В ранней молодости очень хотела я ещё и летать.
В те времена многие мои друзья-грифовцы летали на дельтапланах. Это были ещё тяжелые конструкции, да и по размаху крыла большие, рассчитанные на здоровых и очень физически и духовно сильных мужчин.

Под знаменитой Дрокинской горой была построена тесная избушка — приют дельтапланеристов. Особо, «по блату», учитывая мои спортивные заслуги, ребята разрешили мне послушать семинар лекций по аэродинамике, безопасности и другим премудрым наукам, надеясь, что до моих полётов дело, конечно, не дойдёт. А просто, как и с другими «бабами», дело благополучно закончится кашеварением для большого и дружного коллектива летающих на дельтапланах мужчин.

Я упорно ходила на лекции. Писала конспекты, рисовала схемы воздушных потоков и чертежи летательных аппаратов. Я была, конечно, недостаточно технически грамотна (друзья мои многие были студентами или преподавателями Красноярской Аэрокосмической академии), но неодолимое моё желание летать с лихвою компенсировало, на мой взгляд, все мои «бабские недостатки». В том числе и рост, и вес — чуть более 50 кг. Вместе с одеждой и вибрамами. То, что полевая кухня и походный быт меня не очень-то интересуют, я скрывала от друзей. Всё было знакомо и привычно, как на Столбах в избах, и этих пустяков теперь, спустя полвека, уже не помню. Но знаю наверняка, что при этом всегда находилось место и время для гитары и песен. Пели много и самозабвенно и днём, и вечером, и ночами. Спать-отсыпаться приходилось дома. Я прикидывала, подсчитывала, мечтала, как сама себе куплю материалы, сделаю собственный дельтаплан — получалось дорого. Но мечтать, как говорится, не вредно.

Меня временами все кому не лень начинали отговаривать от попыток летать. В процессе обучения мы немножко «подлётывали», то есть чуть-чуть отрывались от земли и немножко летели. Я очень упорно училась, и поэтому ребятам приходилось меня караулить, как и других прытких новичков, чтобы я слишком высоко не подлетела. Приходилось страховать — бегать у подножия Дрокинской горы со мною рядом и придерживать тяжёлый дельтаплан, чтобы я куда-нибудь нечаянно или нарочно не залетела. Наконец-то, поняв, что до настоящих полётов с горы меня допустят не скоро, я задумалась, как попробовать полететь, не дожидаясь официального разрешения моих руководителей.

Короче, однажды мне стало невмоготу только мечтать о полёте, только смотреть на летающих друзей в бездонное синее небо. Я же подлётывать на пять-десять метров уже вроде бы научилась, а со страховкою в небо всё равно не улетишь! Страховщики мешают — придерживают!

Я сделала вид (скрылась за бугром), что ухожу вниз, в избу, обедать. Но вернулась к дельтаплану на склон, подняла его ещё метров на 30-50 для разгона повыше. Всё, как положено, как меня учили, но выше и без страховки. Разогналась и — полетела!

Не очень высоко, да и не далеко, как оказалось. Полет был довольно короткий и никаких эмоций я даже испытать не успела. Встречным порывом ветра крыло моего дельтаплана прижало к склону. И не успев сообразить, я оказалась на спине, а перекладина-треугольник дельтаплана тяжело лёг мне на грудь и вдавил в землю. И ветер давил на парус-крыло всей тяжестью, перекрыв мне дыхание, больно вдавливая в каменистый склон. Я поняла, что погибаю. Что некому мне помочь. Вокруг не было ни души: все ушли обедать. И никто меня не мог видеть. Сообразив, что только отжав от себя эту железяку-поперечину, и только вперёд и вверх, над собственной незащищённой шеей, и только через голову назад, освобожусь от этой железной удавки. Я сделала невероятное, мощное усилие и отжала железяку вверх и назад, за голову. Одна перчатка прилипла к железяке и так и осталась прижатой намертво к склону, под треугольником дельтаплана. Я плакала и смеялась, выдирая из-под железяки разорванную кожаную перчатку. Поняв, что я уже спасена, я отползла, отошла подальше от дельтаплана. И долго потом лежала на спине, глядя всё в то же голубое, бездонное небо. Всё так же над Дрокинской горой летали-планировали вольные птицы.

Я была счастлива, потому что живая, потому что, если бы мне не хватило силы отжать эту ужасную железяку от моей груди и от горла, меня бы задушило тяжестью крыла, силою ветра.

«Может быть, преодолеть гравитацию полётом души, — думала я, — если крылья несовершенны? Может быть, это безопаснее?» Да ведь не всякий мужик отожмёт от груди такую вот железяку! Мне, конечно, бог помог, да стресс силу добавил. Слава богу, до удушения не дошло, а ведь была же опасность. Подумать об этом я едва ли успела в критический момент. Решилась, а уж потом поразмыслила, и интуиция спасла, помогла. Всё-таки дельтаплан был мужичий и слишком тяжёл для маленькой девочки.

И тогда свой красивый, послушный, маленький дельтаплан я передумала делать. Я приняла решение не летать. Я думала: «Чего стоит жизнь? У меня впереди ещё длинная, длинная интересная жизнь». Оставались ещё высокие горы — альпинизм, Столбы, горные лыжи и маленький сын с бабушкой дома, много приключений на порожистых горных реках, много возможностей любить этот чудный мир, где я сегодня осталась жить и быть любимой.

Я собралась с духом и пришла в избу. Все уже пообедали и тревожились за меня: куда я девалась, ничего никому не сказав. Я попросила внимания и понимания. Я попросила у всех прощения за мое нарушение техники безопасности, за мой самовольный выход на склон и «подлёт». «Ведь тащить мой труп, и отвечать за меня пришлось бы моим же товарищам», — так подшучивал в молодости мой друг и учитель по скалолазанию Лёнька Петренко. Я понимаю, что нарушила законы безопасности и рисковала подвергнуть испытаниям моих друзей, и я должна быть наказана. «Я сама себя накажу: меня следует выгнать. И я ухожу, больше не буду летать на дельтаплане. Пока».

Я ушла, чтобы вернуться на скалы, кататься на лыжах, растить сына. Мне хватит всего этого и многого другого. Я думала тогда, что я перестану мечтать летать. Но я ошиблась... Прошло с тех пор уже почти пятьдесят лет. Но я, как в детстве, иногда летаю во сне. Катаясь на горных лыжах, я иногда позволяю себе «подлётывать», прыгая с трамплинчиков, и парусить на крутяках, на скорости, пытаясь поймать порывы встречного ветра.

Когда я тороплюсь в Бобровый лог, а мой автобус застревает в пробке, я мечтаю, что вот когда-нибудь с Покровской горы прямо с балкона моей квартиры я на моём собственном изящном и лёгком мотодельтаплане лечу, парю над городом Красноярском. Я плавными дугами опускаюсь с Покровской горы к Енисею. Не слишком низко, чтобы не задеть провода и не зацепиться за крыши домов. На восходящих воздушных потоках, как птица, я поднимаюсь повыше, чтобы не зацепить крылом ледяные воды и не искупаться в нашей великой реке. Ведь Енисей, это не лужа в Бобровом, которую я перепрыгиваю на одном дыхании, или тону-купаюсь через раз. Эту лужу перепрыгивать 20-27 метров, не замочив горнолыжных ботинок, труднее, чем искупаться в ней, промочив шутовской костюм в ледяной воде до нитки. Я именно лечу, а через раз и тону, не долетая, если не успеваю в одно мгновение зацепить восходящий поток ветра, если на лыжах тормозуха и скорости не хватает, как в прошлом году. Если малейшая потеря так нужного равновесия или если аэродинамика шутовского костюма парусит, тормозит. Я могу и снова утонуть в этой луже, в очередной раз позорно утонуть на потеху. Довольно трудно решиться на прыжок-полёт через ледяную лужу, но я ведь уже решалась, и не раз. И это и страшно, и смешно, и адреналиново.

В 67 лет мечтать не вредно, хуже не мечтать! Что мне еще осталось в жизни? Я не одно посадила дерево — много. Я вырастила сына, правда, одного, но зато у меня есть внуки и даже правнучка. Я строила не один дом за мою длинную жизнь. Но последний дом я строила совсем одна, принципиально для книги Гиннеса. В мои 64-66 лет я на мою мини-пенсию одна и своими руками построила настоящий пеноблочный жилой дом в саду и сама себе доказала, что и это я могу. Я выполнила программу жизни человечьей. И мне осталось только мечтать.
Что я ещё могу?

Но пока я ещё живу, и в спортивной, вроде бы, форме, может быть, ещё и полетать? Мечтать летать над городом и над Енисеем на мотодельтаплане, когда все в автобусах и в пробке? Летать-мечтать над лужей в Бобровом, чтобы выиграть сертификат на много подъёмов, чтобы потом опять летать-подлётывать и танцевать на горных лыжах? В гору пешком не потанцуешь, а столько подъёмов на канатке, сколько я прокатываю каждый год, мне, пенсионерке с мини-пенсией, совсем не по карману. Подъёмы я могу только выиграть или заработать. Очень трудно то и другое. А мечтать не трудно и не вредно. Я думаю, вредно не мечтать. Иначе чем жить, если теряешь возможность хоть иногда, для души, для людей, зрителей, попутчиков и друзей потанцевать на снежном склоне на горных лыжах? Ну зачем жить, если не видеть этот прекрасный мир с высоты птичьего полета? С горы, с вершины, со скалы? В моей следующей жизни будет, наверняка, и большой полёт над этим миром. Но нельзя же и сейчас тратить драгоценное время на умирание от старости.
Надо мечтать и летать, сколько сил хватит.

8 марта 2014 года