Июль 1989 года. В «Алае» мы заняли одно из лучших мест для стоянки. Правда, столовая — огромный брезентовый шатер — располагалась выше по склону, и приходилось бегать от палаток вверх-вниз.

По соседству, через небольшой ложок, встала красноярская команда Семенюка Валерия Даниловича; они проводили тренировочные сборы перед каким-то семитысячником. У Данилыча собрались мужики не ниже первого разряда, а в основном КМСы. Палатки стояли строго по линейке, над столовой висел цветастый тент, развевались флаги РСФСР и «Спартака», всё серьёзно.

Мы свои палатки разместили из здравых соображений (не по уставу Красной Армии), в арчовнике, в тенёчке, где в жару не так печёт, в дождь меньше сырости, да и ветер палатки не сорвёт. Из нашей ватаги двое парней уже провели смену в этом лагере, и они на первых порах заправляли всем хозяйством, показывали, где что: «Вот пик Аксу, а там ’шхельда’, смотри не перепутай!».

У красноярцев было четыре групповых путёвки по шесть человек, итого 25 участников. А ещё «Алай» принял в эту смену горьковчан, рязанцев, свердловчан, прибалтов, камчадалов, хохлов, даже чехи появились — эти за валюту приехали.

Приключения начались с Абрикосовой поляны. Это место в ущелье, на пути вверх к лагерю, куда могут добраться машины и автобусы с горовосходителями. Выше могут проехать только машины с грузом, а народ пешком тащится до места часа три. Поляна действительно представляет собой абрикосовую рощу, расположенную в часе ходьбы от ближайшего аула. Мимо нас по поляне ходил какой-то древний дед, говорящий только на родном языке.

Вдруг выяснилось, что машина с нашим барахлом отстала от каравана, и с нами только те вещи, что оказались на руках. Вовка Муравьёв сразу же закатил скандал, обвиняя тёток, что они не взяли с собой провизию; те слабо отбивались.

«Алай» лагерь новый, это район Туркестанского хребта на Памиро-Алае. Узкий хребет идёт с запада на восток к северу от Зеравшанской долины и реки Зеравшан. Ходить здесь стали где-то с середины 70-х годов. Первопроходы делали наши гималайцы — Иванов, Ефимов и другие. Маршруты на пятитысячники в основном пятёрочные-шестёрочные. Район очень красивый и компактный; на небольшой площади собрано много интересных гор со скальными, ледовыми и комбинированными маршрутами. Названия вершин делятся на две группы: это местные герои — Отобеков, Орозбеков, Анаров..., и русская литература — Александр Блок, Достоевский и прочие. Местное население мы наблюдали в трёх кошах, это как бы отделения местного совхоза. Один кош стоял рядом с лагерем, второй выше по реке в 30 минутах ходьбы и третий в соседнем ущелье на берегу речки Кара-Су. Местные пасут овец и живут так, как жили их предки скотоводы.

Альпинистская база лагеря находится в областном центре Киргизии в городе Ош. С Оша для геологов, строителей, метеорологов, альпинистов и прочих «романтиков» начинается Памир. Здесь первая точка отсчёта экспедиций в горы. В Юго-Западном районе города у склона горы примостилась альпбаза ВЦСПС «Алай». Со всей страны съезжаются сюда горовосходители, здесь передышка, закупка провизии, разведка и дальше вверх на машинах к своей горе, лагерю, станции, приюту. Больше двух-трёх дней народ здесь не задерживается. На воротах лагеря нет замка, администрация не интересуется, кто ты и откуда. Приехавшие по путёвкам получают на складе продукты, снаряжение, закупают в городе всё, на что денег не жалко. База даёт автобус, машины, и всё это хозяйство караваном тащится к своему месту. Кто «под Ленина», кто «к Коммунизму», а большинство — в лагерь «Алай» (где не бывал Миклухо-Маклай). На самом деле, как такового лагеря нет, есть природное место, где с приходом людей появляются палатки, дымят костры и пахнет вкусненьким.

В Оше мы пробыли четыре дня. Это много. Поездили по городу, наелись и объелись первых фруктов на ошском рынке, поругались с завскладом на базе, купили обратные билеты в Красноярск. Покупка билетов домой — большая проблема. Целый день уходит на это. Сказать, что большая очередь, это ничего не сказать. Стояли по сменам, духота, жара, «пот и слезы». Можно простоять весь день, дойти до заветного окошечка и услышать: «мест нет». Националы никаких объяснений не дают, особенно приезжим. Для своих билеты есть, для славян — нет.

Ошский рынок, как рассказывали старшие товарищи, слабо напоминает то, что было раньше, но всё равно, впечатляет. Базарный гул, запахи, цвета и краски. Колорит, одним словом. Приехали мы в конце июня, фрукты, конечно, продавались, но это не то, что бывает в августе, когда и налив больше, и цены меньше. Сейчас и виноград, и персики привлекательны внешне, но на вкус несладкие и незрелые. Удивило нас наличие в магазинах сахара, чая и даже кофе, а также отсутствие у горожан такого понятия как «по талонам».

Но вернёмся на базу. На складе для трёх наших мужиков не нашлось горных ботинок 45 размера. Мишка Полынцев устроил скандал, будучи доведён до отчаяния бесконечным примериванием разношенных, со стёртыми подошвами и с загнутыми вверх носами, как у клоуна, ботинок. Их выносил ему невозмутимый завскладом, киргиз по имени Ашот (с надписью на лбу «воришка»). Мишка дошёл до того, что пообещал написать о безобразиях в Москву, лично Шатаеву. После этого Ашот, поджав губы, зашёл в заветную комнату и вынес Мишке новенькие ботинки. Народ зароптал — давай выноси всем, знаем, у тебя до фига таких есть! Не хрен выдавать старые, сам в таких ходи! Ашот долго сопротивлялся, но всё-таки уступил — всем досталось то, что надо. Это ведь не секрет, что на базах такие вот Ашоты и их начальники делают деньги на снаряжении, продают или обменивают «новьё» на «старьё» с доплатой, спекулируют дефицитными продуктами. Как везде, где «сидят на дефиците». Я сам хожу в ботинках, обмененных Вовкой где-то в «Артуче» на старые дырявые, разумеется, с доплатой. Беднота на альпбазах страшная. Снаряга, выдаваемая со складов, не внушает доверия, на такой можно и загреметь. Пуховки и спальники грязные, дыры заклеены белым пластырем. Кошки нам выдали ВЦСПСовские, говорят в таких ходили немецкие егеря на Кавказе в войну. Хотели нам всучить старые потрёпанные верёвки, но тут уж наши мужики не вытерпели: «Что!!! С ними на пятёрочные маршруты!?» Пожаловались начучу. Ашот выдал новую бухту, и парни её быстренько во дворе порезали на концы по 30 метров. И конечно, нам, инициаторам скандала, достались от новенькой бухты только две верёвки. Три верёвки, всё-таки, нашему отделению всучили старые. Инструкторы лагеря говорят: «Хотите делать горы по-настоящему, привозите всё своё». Выходит, альплагерь, это контора, где ставят печать в книжку альпиниста о восхождениях, весь остальной «сервис» обеспечивай сам.

Наша ватага делилась на три группы: «старики», которые делали КМС, «младшие», выполняющие нормативы 1-го разряда и особая группа — «охламоны». Основу этого отделения составляли парни собственно из столбистской компании «Охламоны»: Александр Афонин, Володя Баженов (Мганга), Игорь Корюкин (Жених), Игорь Желандовский. Остальных же красноярцев, не вошедших в первые две группы, записали в «охламоны» не спрашивая — так проще.

Эта группа удивляла нас весь месяц откровенным по.уизмом, сначала в Оше на базе, а потом в лагере. То ли это столбистский шарм, то ли примитивное раздолбайство? По законам Мерфи вот таким как раз и везёт. Справки медицинские пришлось заполнять за них нам, у парней даже чистых бланков не оказалось, снаряжение они получили за полчаса до отправления каравана, продукты закупили с большим уклоном в одну (известную) сторону, и всё это происходило без какого-либо волнения и беготни. И всё у них, как это водится, как-то завершалось счастливо само собой. Ох, и натерпелась с ними их «вожатая» Люба Искрова:
— Вот отделеньице досталось, вот повезло! — время от времени восклицала она.
А как Люба переживала их «холодную» на Атабекова? А им хоть бы что! Утром пришли — улыбаются, и прямиком в столовку, и давай рубать всё подряд. Охламоны, да и всё тут..., дети гор!

Самым удачным в нашем четырехдневном сидении в Оше стало то, что мы купили обратные билеты на аэроплан. Это случается чрезвычайно редко. А второе, что мы всё-таки выехали с базы. Правда, не удалось сходить на Сулейманку — одну из достопримечательностей Оша — несколько небольших скальных вершин, непонятно как оказавшихся посреди города. Очертания скал красивы и создают особое настроение у приезжающих сюда, в угол Фepгaнской долины, на которой всё плоско и ровно. Эту гору ещё называют Сулейман-гора, Тахт-и-Сулейсам, что означает трон Сулеймана. Сулейман — это восточный аналог библейского Соломона. Городу-то три тысячи лет от роду! В древности здесь существовал обычай: если муж заподозрил жену в неверности, её затаскивали на Сулейманку, заставляли опустить голову в отверстие, которое сохранилось до нынешних дней. И если голова не входила, жена признавалась неверной, и её тут же сбрасывали со скалы. Просто и быстро, а главное — объективно!

г. Ош, Киргизия, гора Сулейманка

Скверная же новость состояла в том, что предстояло без особого комфорта пылить от Оша до ущелья Аксу 15 часов. Сначала на запад до Ферганы, потом на юг в горы, потом, где-то в районе Хамза-Абада, опять на запад вдоль предгорий Туркестанского хребта и, наконец, у небольшого села с черноморским названием Катран завернуть налево в горы.

Притомились мы изрядно, да ещё машина с нашим барахлом где-то сломалась. Завезли нас на Абрикосовую поляну 23 июня и бросили. Сидите и ждите ваше имущество. А золотые-то дни отпуска щёлкают! Ни палаток, ни продуктов, ни тёплой одежды! Какие-то машины уходили наверх, они приехали раньше нас, а те, что нас привезли, ушли вниз. На одной из них уехал Юрка Степанов искать пропавший транспорт и перегружать барахло.

Поначалу интересно было осознавать, что ты наконец-то в горах, интересно слоняться среди абрикосовых деревьев, без единой абрикосины на них. Как потом нам объяснили местные, весной случился мороз, который побил весь цвет, и урожая не будет. Рядом шумела река, справа и слева высились скалы ущелья, из которого уже ушло солнце.

Да, а дело-то двигалось к ночи. Шура Зырянов высказал вслух желание всех: «пожевать-бы». Народ запалил костёр и начал к огоньку таскать всё съестное, у кого что в карманах нашлось. Стали появляться палатки, а у Охламонов даже возник шатёр. Где они его взяли, неужели в автобусе везли? Когда поставили все палатки, на поляне тихо появилась вода. Сначала один ручеёк, потом ещё и ещё. Что за чёрт? Начали ледорубами рыть канавки и отводить ручьи от палаток, гадая, что за наводнение такое? Но это оказалось бесполезным занятием, вода всё прибывала. Плюнули и переставили палатки на возвышенные места. Потом также тихо, как вода, на поляне появился улыбающийся старик киргиз с кетменём в руках. Оказалось, что это «садовник». Выше поляны на реке есть ирригационное сооружение, и вот старик каждый вечер поднимается из аула, пускает на поляну воду для абрикосов, а заодно подтапливает альпинистов. Ему жестами объяснили, что это не есть хорошо. Старик обещал поток перекрыть.

В дружной суете поужинали, и беспалаточники начали искать, где бы приткнуться на ночь. Я забрался в двухместную палатку, укутал голову ветровкой и впал в состояние полусна. Ночью ещё несколько человек рухнули рядом.

Утром нерадостная весть — машина с барахлом встала где-то на полпути от Оша и когда придёт — неизвестно. А смена наша, между прочим, уже началась. Идти вверх до базового лагеря не имело смысла, ни палаток, ни продуктов. Придётся сидеть во фруктовом во саду и ждать. Валерка Швец с Артуром Константинычем с утра ушли наверх забить места для палаток, занять «холодильник», «подобрать» оставленную предыдущей сменой утварь.

Как всегда в таких случаях, когда нечего делать, народ начинает напрягать мозги по поиску спиртосодержащей продукции. Здесь на сцене появляются два молодца-киргиза с мотоциклом и наш Кириллыч . Сначала знакомство, потом признания в вечной дружбе киргизского и русского народов. Потом мотоцикл застрекотал вниз в аул, потом вернулся на поляну. Кириллыч ходил меж участников и хитро подмигивал. Намёки реализовались в мешок бутылок местного «Бургундского» и нехитрую закуску на газете. Через полчаса Охламоны уже смотрели друг на друга счастливыми глазами и орали на всё ущелье лихую песню «Приморили, гады, приморили...». Кириллыч в сторонке, обнявшись с киргизом, продолжал выяснять, чей народ любит другой больше. Паша Киргинцев из «старшей» группы в нетрезвом состоянии вдруг задумал приготовить плов из подручных средств. Голыми руками он пытался переломить пучок колючек, видимо забыв притчу об отце и сыновьях, когда веник надо ломать по одному прутику. Шура с Мишкой обсуждали какую-то проблему, перебивая друг друга, тыкая пальцем собеседнику в грудь и повторяя: «... нет, ты слушай сюда, слушай сюда». От того, что раннее тихое утро вдруг превратилось во что-то неестественное и несуразное я вдруг начал дико хохотать. Нет, алкоголь я не пил и травку не курил, просто вокруг происходило какое-то кино без режиссёра. Каждую группу участников сцены можно было рассматривать отдельно, все вели себя правдоподобно и естественно. Театральные этюды на тему «Что делает с нормальными людьми местный портвейн». Вовка и Иринка Александровы подошли проверить, здоров ли я. Посмотрели, покрутили пальцем у виска, поставили диагноз и удалились.

После того, как мешок опустел и мотоцикл в очередной раз прострекотал вниз, пьяный, но счастливый народ разбрёлся по поляне. Спустя час у палаток появились те двое киргизов, с которых всё началось, но почему-то совершенно трезвые и с котелком плова в руках. Видимо Паша так и не смог самостоятельно довести благое дело с пловом до конца. Уплетая плов, мы хором удивлялись, как такое можно сделать на обычной тушёнке? Да, удивительная нация...
Пока киргизы варили в кустах плов, охламоны разбирались с киргизским мотоциклом. Ну, не могут парни без дела сидеть, а тут машинка такая интересная. И где же она заводится, а?

Мы с Шурой Зыряновым сидели под абрикосиной и щурились на солнце. Мимо взад и вперёд носились двое и мотоцикл, который чавкал, но просыпаться с толкача не желал. Через полчаса беготни по поляне охламонское занятие закончилось падением машины и людей в ручей. Подошли киргизы, покачали головами, поцокали языками и сказали, что сначала они обычно открывают краник бензиновый, а потом начинают заводить. От хохота у меня в животе начались совсем уж нехорошие колики.

Веселье как-то утихло, помотавшись от дерева к дереву я нашёл чей-то каремат, укрылся пуховкой и вырубился до вечера. Проснулся я от холода, рядом в таком же виде лежал Шура, но только почему-то босиком. Сообразив, что в охламонском шатре нам будет лучше, я разбудил товарища, и мы пошли в тепло. Рассказывают, что мы обнявшись, падая через оттяжки, зачем-то три раза обошли шатер и с большим трудом вползли внутрь. Проснулись утром, опять рядышком, лёжа поперёк каремата.

На улице — новость! Машина наша уже ушла наверх, и кое-кто потопал за ней в базовый лагерь (на 3000 м). Наконец-то декорации сменятся! После крепкого чая небольшими группками мы подались «до лагеря» супротив течения речушки Аксу.