Немного о своей жене Марии Иосифовне. До чего же это не приспособленный человек. Только теперь я узнал, что она после смерти матери жила за тремя денщиками отца генерала и, ничего не делая, сидела, ела конфеты и читала книжки. Она и теперь, когда дела наши просто сказать были в денежном отношении не важные, если не хуже тоже не искала выхода из положения. Единственно, что было по времени не плохо это, что она смирялась с любым положением лишь бы не двигаться к чему-то лучшему. Когда мы приехали в Красноярск и я ее завел на Столбы и мы, сидя у костра под четвертым Столбом казалось бы должны были блаженствовать на лоне природы, она никак не хотела благодушно сидеть и все стояла, поджав руки к подбородку, мерзла и все спрашивала: «А скоро ли мы пойдем домой?» «Боже мой, — думал я, — что это за существо, которому чужда всякая природа». Сядь, говорю, погрейся у костра. Нет, говорит, я лучше постою. И снова: «А когда мы пойдем домой». Так сразу у нас не состоялось ничего общего в смысле наслаждения природой. Это все было ей чуждо и жутко и даже неприятно. Так и ушли мы домой. Здесь ей было лучше и около нее быстро стало обрастать все неуютом и безразличием. Естественно, что я не захотел делить с ней этого ее жития и как и раньше ходил в природу со своими столбовскими друзьями. Жертвовать собой я не захотел и, пожалуй, был прав, иначе бы меня затянуло к себе это безразличие моей супруги.

Так в том же 1915 году я с Димитрием Молодых на лодках побывал на Мане. Эта река всегда прекрасна и мы на шестах прошли с устья по ней до Переволоки, где выше только в этом году упал, вернее, сполз в Ману Гладишевский утес. Было прекрасно и мы можно оказать обмолодились этим небольшим походом. Каратанов мой старый и закадычный друг хворал и то перемогался дома, то в больнице. Я работаю в музее.

Чтобы было ближе ходить на работу, я решил поискать квартиру поближе к музею и на Благовещенском переулке нашел таковую у Кузьмы Викуловича Иванова. Хозяин был когда-то подрядчиком, но упал с лесов и с тех пор все прихварывал. Он жил в своем угловом доме и держал лавку-колокольчик, т.е. такую, в которой колоколец над дверью извещал его, что пришел покупатель и он выходил из своей квартиры в лавку к покупателю. Мы поселились в полуподвальном этаже, откуда только что ушли и уехали к себе на Волгу грузчики, приезжавшие в Красноярск на заработки. В первую же ночь нас заели клопы. Мы встали и давай давить этих въедливых соседей по стенам, на кровати, в корзинке, где тоже не могла спокойно спать и наша дочь Кнопочка. Пожаловались хозяйке и добродушная Константиновна, как звали хозяйку, посоветовала пустить в ход керосин, что и было сделано. Разбрызгали керосин везде и всюду от стен и до кровати, стола и табуреток. Перед сном жарко натопили железную печку и легли. Спали здорово, а когда проснулись, то даже удивились, что нас не кусали клопы. Дочка проспала больше суток, и мы уже думали жива ли она? Вот как мы поборолись с клопами. Александра Константиновна была права, и мы ее благодарили за совет.

Из событий семейной жизни произошло еще одно немаловажное событие. Наша дочь плохо спит и все выгибается, как будто бы ее кто-то в спину подталкивает. Плачет и мы не можем понять в чем тут дело. Снова обратилась за мудрым советом к Константиновне и она изрекла: «У ней щетинка, надо ее вывести». Что за щетинка? Наверное, какие-нибудь бабьи предрассудки. Но раз сказано надо пробовать. Вечером к нам пришел Николай Нелидов, сидели, разговаривали. Вошла Константиновна и спросила:

— А вы еще не купали дочку?

— Нет.

— А ну, давайте грейте воду, будем выводить щетинку.

Быстро нагрета вода. Хозяйка взяла на руку ребенка спиной вверх, а на ладонь другой руки велела насыпать муки и, зачерпнув немного теплой воды, стала образовавшимся тестом вращать по спине, как бы втирая муку в кожу, но совершенно без нажима. Вскоре процедура была кончена и лекарша подала мне комочек чего-то жесткого, шершавого и сказала: «Вот и щетинка, теперь она будет спать спокойно». И действительно дочь заснула и с тех пор не страдала бессонницей. Мы все трое рассмотрели этот злодейский комочек под лупой пятикратного увеличения, а потом и под домашним микроскопом, который я купил по выписке из Германии в числе многих студентов. Он стоил всего пять рублей и увеличивал до ста раз. В комочке оказались волосы скрученные вращением во время втирания. Потом мне умные люди объяснили, что это была родильная грязь. Значит, в родилке хорошо не промыли сразу после родов. Словом, для нас это было, конечно, чудо простого мудрого народного средства, о котором мы и не знали, конечно. И все-таки под осень мы похоронили свою первую дочь. Что-то с ней случилось. Заказали мраморную плиточку, на которой было написано углубленным шрифтом: «Кнопочка Яворская». Но плитка просуществовала недолго и была украдена и, видимо, перелицована для другого покойника. Это в обычае смековатых каменщиков, которым надо же вести свой бизнес. И, конечно, на высоком уровне.

Так как у меня не было теплого для Сибири пальто или шубы, то я купил у своего хозяина его старое пальто на каком-то меху с воротником и шапку из бобра, которой наверно было много-много лет. Теперь я был одет по-зимнему, но не модно, т.к. шуба эта была на солидного человека, a мне всегда не хватало этой солидности как в поведении, так и в фигуре. Генрика Павловна Миклашевская из своего одеяла сшила мне коричневую куртку, в которой я и ходил, т.к. моя студенческая форма давно уже износилась и меня не спросилась. Словом начал я личную и далеко не блестящую карьеру по службе на благотворительности. Хорошо, что рядом были чуткие люди, а то бы ходил я голым. Эта бобровая шапка уже не имела той седой ости, которой славятся бобровые меха, но она еще долго служила мне зимним украшением головы при заходах на лыжах в наши чудесные окрестности.

В музее как всегда работы много. Впереди подготовка к выставке «Старый Красноярск», которая и состоялась 10-го апреля. Готовились долго и хлопотно. Были извлечены все хранящиеся костюмы старых мод когда-то пожертвованные Кузнецовыми. Старая мебель, бывшая в музее и вновь доставаемая у старых красноярцев, часы, посуда, цеховые знамена, зерцало и многое другое характерное для Красноярска прошлых времен. Состоявшаяся выставка, а она была на Пасху, дала эффект. Красноярцы увидели что, во-первых, в музее все сохраняется, а во-вторых, что здесь интересуются стариной. Началось поступление новых предметов старины, и отдел старого Красноярска пополнился не одной сотней новых дарственных предметов. В музее добровольной работницей был в это время преподавательница географии женской гимназии и директор педагогического музея Мария Васильевна Красноженова, прекрасный знаток сибирской старины. Вот она-то и стала во главе этой выставки как специалист.

Были представлены золотопромышленники, купцы, мещане, крестьяне и все они в своем быту. Золотопромышленников очень хорошо представили экспонаты от Кузнецовых. Купечество было представлено Щеголевыми, мещанский быт с его ограниченно условным каноном обихода был везде и всюду, a крестьян неплохо характеризовали ангарские сборы Ермолаева и других. Была и каторжная витрина с кандалами всех стадий, клеймами и плеткой троехвосткой. Тракт, кабак и другое кроме церкви, которую в то время нельзя было трогать, было представлено на этой интересной выставке. По существу это была выставка русской этнографии во всех ее проявлениях по разным классам общества того времени.

Попутно здесь же были представлены картины старых мастеров и оформлен уголок Сурикова, умершего в этом году.

Немного из дневника, сохранившегося, как часть моих записей, которые я всегда вел:

6 июня . Столбы.

29 июня . По Лалетиной на Столбы и Крепость.

3 июля . Лалетина Столбы Базаиха.

9 июля . Лалетина Столбы Бахаиха.

14 июля . Д.Перевозинская что напротив города.

17 июля . Базаиха, Моховая, Китайская стенка, Калтат.

19 июля . Столбы.

23 июля . Столбы. И 26 июля Столбы.

7 августа . Столбы. Крепость. Тоже и 8 августа.

21 августа . Базаиха, тоже и 26 августа.

8 сентября . Столбы.

17 и 18 сентября . Базаиха, Калтат, Столбы.

B се эти записи взяты из моих похождении за грибами коллекционного порядка. Я уходил часто на обыденку, а иногда после занятий ночевал ночь на Столбах или где в другом месте, a утром приходил на работу.

Когда я уже поместил эти хронологические записи только одних дат и посещенных мест, я случайно нашел и еще записи, относящиеся к этому же 1916 году. Вот они.

11 апреля . Я и Петр Яковлевич Володин ходили на остров Татышев. Видимо, мы так были ради что наконец-то окончилось приготовление к выставке «Старый Красноярск», что на следующий же день и удрали побродить по близлежащему острову Татышеву. А вот и запись того, что мы наблюдали:

«Енисей у города всей массой сдвинулся сажен на 50 ниже. На острове громадная стая галок, так около 1000 штук. Они слетелись на ночлег и сидели громадным черным пятном на песчаном берегу и льду протоки. Масса скворцов тоже, видимо, на ночлеге, они сидели на нижних ветках тальника. Сорока сидела на гнезде.

12 апреля . Я, Петр Яковлевич и Авенир Тулунин через Николаевскую слободу на Гремячий и по нему поднялись в его верховья. В березняке парочка овсянок лимонниц и много лапчатки бесстебельной. Муравьи в муравейниках уже ползают. С Гремячего спустились на Монастырскую дорогу и прошли в Монастырь. Видели два цветка прострела, а в илу ручья цветет мать и мачеха. На склоне гор к Енисею хлебенка. Над склонами парил соколок длиннохвостый, видимо, пустельга. Вчерашний сдвиг Енисея объяснился прорывом поперек ниже моста, т.е. параллельно мосту, ровно как по линейке.

14 апреля . Ночью сильный ветер, вроде бури.

16 апреля . Я и Володин поднялись к часовне и спустились на Качу. Около кирпичного завода. Видели много жаворонков и двух дроздов рябинников. Кача идет. На берегах лишь изредка встречаются обледенелые пласты снега. С Качи прошли на кладбище и домой. В зарослях караганника много полевых воробьев.

Немного перебью себя и расскажу о Петре Яковлевиче Володине. Это бывший политический ссыльный, который работал на севере, куда был сослан. Он в числе трех человек провел ни одну зимовку на Диксоне, где производил всяческие наблюдения, как и положено было по работе. Он больной человек, т.к. у него туберкулез. Его он получил во время ссылки. Человек он очень хороший и абсолютный бессеребренник. С ним мы и еще с одним любителем музея пробовали всякие вещи. Так, например, он сделал чучела двух медвежат к картине Шишкина «Утро в сосновом лесу», хотели сделать всю эту картину для музея, но отсутствие площади помешало этой затее. Теперь он работал в музее, но вскоре же уехал снова на Диксон. Говорит, привык там. Женился тоже на больной женщине и больше мы его так и не видели.

Продолжаю свой дневник:

18-19 апреля . Енисей y города расквасился от дождичка и покололся трещинами. Лед от Телячьего остова снесло, теперь здесь плесо воды.

С 21 по 26 апреля . Енисей у города пронесло, но, видимо, только часть, т.к. уж больно скоро вода очистилась ото льда. По слухам он еще стоит в Монастыре выше города.

24 апреля . Над Енисеем вверх пролетели две чайки.

26 апреля . Енисей наконец-то пошел /по слухам от д.Овсянки/ и идет не густо. Вода прибыла. На той стороне /7 ч. вечера/ нечто вроде тумана по горам, двигающегося вниз по течению. Через полчаса пошла крупа и все сразу стало ясно, что от чего.

30 апреля . Вследствие выпавших дождей вода прибыла, и Енисей снова наполнился массой льда, идущей сплошь по середине. На льдинах плыли гуси, около 6 штук. 2 часа дня Енисей идет вовсю, но не цельными льдинами как обыкновенно, а истертыми и поломанными кусками, при трении быстро превращающийся в массу, напоминающую пену. Лед грязный. 12 часов. Енисей чист. По слухам вверху у Езагаша был подпор и Езагаш топило так же как и д.Ошарову.

6 мая . За это время выпадали дождики и были ветры. В садике распускаются почки черемухи. На базарах продают молодую крапиву и ельцов свежего улова. Острова и бульвары начали приобретать зеленоватый оттенок.

6-14 апреля . Пораспускались деревья. Видел бабочку дневной павлиний глаз. Трясогузки парочками.

12 мая . Тепло как летом. Поставлен плашкоут через Енисей. На базаре продают щавель. Цветет изопирум.

14 мая . Зазеленели острова. День жаркий и теплая ночь. На дворе Всехсвятской церкви большие желтые пятна весенней крупки. Ночью во всех частях горизонта вспыхивают расплывчатые молнии. Изредка слышен гром.

16 мая . Большая вода. Несет лес. Небывалая вода, она идет по островам, топит Татарскую улицу на Каче. За Качей около кладбища в бутонах желтый ирис. Цветут: козелец австрийский, молочай эзуля, пастушья сумка и прострел желтый. Над лугом на Каче с криком носились 4 кулика и кричали тирли-тирли. Общий вид у них серый с черным галстуком.

25 мая . Был на Солонцах. По Каче.

Новое событие в жизни: льготное свидетельство, выданное Киевским университетом от 15 февраля за № 255 кончилось и 23 сентября меня вызвали на военную службу в Красноярске.

24 сентября отправлен в город Канск в 16 сибирский стрелковый полк, куда и прибыл 25 апреля и поступил в 11 роту этого полка. Полк запасный. 1 октября переведен по слабосилию в конный запас в городе же Канске. В роте была небольшая муштра, но до винтовки я не дошел еще. В конном запасе с потолка висит мат и перемат. Голодные кони бросаются в атаку на загороженное сено, которое выдается очень скупо, т.к. его мало. Их бичами отгоняют и они, отбежав, снова бросаются в надежде ухватить с маху хоть клочок.

Никогда в жизни я не ездил на лошади, а тут команда по коням без седла, я тощий-притощий и на большом тощем же коне поскакал за всеми на реку Кан на водопой. Сбил себе весь тот копчик, из которого у многих благородных животных растет хвост. Как я жалел, что я не благородное существо. Но делать нечего, надо учиться, на то и служба. По вечерам пляска под гармошку и всякие четырехсмысленные речи и частушки. Рев стоит в казарме, так развлекаются от ничегонеделания солдаты конного запаса. Пробыл я там 4 дня и вдруг приехал воинский начальник из Нижнеудинска и, выбрав по каким-то соображениям маленькую группу, стал диктовать нам то, что мы должны были писать. Это он выбирал себе писарей. А диктовал он следующее:

Сидели на ели,
Семечки ели,
А когда их съели,
то еле-еле слезли с ели

И затем сразу же что-то из воинского устава. Я сразу понял, что надо как-то не попадать в писаря. Мне нравилось в конном запасе, но и в писаря я не хотел попасть. И вот я умышленно сделал 3-4 ошибки. Но воинский, быстро прочитав, улыбнулся и, подойдя ко мне сказал: «Я одного студента так напорол на экзамене! Он не знал закона Божия! Но это ничего, поедете ко мне в Нижнеудинск».

7-го октября я был вытребован в Нижнеудинск, т.к. пришла телеграмма.

8 октября я в числе пяти человек приехал в Нижнеудинск и посажен на строевую /судную/ часть в канцелярии воинского начальника Козлова. Козлов высокий, статный, с военной выправкой человек лет 55. Держится сугубо начальственно. Ненавидит евреев. Глаза у него пронизывающие человека насквозь. Вот, думаю, попал я в переплет, куда было лучше в самой простой казарме. Я терпеть не мог всякую официальную писанину. А тут идут всякие переписки и особенно много судебных процессов по поводу массового дезертирства из войск. И я оказался совершенно неспособным писарем. Вообще в писарской команде много всяких грамотеев и большинство, видимо, попали сюда по взяткам и из купчиков. Большебрюхие дежурные это самая комическая карикатура. На толстом животе большая картонка с надписью «Дежурный». Эти пузаны как свиньи ходят среди других по двое и, видимо, блаженствуют здесь. Хлеб выдавали с таким закалом, что у меня сразу же случился энтерит в острой форме и был помещен в лазарет для военнопленных, а когда выписался, то захворал ангиной. Бросил курить и снова в лазарет.

12 ноября у меня с вещами украли шинельку и мне в мороз −52 градуса пришлось идти с казенным пакетом в одной гимнастерке через Уду на почту. Это около трех километров и я простыл. Получилось воспаление среднего уха, но я, видимо, его не почувствовал сразу.

19 ноября отправлен в Иркутский военный госпиталь на испытание.

21 приехал в Иркутск и хожу по госпиталю и от нечего делать скучаю. В лазарете масса народу. Запомнился туберкулезный цыганенок лет 18 по фамилии Рафаэль. Он ходил и зубами делал из копеек штопора, за что получал всякие подаяния от денег до пищи.

1 декабря была комиссия. Я признан годным к службе и возвращаюсь снова к воинскому начальнику в Нижнеудинск. По пути на вокзал забежал и оббежал музей.

3 декабря приехал в Нижнеудинск.

16 декабря еду в отпуск в Красноярск.

17 декабря в Красноярске. Так я и не помню почему мне дали отпуск. Видимо, на Рождественские каникулы, но разве на военной службе да еще в войну могут быть отпуска и, между прочим, я действительно побывал в Красноярске.

Из других событий этого года были следующие:

Смерть отца моего. Он умер в г.Юрьевце Костромской губернии. Об этом я узнал много позже.

В «Материалах по микологии и фипопатологии России» в выпуске I за этот 1916 год вышел список Гимененицетов собранных на Дальнем Востоке Александром Александровичем, который жил с нами одно время в Киеве. Я определил эти грибы, а Ячевский поместил его в своем издании.

В издании «Обмен грибами», выпускаемом Г.С.Неводовским за 1916 год впервые имеется мой обменный экземпляр из Красноярска. Это полистигма охрацеум на листья черемухи, которая и вошла в обмен.

А.Яворский

ГАКК, ф.2120, оп.1., д.57