МЕМУАРЫ

В 1959 году отдел альпинизма ВЦСПС сформировал первую группу альпинистов для поездки в капиталистическую страну

В нее вошли: 10 красноярских альпинистов, 4 москвича, 3 ленинградца и 3 киевлянина. Представители других городов были весьма известны в альпинистском мире, от Красноярска же поехала в основном молодежь: Геннадий Карлов, Михаил Машинцев, Виктор Пономарев, Владимир Путинцев, Виктор Рубанов, Владимир Ушаков... и никому неизвестный альпинист из города Канска (в состав делегации КГБ включила своего работника).

Тому, что красноярцев поехало много было две причины: 1) у руководителя нашей группы Геннадия Карлова были очень хорошие связи с московскими альпинистами, имевшими большой вес в отделе альпинизма ВЦСПС; 2) отдел альпинизма ВЦСПС хотел продемонстрировать, что в Сибири, далекой от горных районов, некогда бывшей местом ссылки, занимаются альпинизмом.

В Москве нам прочитали лекции о способах вербовки заграничной агентурой. Объяснили условия: совершать восхождения без малейшего риска; от контактов с местным населением воздерживаться, но в то же время не показывать свою замкнутость; особенную осторожность проявлять, общаясь с русскими эмигрантами. Помнить, что мы являемся первой альпинистской командой, выезжающей в капиталистическую страну и от результатов поездки зависит, как будет развиваться наш зарубежный альпинизм.

В начале августа, рано утром, мы на самолете Ту-104 прибыли в Париж. Минуя проходную комнату, где полицейский задавал всем один и тот же вопрос: «Хотите ли Вы что-нибудь сказать французской полиции?», каждый ответил: «Нет» и быстро прошел в зал ожидания. Там нас встретили французские альпинисты и повели в буфет, где стояли официанты с графинами вина и с подносами бутербродов. В отличие от принятых у нас встреч, здесь каждый подставлял свою рюмку официанту, брал бутерброд и без особых тостов — выпивал. В конце встречи я услышал, как многотысячная масса пассажиров начала аплодировать. Я спросил в чем дело. Мне ответили: «Туполева на родину провожают!». Посмотрел в окно: наш Ту-104 шел на взлет. Стало стыдно, что французы аплодируют нашему самолету, а мы, русские, занимаемся выпивкой.

День мы посвятили посещению достопримечательностей Парижа, а вечером были приглашены в ресторан. У нас была «Столичная» водка, ею мы хотели угостить французов, а сами решили не пить. Но французы сказали, что они нас будут угощать французским вином. Началось гуляние. Французы стали перегружаться значительно раньше нас. Уже ночью нас отвезли к поезду.

Утром мы прибыли в Шамони. Этот город расположен в предгорьях, в лесистой местности и напоминает наш Дивногорск. Он имеет большое количество гостиниц, магазинов, ресторанов, казино, мастерских для ремонта спортинвентаря. От Шамони тянутся по всем направлениям серия канатных дорог. На центральной площади города стоит большая копилка, напоминающая домик. Рядом — ящичек с мебельными гвоздями. Нам объяснили, что это копилка предназначена для сбора средств на строительство домов для сирот. Каждый, кто бросит в копилку деньги, берет гвоздь и протыкает крышку копилки: символически, он забивает гвоздь для строительства дома. Нас удивило, что эта копилка не охраняется. Мы спросили, неужели у них нет воров? Нам ответили, что мелких воров почти нет, а если они появляются, их быстро отправляют в Алжир на свинцовые рудники, там они и погибают. А крупные воры, которые грабят банки и ювелирные магазины — находятся под защитой больших начальников и всегда откупаются.

В Шамони нас разместили в школе горных полицейских. Она напоминала наше студенческое общежитие с приличной столовой. Питались так же как и полицейские. Ежедневно нам выдавали 0,5 литра сухого вина — это входило в спортивный паек. Часто на обед подавали артишоки (на подобии нашей заячьей капусты) мы это блюдо отдавали полицейским — оно считалось у них лакомством. Комендант поинтересовался, хотим ли мы принимать гостей. Мы согласились. Нас стали навещать русские эмигранты и иностранные альпинисты. С югославами у нас часто возникали споры. Они утверждали, что в строительстве коммунизма опередили нас.

В газетах стали появляться заметки, компрометирующие нас. Например в «Фигаро» опубликовали снимок наших ребят с подписью: «Русские смотрят на наши витрины, как бараны на новые ворота». Пресса внимательно следила за нами. Однажды хозяин небольшого трактира пригласил нас в гости. На следующий день местная газета известила, что команда советских альпинистов в полном составе посетила бар. Русские остались довольны хорошим приемом, винами и закусками. Заметка заканчивалась призывом посетить этот бар. А как только мы согласились прийти на хоккейный матч, сразу же в газете появилась заметка: «Посетите наш каток! Советские альпинисты будут присутствовать на этом чрезвычайно важном матче. Русские понимают цену хоккея».

Нам пришлось посетить альпинистское казино. Там выступал французский альпинист Гастон Ребуфа. Он в одиночку покорял сложные французские горы. Затем были организованы танцы. В танцевальном зале пол был стеклянным, с красной подсветкой. Так что у девушек был виден нижний гарнитур. На танцевальной площадке нам девушки не давали покоя. Мы думали, что француженки распущенные и прав был Бальзак, но потом узнали, что французские проводники специально привели своих дочек и молодых сестер, чтобы русские альпинисты не скучали.

В Шамони мы присутствовали на празднике «День проводника». На прекрасных скалах, при огромном скоплении зрителей демонстрировалась скальная техника. У одного альпиниста вместо ноги был протез, но это не мешало ему виртуозно лазить.

Мы решили совершить восхождение на Монблан (4600 м). Эта гора не особенно трудна для восхождения. Шамони находится от нее в 20 км. На фуникулере поднялись к подножию ледника (3000 м) и пошли по некрутым снежным полям. Мы не были акклиматизированы и при первых же шагах товарищ, прикрепленный к нам КГБ, почувствовал себя плохо. Мы посоветовали ему на глазах у всех прохожих споткнуться и симулировать растяжение связок. На фуникулере он вернулся в Шамони. Где-то на высоте 4000 метров у двоих красноярцев началась горная болезнь. Мы остановились на ночлег в большом приюте, где скопилось человек сто альпинистов. Утром, запрятав больных среди матрасов (опасались корреспондентов), вышли на восхождение, несмотря на непогоду. Иначе газеты бы написали о нашей плохой подготовке. На наше счастье, с восходом солнца ветер стих и мы без осложнений поднялись на вершину. Группа пошла на траверс, а я стал возвращаться за больными товарищами. На спуске мне очень помогли 2 подошедших альпиниста из Германии. С ними я и достиг приюта, показал жестами, чтобы они шли дальше и вошел во внутрь. Через 30 минут, когда я с ребятами собирался выйти из приюта, увидел, что немцы терпеливо ждут. Кое-как объяснил им, чтоб уходили.

Когда мы наконец начали спуск, я увидел одиночный след, идущий из Шамони. Пошли по нему. Глиссируя, мы быстро теряли высоту. Но когда достигли 2000 метров, след потерялся в огромной ледовой трещине. Около получаса мы безрезультатно искали переход, пока не увидели встречную группу. Подойдя к трещине, альпинисты перекинули через нее дюралевый мостик. Такой способ перехода через трещины в Союзе не применялся.

После нашего восхождения на Монблан газеты писали, что русские упорны в достижении цели — вышли на штурм одни, при плохих погодных условиях. Французам стало стыдно, что гости уходят без них. И постепенно все альпинистские группы последовали за русскими.

Затем мы совершили ряд технически сложных восхождений.

Как-то мы дали согласие русским эмигрантам принять участие в вечере дружбы, но представитель КГБ категорически запретил нам встречу. Тогда мы упросили руководителей отвезти нас в Ниццу, а эмигрантам оставили письмо с извинениями. В дорогу мы попросили вино заменить молоком. По пути организовали на полянке обед. Но шофер отказался кушать, оказывается, он не мог обедать без вина. Ему пришлось съездить в село и купить литр вина. Еще нас удивило, что по обочинам дороги установлены щиты с изображением черепа и двух костей. Оказывается, это поля с растениями, из которых Франция изготавливает знаменитые духи.

В Ницце нас встретили радушно, с саратовскими частушками и разместили в студенческом лагере. Весь день мы проводили на пляже, возвращались поздно, и памятуя наказ КГБ, уклонялись от проведения вечеров дружбы. Но дискуссии со студентами все ж не избежали: вернувшись перед отъездом, мы обнаружили накрытые столы. Перед началом банкета нам стали задавать вопросы: «Студенты капиталистических стран во время каникул путешествуют по всем странам, где их бесплатно устраивают в ночлежном доме. А ваши студенты во время каникул поднимают целину, строят коровники, короче не отдыхают». Мы ответили, что студенты проводят свои каникулы по своему желанию. Тогда они сказали, что им известно, что если наши студенты уклонятся от поездки на целину, то им не дадут общежития и стипендию. Следующий хотел узнать, почему после окончания школы юноша должен отработать на производстве 2 года и только после этого может поступать в вуз. А так как и в армии служить необходимо, то специальность он приобретает к 27 годам. Мы ответили, что эти правила введены по просьбе народа. Разговорам не было конца. Тогда один из нас сказал, что русские думают, что французы любят жизнь, веселье и вина. А когда мы приедем в Россию и нас спросят: так ли это, нам придется ответить, что французы прежде всего политиканы. Тогда они, прекратив полемику, принялись за вино и веселились до рассвета.

Было запланировано, что в Париже мы пробудем только два дня, но после наших просьб график изменили. Только предупредили, что в поезде придется ехать без мест. Мы решили, что одну ночь продержимся. За три минуты стоянки состава мы загрузили наших 20 огромных рюкзаков в тамбуры двух вагонов. Во время движения поезда появился официант с подносом. Сунулся в один тамбур — дверь не открывается, сунулся в другой — тоже самое. Мы стояли и улыбались. Официанту французы объяснили, что это советские альпинисты — им не дали места в вагоне. На станции официант убежал на вокзал... На перроне, как на базаре раздалась ругань. Работники станции объявили забастовку — требовали предоставить советским альпинистам места. Поезд вместо трех минут простоял 20. Вскоре нас разместили по разным вагонам.

В Париже мы обратили внимание, что на часовне, где покоится прах Наполеона, есть надпись «Победа над Москвой», а на Триумфальной арке такой надписи нет. Мы долго искали, кто бы нам это разъяснил. Наконец нам дали объяснение: надпись на Триумфальной арке выполнялась при жизни Наполеона, при его согласии. И Наполеон не засчитал себе победу над Москвой.

Мы узнали, что в Париж прибывает президент США и, несмотря на предупреждение представителя КГБ, потихоньку, небольшими группами отправились на Елисейские поля. Увидели кортеж мотоциклистов, окружающих открытый шевроле, на котором стоял де Голль и лысенький, как наш Никита Сергеевич, Эйзенхауэр. Потом был военный парад. Он еще не успел закончиться, как газетчики стали кричать: «Руссиш айк». Мы купили газету. Там была фотография наших ребят и подпись: «Вы видите кислые физиономии. Это не парижане и даже не французы. Это русские. Они сюда пришли через Монблан, чтобы посмотреть на старого заморского волка Эйзенхауэра».

В Париже мы встретились с министром по работе с молодежью, выдающимся альпинистом Морисом Эрцогом. Везде был радушный прием. А когда мы вернулись в Москву и ехали из аэропорта, нас остановил постовой. Таксист резко затормозил, быстро открыл дверцу и выругался трехэтажным матом. Он заявил, что «понасадили этих французов», а переводчик уехал на первой машине и вот теперь, превышая скорость, он вынужден ее догонять. Милиционер сказал: «Вези их аккуратно, а то за это говно не рассчитаешься» и добавил пару резких слов. Мы сразу почувствовали, что находимся на Родине.

Чтобы обезвредить товарища из КГБ, мы напомнили ему, как он обменивал одному из нас рубли на франки (спекуляция валютой расценивалась в то время, как величайшее государственное преступление). Мы получили хорошую характеристику КГБ и красноярцы в дальнейшем были неоднократно выпущены за рубеж.

Из Франции мы привезли большой красочный альбом с фотографиями голых женщин. Так как он был очень дорогой, мы его купили в складчину и в Красноярске смотрели по очереди. Передачу производили через меня (я работал завучем техникума и всегда был на месте). Однажды, когда один товарищ принес этот альбом, в кабинет зашел преподаватель немецкого языка, а секретарша сообщила, что меня вызывает директор. Когда я вернулся, преподаватель внимательно рассматривал альбом. Я сказал, что эту гадость мне только что принесли. Преподаватель ответил: «Виктор Леонидович, это не гадость, а издание, предназначенное для слушателей художественных академий». Мы стали вместе рассматривать альбом. Около каждого портрета было пояснение, что неправильно в телосложении той или иной женщины. Оказалось, что все они имели какой-то дефект, хотя на вид были безупречны.

Виктор РУБАНОВ

Снимок из архива Геннадия Карлова. Нижний ряд: В. Путинцев, Г. Карлов, В. Пономарев, В. Рубанов (рядом с Карловым стоит французский проводник)