятёрка» идёт, и вся она на искусственных точках проходится. Шалякин потом говорил, что мы на неё сдуру полезли, там где-то «пятёрка» с «четвёркой» сходятся. Но я думаю, что мы по своему маршруту шли, и это уже предел для «четвёрки», я таких не ходил никогда. Потому что когда мы с Гришей всё же прошли этот откол, Гриша обрадовался.
— Ну, всё, трудности кончились.
— Кончились. Думаю, это ключ был.

Но оказалось, что всё не так. Потом началось то же самое, такие же стенки с отрицаловками. Лезли очень медленно. У меня ж в кармане четыре закладухи и три крюка! Я всё снаряжение вывешивал сначала, потом спускался, собирал и лез дальше. И так несколько раз, пока верёвку не пройду, уж потом Гришу принимаю.

Следующую стенку думал обойти справа, а Гриша говорит:
— Если ты на цыпочки встанешь, то дотянешься до зацепки, она такая как на «Баламутах», а уж если руками возьмёшься, то ноги-то подберёшь как-нибудь.

Вылез я это дело, смотрю, дальше начинается внутренний угол расходящийся, и он как раз выходит на вершину гребня. Он мне сразу глянулся — никуда не сворачивает, логичный такой. Закладку хорошо заложил. Подошёл к этому углу и полез. Заложил очередную закладку и на ней подтянулся, а там внутри угла как бы щель, забью-ка я туда крюк, думаю, да и встану на него. Как словом, так и делом! Забил крюк, верёвку продёрнул, встал на него. Блин! Ещё два метра не достаю, холера! А на крюке-то не стоится, угол вываливается. Думаю, сорвусь! И тут полетел!!!

Вырвал крюк, две закладухи, ещё подумать успел — если последняя не выдержит, то всё... Слышу: «з-з-з-з...» — верёвка в закладке вроде придержала! Повезло. И тут треснулся жопой в снег. Понимаешь, там два угла в одном месте сходятся, и по углам снежок ссыпается на полочку. Я в эту кучу снега, ни больше, ни меньше, как для меня насыпали. Гриша в это время успел метра два выбрать, а потом мне их стравил. Он за перегибом стоял, говорит, почувствовал, что я полетел.

Лежу, эмоций никаких, руки не дрожат, вверх смотрю, откуда слинял и вижу хороший путь наверх, как лезть надо, прямо перед глазами.
Голос:
— Вова-а-а, ты живой? (испугался!)
— Живой!
— Что, спускаться будем?
— Ещё чего! Вверх полезем. Пока летел, я тут путь увидел.

Ну, вот. Принял Гришу и двинулись дальше. Повезло, что не побился, пока летел. Стена-то вертикальная, летишь себе в свободном падении, ничего не задевая. Только, вот, Иры Александровой фляжку в рюкзаке раздавил. А ещё в начале потерял кожаную варежку.
Говорю:
— Гриша, я варежку потерял.
— Что, вниз полезем искать?
— Не, — говорю, — и достаю из рюкзака запасные шубенки. Гриша на меня смотрит с уважением. Знаю, что в горах руки в тепле, это многое значит.

Наконец, вышли под купол. Скалы кончились, лёд начался. Прошлёпали кое-как по нему метров 150 и уперлись лбами в ледовую стену. Представляешь, глыба ледяная прямо вверх уходит, ни наклона, ни ложбинки, никакого намёка на путь, стена и всё! Столько уже прошли, думали — вершина, а тут только самое сложное и началось. У Гриши одна кошка всего, а у меня не кошки, а недоразумение. Закат приближался. Чувствовалось, что вокруг ни души. Утром на маршруте не видишь никого, но знаешь, что где-то группы рядом идут. По плато кто-то в лагерь возвращается. А тут вечер, тихо и дико безлюдно. Непривычно как-то, краски все изменились, небо на востоке темнеет. Вечер, ночь наползает. Жутковато. Норильчане уже, наверное, спустились. А нам ещё, эту стену проходить с тремя ледобурами.

Гриша вопрошает:
— Как будем лезть?
— А как люди лазят при недостатке железа? Заворачиваем один ледобур, встаём на него, заворачиваем второй, встаём, потом третий.
— А потом?
— А потом закрепляемся на третьем и выкручиваем первый и второй!!!

Вот так и полезли. Потом рассказывали, что из лагеря выходили на плато смотреть, где мы лезем. Узрели две точки под куполом. Смотрели, смотрели — час, второй, а точки как стояли на одном месте, так и стоят, только часа через два стало заметно, что продвинулись. Джо ещё высказал мысль: наверное, они решили рубить ступени! Ага, на этой вертикали штук 200 ступеней, очень занятно!

Гриша, по началу, орать принялся:
— Эй, лю-ди-и-и, есть кто наверху! Скиньте верёвку!
— Гриша, какая верёвка? Время-то сколько. В лагере все сидят давно!

Вылезли наверх часов в девять, темнеть уже стало. Записку сменили и вниз быстрее. Как бежали с горы, снег месили — это не интересно, интересное началось, когда на плато вышли. К палатке под горой подходим, там норильчане с «четвёрки» сидят, правда, палатку уже свернули. Обрадовались. Говорят, хорошо, что вас дождались, вместе пойдём. Перекусили. Гриша довольный:
— На, тебе, Вова, колбаску, сыру, чаю...
А сам пальцем в рот уминает. Возбуждённый такой, радостный.

Нагрузили рюкзаки, что-то много оказалось. Тронулись. У меня нога разболелась, еле ковыляю, отставать стал, а эти тундровики бегут, хоть бы что. Я им говорю: «Идите вперёд, у тура на плато на свороте подождёте меня». Они и умчались, и Гришка с ними. А ночь уже, ни хрена не видно, ветер снизу свистит. Дотащился до тура. Никого нет. Давай кричать:
— Мужики, мужики-и-и, эй, где вы?!

Тишина в ответ. Ну, думаю, у второго тура, наверное, сидят, курят. Пошёл дальше. Подхожу ко второму. Никого. Опять покричал. Бесполезно. Блин, гады, бросили меня, в лагерь утопали. До того обидно стало. А Гриша-то, вот козёл, я с ним лез, лез, а он, гад, бросил, убежал... Злость у меня. Потащился дальше. Ни черта не видно, стал ориентироваться через спину, смотрел, где за спиной Мун-Хулик, его ещё кое-как видно было, и определял куда идти. С больной ногой долго я шёл, когда же деревья появятся? Всё плато и плато. Потом увидел огонёк вдали, ну, думаю, это в лагере костёр горит. Пошел на огонёк. Потом оказалось, это тайга горит километров за 40. Наконец плато стало заканчиваться, под уклон пошло, вышел наконец-то. Но тропу не нашёл, влево на баню вышел. А в бане Мишка Полынцев жил. Один.
— Эй, кто там, — Мишка из-за двери испуганно.
— Я это.
— Ни фига, вы ходите, а Гришка где?
— В лагере, наверное, бросил меня на плато, сука.
— Да ты что? — Мишка аж подпрыгнул от таких новостей. Засуетился.

Дошел я до палаток. Спрашиваю, Гришка не приходил? Нет, говорят, не появлялся, может в палатке у саяногорцев? Поковылял я туда. Заглянул в большую палатку, спрашиваю:
— Гришка здесь?
— Нет, он на горе с Муравьёвым.
— Я Муравьёв...
— А-а-а-а-а..., — завизжала какая-то баба. — Гришка потерялся!!!

Бля, я прямо опешил от этого. А я его ругал. У костра объяснил, что к чему. Народ понять не может, куда они делись? Сидим, чай пьём, ждём. Через час появляются. Все трое. Говорят:
— Погорячились мы с тобой, Вова, надо было с тобой идти. Виноваты.

Рассказали, что было. Дошли они до тура, и отошли за камешки покурить, от ветра спрятались. Покурили. Ждём, тебя всё нет. 15, 20, 30 минут. Потом вроде слышали отголосок какой-то, но думали, что это ветер. А потом кто-то из троих высказал ужасную мысль: он, наверное, ногу сломал. Бегом назад! Добежали до камня, где ещё все какают, нет никого. Вернулись — рюкзаки не найдём. Только что здесь были! Давай бегать искать, материмся. Только что здесь вот были, ничего понять не можем.

Ну вот, это последняя гора была на этой альпиниаде. Утром я по лагерю бегал, Джо Егунова искал, чтобы контрольный срок снять. У себя в палатке его не было, он всё по гостям ночевал. Наша команда собираться стала, вниз валить. Так я Джо и не нашёл. Забежал в палатку к Гришке, говорю:
— Гриша, найди Джо, сними контрольный срок, я его не нашёл.
Гриша:
— А? Чё?
Из спальника вылезает, глаза трёт. Я смотрю, а он в обвязке и карабин на груди болтается. Бедненький, так и уснул во всей амуниции.

* * *

Через шесть лет саяногорец Гриша Семиколенов взошёл на Эверест в красноярской команде, а через семь лет Володя Муравьёв на той же стене Мун-Хулика сломал ногу... и Гришкиного взлёта уже не достиг.

Красноярск, 1990.

* * *

Из письма.
Конечно же, на Мунхулик ходили Володя Муравьёв и Гриша Семиколенов. Вова в мае приехал из Тувы, и я его рассказ записал. Первоначально он был как интервью. На бумаге валялся в «Вигваме», потом как-то попал на сайт. Его (рассказ) правили и сократили, возможно Бурмак.
С уважением,
Н.А.Торотенков.
08.10.2018.

К оглавлению

Автор →
Торотенков Николай

Другие записи

Горы на всю жизнь. Начало. 4.
Шли годы. Окончена школа. Надо было думать о будущем. Виталий и Евгений с грустью расставались с Красноярском, Енисеем, со «Столбами». Но что поделаешь — такова жизнь. В 1925 году Виталий едет учиться в Московский химико-технологический институт им.Менделеева на механический факультет. Евгений с детства увлекался рисованием. Он остался верен себе: через год стал...
Красноярская мадонна. Хронология столбизма. 20-й век. 1911
1911 год. Год всеобщей оседлости. 8 молодежных компаний оборудуют постоянные стоянки в Развале Второго Столба. Орлы, Соколы, Волки, Голубые, Танго, Червонные Валеты селятся повыше под северной, закатной стеной Второго Столба. Беркуты поселились над самым ручьем под нависающим Беркутовским камнем, построив...
Байки. Двойники
Следующую историю можно датировать точно. Это было в тот год , когда делали просеку вдоль Лалетиной для силового кабеля. Огромные деревья лежали поперек дороги. Первые числа апреля. Бегу со Столбов в город. Обгоняю парочку и на бегу заглядываю им в лица. Очень симпатичные парень и девушка. Через какое-то...
Горы на всю жизнь. Горы покоряются сильным. 3
Можно только удивляться кипучей энергии, разносторонности интересов, сохранившихся у В.М.Абалакова до преклонных лет. Впрочем, «до преклонных лет» — понятие в применении к нему весьма относительное... Оно говорит лишь о счете лет (как-никак — за 75!), но отнюдь не о физическом состоянии ветерана советского альпинизма. Он весь в движении, в постоянном действии в поисках нового. В конце 1978...
Обратная связь