Тверды вершины

Тверды вершины сиенитов,
Сыны ветров,
Вокруг их темных кедров свита,
Их трон из мхов.

Лишайник сепией рисованный
В угрюмый тон,
Хранят хребты веками скованный
Гранитный сон.

Гниют осины — дети старости
На северах,
Встают туманы с таёжной заросли
В глухих логах.

В густых хребтах, долинах жутких
Молчит тайга.
В лесах тенистых пасутся чуткие
Сым, кабарга.

Где гарь в курумнике порою слышится
Писк шадака.
Свежо и сумрачно, но бодро дышится,
Дрожу слегка

А.Яворский. 1930 г.

Россыпь

Там где россыпь запала в тенистом хребте,
Где ее сторожат вкруг сомкнутые ели,
В гробовой тишине, в полутьме, в тесноте
На бегу вниз граниты толпою осели.

Словно замер тот бег в край окатанных плит,
Крепко стиснуты камни друг другом,
Беспощадное время и их не щадит
И стирает под каменным вечности плугом.

Всё, как в сказке о спящей царевне молчит,
Моховым изумрудом лежит покрывало,
Густо-белым узором лишайника шит
Саркофаг, и броня и забрало.

Россыпь спит богатырски в серебряном сне,
Не шелохнут елей пиковые верхушки
И дрожит луч холодный рожденный в луне,
На краю белоснежной подушки.

В изголовье светильником чудным горит
Златоцветная крона осенней рябины,
На висках серьговою гирляндою свит
Смолевой кызырган с игловою малиной.

Обнаженные руки покрыли змеей
Пихт душистые лапы браслетом;
Вокруг пальцев перстнем завился сам собой
лёницер, отраженный лазоревым цветом.

В глубине меж ходов много разных ходов,
Много шахт и широких подвалов,
Много чьих-то таинственных мелких следов
Невидимок, существ небывалых.

Но не жди жирных гномов с седой бородой —
Их здесь нет в подземелиях темных,
Это крошка-бегун с торопливой трусцой,
Обитатель подвалов сырых и укромных.

Сеноставец, медведка, пищуха, шадак —
Вот названья подземному гному,
Это он, тот могучий волшебник и маг
Кто наладил здесь всё по-иному.

Всё молчит в вековечном серебряном сне,
Но лишь гром загрохочет в горах
Вздрогнут старые плиты в тяжелой броне,
Стоголосое эхо пройдет в россыпях

А.Яворский. Декабрь 1939 г.

Метеор

На землю, пестро шитую в ковер,
От дальних звезд, где он давно скитался,
Упал красавец — яркий метеор,
Упал и где-то закопался.

Я видел на небе тот пламенный болид,
Как он черкнул у горизонта край.
Молва народная обычно говорит -
Душа безвестная отыскивает рай.

И я задумался, откуда чудный гость?
Где он блуждал в неведомой вселенной?
Кто он по племени? Каких остаток звёзд?
Где спит теперь землей плененный?

Кто сторожит его глубокий сон,
Блуждавшего в эфирном океане?
Долина ль тихая, горы ль лесистый склон?
Иль моря дальнего пучинные нирваны?

Хотел бы я тем метеором быть,
Чтоб больше в жизненном хаосе не скитаться
Разлуки яд, чтоб мне не пить,
Последний раз черкнуть эфир и закопаться.

И если б так пришлось, я б выбрал место сам,
Где мог бы приземлиться метеором,
И предпочтение я отдал бы Столбам,
Стоящим на краю Куйсумских гор дозором

А.Яворский. Июль 1940 г.

Тропинки

Бежит тайгой блуждающая тропка,
Откуда-то спешит, неведомо куда.
Кто первый шаг несмелый, робкий
Оставил в ней неведомо когда.

Кто выторил, потом я сделал ясной кромку,
Преодолев не раз тяжелый, долгий путь,
И на колодине обочной, сняв котомку,
Садился покурить и отдохнуть.

Зачем он шел — не скажет лес дремучий.
Охотник видно был и белковал,
Иль шишки добывал в пади, где кедров кручи
Ушли далеко в высь под перевал.

Сбирал ли ягоды в упругие туясья
И ими загружал покладистый мешок,
А может быть какой искатель счастья
Мыл золото в логу, где льется ручеек.

Теперь убитые ступнею и копытом
Тропинки разбежались по лесам,
Из пади в падь продавленным корытом
Перепоясали хребты по крутякам.

В ручьях шумливых броды-переступы
Запечатлели четко конский след
И у заброшенной бревенчатой халупы
Костра ночного искрит яркий свет.

Торил и я незримые тропинки,
Они остались так по всем лесам.
Я ими днем и ночью, без запинки
Ходил всегда к излюбленным камням.

Как воронье те камня по вершинам
Ревниво стерегут с невидимых бойниц
И по утрам по их высоким спинам
Встают туманы мокнущих денниц.

Как дороги вы мне, тропинки извитые,
Костра уютный глаз в лесистой тьме,
Граниты сторожа холодные, немые,
Ручьи, подобные серебряной змее.

Увижу ль снова вас, столбовские тропинки,
Свершу ль еще хоть раз заветный путь
И у Видовочной рунны
Вновь очарованный я сяду ль отдохнуть

А.Яворский. Сентябрь 1942 г.

Памяти друга

Спи, Саша! И о нас не думай.
Тебя ж мы будем вспоминать,
Когда в тайге в родных Куйсумах,
Сойдемся у костра опять.

Тебя мы вспомним по дороге,
Ведь много общих мест в пути,
Где вместе мы резвили ноги,
Горя желанием дойти.

И вспомним мы тебя за варкой
И у ручья и на камнях,
Когда на небе солнце ярко
Томится, нежится в лучах.

И темной ночью на тропинке
О! Сколько раз в тиши ночей
Бродили мы и без запинки
Сходились в темноте камней.

С тобой мы строили избушки,
Спускались в лодке на Кану,
На Мане в старых зимовьюшках
Делили отдых и суму.

Столбов тропинки исходили,
По всем ходам мы знали лаз
В Развалы, Крепость мы бродили,
На Диком были сколько раз.

А после жили над Калтатом
Когда угас столбовский дух.
Здесь увлекались лыжным катом
И песней услаждали слух.

А сколько песен перепели!
Ты, помню, «Травку» запевал.
Лежали, говорили, ели.
Всему конец и час настал.

Спи, Саша и о нас не думай.
Мы скоро следом за тобой.
Тогда уже в тайге угрюмой
Пусть бродит кто-нибудь другой

А.Яворский. Ноябрь 1943 г.
Посвящается памяти Александра Николаевича Нелидова

Бывать иль не бывать?

Бывать иль не бывать — вот дума.
Она сильнее жжет огня.
Ужели там в горах Куйсума
Совсем никто не ждет меня?

Увижу ль я иль не увижу
Тех гор чарующий простор,
И серебристым снегом лыжи
Я поведу ль с годами в спор?

Ручьев услышу ли журчанье
В прохладе дремлющих лесов
И прели их благоуханье
Вдохну ли полной грудью вновь?

И буду ли во мраке ночи
Без троп в тайге один блуждать
И у костра в горы обочьи
Кого-то беспричинно ждать?

Ужели мне как прежде было
He лазать по челу Столбов,
Иль юности шальная сила
Осталась лишь в виденьях снов?

Не верю я! и не сдаюся.
Я жив. Не всё, не всё в мечтах!
Святою дружбою клянуся,
Я буду, буду в тех горах

А.Яворский. Январь 1945 г.

Какие я костры сжигал во мраке ночи,
Какие песни пел в кругу своих друзей,
Под переливы звездных средоточий
В года беспечные веселости своей.

Теперь на старости я с грустью вспоминаю
Далекое, прошедшее как сон,
Еще мечтаю петь, хотя прекрасно знаю -
Мой жребий брошен в бурный Рубикон.

И мне его струи не одолимы,
Но как хотелось бы хоть раз
Вдохнуть свободный дух хребтов любимых
И эхо услыхать, что услаждало нас

А.Яворский. Апрель 1945 г.

Должник

Я у Столбов в большом долгу.
О, как я им обязан,
О них я память берегу
Повсюду, пуще глаза.

Незримых нитей крепкий трос
Вплетен в меня навеки,
Воспоминаний дивный мост
Седлает жизни реки.

Из всех пройденных мною вех
Столбы — одна вторая.
Я выделяю их из всех
Красот родного края.

Столбы везде моя скрижаль,
Моя святых-святая.
И одного мне только жаль,
Что нет на свете рая.

Но если б намечался он
Я б предложил, конечно,
Столбов гранитный полигон,
Красот источник вечный.

Клянусь глашатаем Столбов,
Вздыхателем и гидом
Был тоже б я в краю лесов
Столбов сраженный видом

А.Яворский. Май 1945 г.

Объяснение

Что оставил я там, что я здесь отыскал
И что ждет меня — сам я не знаю,
Только знаю одно, где бы я не бывал,
Я всегда о Столбах вспоминаю.

Так обычно на свете милее всего,
Где родился иль жил от рожденья.
Что кому привилось. И житьё и бытьё
Мы всегда вспоминаем в волненье.

И всегда говорим: «То Отчизна моя,
Там мой дом и друзья и родные,
Там теперь не хватает лишь только меня,
Для меня там полны кладовые».

О садочке Грицко вспоминает сквозь сплин,
Музыкальные песни спевает;
О кавказском вине вслух мечтает грузин,
А киргиз степь в себе воскрешает.

Грезит тундрою ненец, тайгою тунгус,
А туркмен о песчаных барханах,
О Париже, Марселе скучает француз,
Эскимос — тот о льдах океана.

А вот я о камнях почему-то грущу,
Им я думки и песни слагаю,
В них я что-то, не спрятав, годами ищу,
А чего — сам я толком не знаю.

Заронили они во мне страсти порыв
И зажгли негасимую пламень.
И столбовский гранитный, холодный массив
Стал мне дорог, как редкостный камень.

Я ни клад в нём нашел, ни фортун-талисман,
В нем ни жизни узнал я отгадку,
В нем чудесный, как сказка, волшебный обман,
Чтобы горькая жизнь стала сладкой.

В этом мире гранита, под сводом лесов
Я нашел дум и чувств позолоту,
Обманул сновиденья несбыточных снов,
Тешил радости юной охоту.

Я себя там нашел в этом камне немом
И открыл в себе дивное чувство,
Я узнал, что во мне сочеталось и в нём
Как в скрижалях природы искусство.

Чувству имя повсюду одно — красота.
Вот что в жизни зовет, окликает,
Вот с чем в бой, дружбы в чём высота,
Вот что верить и жить заставляет.

Это там я нашел, это там отыскал
И, поверив, стал весел и молод.
Это чувство хранит в россыпях диких скал
Их немой и чарующий холод.

Вот зачем о камнях я в разлуке грущу,
Как о милой, желанной подруге,
Вот что в них неустанно искал и ищу,
Вспоминаю, как в песне о друге.

Эх, Столбы! Знать ни времени нас разлучить
И ни тысячам милям пространства.
Я любил вас, люблю вас и буду любить
Безгранично, без фальши, без чванства

А.Яворский. Июнь 1946 г.

Тост

Пью за тех, кто любит эти горы!
Пью за тех, кто на исходе дней,
Позабыв усталой жизни споры
По хребтам Куйсумского простора
Шел сюда, к подножию камней!

За избушку пью, что приютила!
За костер, что греет и лучит!
Песню, что нас всех объединила!
Дружбу, что собой омолодила,
За тропинку, что всегда бежит!

А за камни — наливай полнее!
Пусть они недвижимо стоят,
Пусть они в грядущих поколеньях,
Как и в нас, рождают умиленье
И зовут в чудесный Скалоград!

А.Яворский. 31 окт. 1955 г.

Привет вам высоким,
Привет вам далеким
И близким как сердце
Гранитам немым!

От юности бодрой,
От старости мудрой
Вам, вечно прекрасным.
Красотам моим!

А.Яворский. Июль 1956 г.

«Жил был король когда-то»
/И жив еще теперь/
И он в тайге бывало
Как добрый, мудрый зверь.

Бродил и думал думу:
«Я стар стал, ослабел
И мне пора почить уж
От всех житейских дел.

Скитаться мне довольно
Довольно и шабаш
Вот дай-ка я построю
У сей скалы шалаш.

А около воздвигну
Для варева таган.
Недаром короля мне
Высокий титул дан.

И гор окрест отселя
Приятен дивный вид
И тех гранит высоты,
Где лишь орел парит.

И в дали уходящих
Хребты могучих гор.
Всё это мне ласкает
Мой королевский взор!

О мать моя природа!
О космос мой отец!
Мой дух не поколеблет
Здесь хитрый или льстец.

Мне молния сестрица,
А гром родной мне брат,
Мне тетушка зарница,
Такмак мне кум и сват.

И речки, ручеечки
Мне сестры и братья
И мощные граниты
Мне дяди и зятья».

И мощной дланью взяв секиру
Король воздвиг шалаш на удивленье миру.
О лиру дайте мне, чтоб славить короля
Заплатану порфиру.

С тех пор поклонники владыки
Текут к нему несметною толпой
Со всех сторон.
И смех их радостен и радостны
Их клики, и лики сияют их как солнца луч златой.

Д.Каратанов. 1 января 1931 г.
Писано Учителю, обитателю Малого Такмака
Павлу Прокопьевичу Устюгову
в день его 60-ти летнего юбилея

ГАКК, ф.2120, оп.1., д.337