В 1907 году на Столбах среди немногих постоянных компаний появилась еще одна, состоящая из столбистов двух поколений. К старшему поколению принадлежали: Каратанов, который летом не ходил на Столбы, т.к. уезжал с музеянами в Туруханский край, Надольский, Масленников, Сипкин и Трегубов. К младшему: Яворский, Тулунин, Морозов, Оревков и Гидлевский. Это и было основой, а стержневым столбом компании был, конечно, всегда Каратанов. Разница лет между двумя поколениями была в 15-18 лет. Это не мешало нам дружить и одинаково понимать всю своеобразную прелесть Столбов и их быта. Старшие наши товарищи в свою очередь были младшим поколением столбовских зачинателей А.С.Чернышева и Н.Суслова, от которых они усвоили много хороших традиций.

Каратанов был вольным художником и только с 1910 года стал преподавателем красноярской рисовальной школы. Надольский железнодорожный конторщик. Масленников то работал где-нибудь, то просто жил в каратановской мансарде как ее хозяин. Сипкин преподаватель рисования в школах. Трегубов служил у нотариуса. Яворский гимназист красноярской гимназии. Тулунин железнодорожный служащий. Морозов, Оревков и Гидлевский кончали железнодорожное училище.

У каждого свой характер, но у всех вместе этот характер сложился в какое-то немое согласие, понятное без слов, с чутким отношением к друг другу. Природа объединила нас и стерла резкие черты характеров у каждого из нас, выровняв общий характер компании. Никто не выделялся чем-нибудь в ущерб другому. И все же все были разные.

Каратанов созерцателен, спокоен, флегматичен. Загорается только в вопросах искусства, но не вспыхивает. Любит простоту в отношениях. У него нет никакой рисовки. Такая детская непосредственность особенно привлекательна в нем.

Надольский физически сильный человек готовый каждую минуту начать бороться, лишь бы было с кем. Он, несмотря на свой солидный возраст, имел сильный и высокий дискант и, кажется, никогда не закрывал рта, даже во время подъема Каштаком.

Масленников был спокоен и любил больше бытовые разговоры. Особенно его интересовало приготовление всяческой еды, и он всегда в этом нужном деле играл первую скрипку. И нужно сказать к его чести здесь он был незаменим.

Сипкин скороговорка, выдумщик. Артист-любитель, имевший в городе громадную библиотеку театрального характера.

Трегубов простяга. У него было простое русское лицо. Он владел мимикой и особенно ловко изображал простофилю, ничего не понимающего человека. Глядя на него можно было подумать, что это человек из глухого медвежьего уголка, которому непонятны никакие проявления городской культуры. Он не раз вводил в заблуждение своим видом таких тертых и наблюдательных специалистов, какими были царские сыщики из жандармов. Это тоже выдумщик не хуже Сипкина, он же наш фотограф. Надо честно сказать, что я не видал снимков лучше Трегубовских. А аппарат у него был простенький недорогой аппланатик размером 9х12.

Яворский - это я, для которого Столбы - второй дом, а дружба первое и лучшее чувство. Красота мое божество, да оно было предметом поклонения всей нашей компании.

Тулунин непоседа. Два дня на одном месте для него уже неловкость, а три уже пытка. У этого человека не было никаких пенатов, его всегда куда-то тянуло, куда он и сам хорошо не знал, лишь бы на новое место. Из-за него мы так часто меняли свои стоянки на Столбах. При своем зычном голосе басового тембра, ему бы командовать на параде. Лучше всех из нас выкрикивал столбовскую гамму тра-ля-ля, конечно, Венка Тулунин.

Морозов душевный парень, нежный тенорок которого приводил в умиление всех нас, но пел он мало, почему-то стеснялся. Как заметил наш друг Каратанов, Вася Морозов смеялся совершенно беззвучно: он надувал щеки и краснел, как говорится, пыжился лицом. Его веселое настроение выдавали только глаза.

Оревков сильный парень, не прочь иногда попозировать у костра, но совершенно безобидно. В противоположность Надольскому он не любил возиться. Чем удивлял он нас, это изобретательностью в разного рода печениях специально по его заказу приготовленных дома. Так пироги с арбузом, дыней, огурцами и прочей непривычной начинкой были обычными в его котомке и мы должны были всегда их хоть попробовать.

Гидлевский грубоват, но прям и справедлив. Не прочь в меру похулиганить, но только в своей компании. Его дикий хохот был прямо противоположен Морозовскому. Как друг он был самым верным.

Каждый из нас имел свои особые прозвища, а некоторые и титулы, придуманные конечно нами же. Подобраны они были по каким-нибудь внешним признакам или по подсмотренным склонностям.

Каратанов Димитрий Иннокентиевич звался Графом, Графиней, Графом Миндозой, Загуделой, Митяем, Митькой и всегда отзывался на любую кличку.

Надольский Александр Романович имел тоже не одну кличку: Циферблат-Антресоль, Кабургодский князь сибирский, Сашка, Романыч.

Масленников Михаил Александрович - Мишка, Маслай.

Сипкин Василий Александрович - Вася, Сипочка.

Трегубов Григорий Николаевич – Гришка.

Яворский Александр Леопольдович чаще всего звался Сашкой, Санькой, Длинным.

Тулунин Авенир Федорович - Венка, Бурундук.

Морозов Василий Николаевич - Вася, Васька.

Оревков Андрей /отчество уже забыл/ - Андрюшка, Ондря.

Гидлевский Кенсарин Иосифович - Кенсарин, Кынка.