Февраль 2017 года. Разбирая архив, я нашла папку с надписью: «Красноярск». Что в ней? Открыла ее и увидела пачку старых газет. Развернула верхнюю и обнаружила внутри засушенное растение с этикеткой. Гербарий, собранный 30 лет назад… И в памяти всплыло лето 1987 года.

Июль 1987 года. Разгар лета. Алексей увез Олю в Питер. А я, свободная от семьи, вожу экскурсии по пионерским лагерям. Тогда они еще функционировали. Показываю ребятишкам все живое, что попадается на лужайках и в лесу. Муравейники, бабочек, птиц… И, наконец, растения. В свободное время собираю гербарий, чтобы потом узнать у Татьяны Николаевы названия растений, которые не знаю. Знакомые незнакомцы: видела их много раз, а как называются, не знаю.

И вот я уже сижу в ее квартире в Академгородке. В приоткрытое окно веет теплым ветерком. Кроме нас никого нет. Мы вдвоем: я и Татьяна Николаевна. Я смотрю на ее лицо, обрамленное легким облачком седых волос, и мне становится тепло от ее взгляда. Как-то очень уютно и по-домашнему легко и свободно. Я редко так свободно себя чувствую с другим человеком. А с ней: словно пришла в родной дом к близкому другу.

Я разворачиваю сложенную газету и показываю высушенное, плоское растение. Горичник байкальский, – говорит Татьяна Николаевна. Беру этикетку, на которой уже написана дата и место сбора: 15 июля 1987 г., левый берег Енисея, п/л Олимпия. Записываю название и краткую характеристику: степное разнотравье, лекарственное растение, «степная морковь». Улыбаюсь тому, как точно народное название передает мое впечатление от растения. Листья мелко-рассеченные, похожие на листья моркови, но не сочные, а сухие. И запах морковный. Я его даже сейчас чувствую. Засушенное растение сохранило характерный морковный аромат.

Открываю газету с другим растением… Это занятие может показаться постороннему глазу довольно скучным. Но для меня оно наполнено смыслом и жизнью. Знакомые незнакомцы получают имена. Хаос растительных форм обретает гармонию и порядок.

До знакомства с Татьяной Николаевной я, конечно, знала, что для разных по освещенности и влажности мест характерен свой травянистый покров. После курса экологии вошло в плоть и кровь представление о биоценозе, как комплексе видов растений и животных, свойственных конкретному месту обитания.

Знала, и на практике убеждалась, что для степных участков характерен набор видов, отличающихся устойчивостью к сухости и жаре. Что достигается разными способами: колючками, волосками, жесткими или очень мелкими листочками. Так, для упомянутой выше «степной моркови» свойственны сухие на ощупь и покрытые серебристыми волосками мелко-рассеченные листья. Экономит таким способом дефицитную влагу.

Знала, что для луговой растительности характерен другой видовой состав. А под пологом леса обитает еще одна группа видов травянистых растений, которых нет на лугу или в степи. Бродя по различным лесам, видела, что в березняке растут цветы, которых не встретишь в сосняке или осиннике…

Но вот о том, что растения могут быть надежными индикаторами состава почвы, не задумывалась. Впервые услышала именно от Татьяны Николаевны, что, например, хорошо знакомый мне горошек призаборный является мезотрофом. Он приспособлен к среднему уровню богатства почвы. А клевер пятилистный поселяется на бедных почвах, там, где из древесных пород растет, практически, одна сосна. В то же время, горошек однопарный служит показателем сухости. Если он появился в березняке, значит, здесь недостаточное увлажнение. Хотя по моим ощущениям, там, где я его собрала, было так же влажно, как и в других участках березового леса, где этого вида нет. Растение точнее меня определило дефицит влаги.

Слова Татьяны Николаевны произвели на меня сильное впечатление. Словно мне приоткрылась тайна, не видимая раньше. Видовой состав лесного разнотравья я могла узнать, просто прогулявшись по лесу. Растения я вижу невооруженным глазом. А, благодаря Татьяне Николаевне, я словно прикоснулась к другому уровню знаний. Как бы заглянула под землю, туда, откуда корни растения получают воду и набор питательных веществ. Это интересно, что о характеристиках почвы можно узнать без проб и анализов, а просто по набору видов растений, которые на ней поселились.

Возвратившись в 2017-й год, я вдруг осознала, что это была одна из последних встреч с Татьяной Николаевной. Я не смогла вспомнить более поздние наши беседы. От этой мысли стало очень грустно. И захотелось вспомнить и сохранить другие, более ранние наши встречи с ней.

Летний сезон 1973 года.  Я впервые приехала в заповедник Столбы в 1972 году, на практику по орнитологии. Это лето было плотно заполнено знакомством с птицами. А вот в следующем, 1973-м году, у меня появилось время и для изучения растений. Татьяна Николаевна жила летом в одном из домиков рядом с Живым уголком и всегда была готова пообщаться со мной.

Я приносила листок или побег растения и узнавала не только название, но и особенности жизни этого растения. Цветок оказывался не просто еще одним видом цветковых растений, а живым существом со своей индивидуальностью.

Однажды Татьяна Николаевна рассказала мне сказку. Сказка была про подмаренник. Попробую ее вспомнить, все-таки больше 40 лет прошло. Значит, так…

«Подмаренник только что появился на свет. И еще не знал, каким он станет, когда вырастет. Он размечтался, какие у него будут цветы. «Они будут такие большие и очень-очень яркие», – сказал он прилетевшей фее. Фея засмеялась: «Нет, они будут беленькие и очень мелкие». «Нет, не такие! Нет, большие!» – огорчился подмаренник, и заплакал. Фея сжалилась над юным растением и сказала: «Цветы будут мелкие, но их будет очень много. Ты будешь выглядеть пушистым белым облачком. А еще у тебя будет очень нежный аромат». Маленький подмаренник улыбнулся и погрузился в приятный сон».

И правда: подмаренник похож на белое облачко, присевшее отдохнуть на лугу. И запах у него приятный. Кстати, подмаренник – лекарственное растение.

Вспомнила, что однажды мы с Татьяной Николаевной беседовали про лекарственные растения, и она сказала, что в заповеднике растет валерьяна. Мне захотелось увидеть, как она выглядит. Рядом с Живым уголком мы валерьяну не нашли, и Татьяна Николаевна нарисовала мне, как выглядят ее листья. После этого я несколько раз приносила ей похожие на рисунок листочки. И слышала: Это не валерьяна, это… Только с пятой попытки мне удалось получить долгожданный ответ: «Это она!!!» Уф! Было чувство, что я завершила важное дело. Теперь я не спутаю валерьяну ни с одним растением.

Кажется, именно Татьяна Николаевна рассказала мне про кедровку, которая запасает на зиму кедровые орешки, пряча их в мох. А потом не все свои заначки находит. И из ее орешков вырастает сразу пучок маленьких кедриков. Позже, водя экскурсии по заповеднику, я показывала эти семейки маленьких кедров и рассказывала про кедровку.

А вот про научную работу по возобновлению кедра, мне рассказала именно Буторина. Эту работу вела Мария Николаевна Ширская. В заповеднике ею было заложено несколько площадок, на которых она сделала посадки кедра. И вела наблюдения за ним. Но кедр оказался капризным и требовательным растением. И не хотел прорастать. Из посадок, сделанных кедровкой, прорастал, а из посаженных Марией Николаевной – нет. К тому же кедровки, белки и другие животные расхищали посаженные орешки и тем мешали научной работе. Так, ненавязчиво, Татьяна Николаевна знакомила меня с историей научной деятельности в заповеднике. Я представляла себе, как непросто Марии Николаевне было добиться, чтобы сохранить орешки кедра от расхищения, и чтобы они, наконец, проросли. Это совсем другое впечатление, чем если бы я прочитала книгу М.Н.Ширской. Передо мной возник живой человек, а не сухой научный текст из Трудов заповедника Столбы.

Вспомнила стихи про Столбы, которые мне читала Татьяна Николаевна:

По всем логам тропа идет.

По всем логам Калтат течет.

Найдешь тропу и будешь рад.

Пройдешь тропой – опять Калтат.

Стихи про то, что в заповеднике много ручьев и маленьких речек, которые называются: Столбовский Калтат, Бабский Калтат, Сухой Калтат, Мокрый Калтат. Целое семейство Калтатов, которые наконец сливаются и образуют просто Калтат.

Татьяна Николаевна вызывала у меня большое доверие, и я поделилась с ней тем, что меня волновало этим летом. Мое ли это дело – орнитология? Стоит ли мне учиться на биофаке последний год и получать диплом? Она выслушала мой сбивчивый, эмоциональный рассказ и сказала: «Надо доучиться. Тем более, что бОльшая часть учебы пройдена, и остался всего один год. Доучиться этот год и получить диплом. А потом можно будет думать о смене профессии». В ее словах был здравый смысл и такая убедительность, что я приняла ее совет. Доучилась, получила диплом. И очень благодарна ей за участие в моей судьбе.

Октябрь 1977 – май 1978 года. Получив диплом, я три года отработала по распределению в Сыктывкарском университете. А потом решила вернуться в заповедник Столбы, в Живой уголок Елены Александровны Крутовской.

Одной из моих обязанностей было получение мяса, овощей и круп для животных и птиц Живого уголка. Кроме продовольствия для животных, я привозила также продукты для людей. Порядок действий был такой: за день до поездки на Мясокомбинат я приходила в город к Татьяне Николаевне. В квартиру Е.А.Крутовской – ул. Конституции, дом 17, кв. ?. Закупала в ближайшем магазине продукты для сотрудников Живого уголка. А на другой день, по пути с Мясокомбината, забирала эти покупки.

Вечер же оставался для нашего общения с Татьяной Николаевной. Я делилась с ней новостями заповедника и Живого уголка. Слушая меня, она пару раз говорила: «В Живом уголке больше заботятся о животных, чем о людях…»

Татьяна Николаевна рассказывала мне, как продвигается ее работа по фенологии. В это время у нее уже несколько лет работала сеть корреспондентов по всему Красноярскому краю. Учителя, почтальоны, журналисты, любители природы присылали ей письма с фенологическими данными – датами наступления различных явлений природы. Таких как: первая капель, прилет скворцов и других птиц, первые весенние цветы, последний заморозок и т.д. Эти данные потом вошли в ее книгу.

Помимо научной ценности присылаемых сведений, эта переписка интересна в другом аспекте. Меня особенно удивило то, что корреспонденты Татьяны Николаевны Буториной охотно собирали для нее эту информацию. Хотя ни о какой оплате их труда и речи не было. Вся работа строилась на интересе и энтузиазме. Здесь был свой секрет: Татьяна Николаевна подробно отвечала на каждое письмо, благодарила за присланные сведения. И поддерживала у людей ощущение важности их работы. Ей удавалось передать им свое увлечение фенологическими наблюдениями. Иногда переписка выходила за рамки научной и становилась общением друзей и единомышленников. Татьяна Николаевна иногда читала мне выдержки из писем, и я до сих пор помню свое ощущение: в эту переписку она вкладывала не только свое время и силы, но и душу. Поэтому был отклик на ее письма. Я не знаю другого примера такой уникальной переписки.

Слушая Татьяну Николаевну, и я заражалась интересом к фенологии. До сих пор вспоминаю ее, когда вижу первый цветок шиповника. И словно слышу ее слова: «Зацвел шиповник, это признак наступившего лета».

Другой пример связи явлений природы. Татьяна Николаевна говорила мне, что белых трясогузок называют в народе ледоломками. Мол, своими хвостиками они разбивают лед на реках. Их прилет совпадает с началом ледохода, отсюда такое название. Жаль, что Енисей не замерзает зимой, и я лишена возможности увидеть это совпадение: ледоход, и только что прилетевших белых птичек, разгуливающих по берегу и покачивающих хвостиками. Ломающих лед :-))).

Однажды, когда я в очередной раз приехала к Татьяне Николаевне, она огорошила меня просьбой: «Не прикасайтесь к дверным ручкам! И вообще ничего в комнате не трогайте!» Она ждала прихода следователя, и опасалась за сохранность отпечатков пальцев. Незадолго до моего прихода, она вернулась из магазина, и обнаружила, что дверь приоткрыта, и в квартире кто-то побывал. Вор? Позже я узнала от нее, что ничто из вещей не пропало, кроме шоколадки. Красть в этой квартире было нечего, такой скромный образ жизни она вела. Поношенные вещи, книги и научные записки не могли прельстить ни одного вора. Но инцидент запомнился и дал повод для веселых шуток про аскетично-строгую жизнь научного сотрудника.

Вспомнила ее фразу, которую уместно привести здесь: « Пьянствую с утра!» Речь идет не об употреблении алкоголя. А о том, что Татьяна Николаевна позволила себе экстремальную вольность: почитать с утра не научную, а художественную книгу. Еще один пример строгости по отношению к себе: удовольствие от чтения книг можно позволить себе только после того, как выполнены все намеченные на день дела.

1978 – 1981 годы. В июне 1978 года я уволилась из Живого уголка, но продолжала поддерживать связь с заповедником – водила сюда экскурсии от Красноярского бюро путешествий и экскурсий. А иногда приезжала в гости к Татьяне Николаевне. Мне вспомнилось ее отношение к двум ситуациям, возникшим в эти годы.

Первая связана с Иолантой Сигизмундовной Коссинской. В 1978 году она устроилась в заповедник старшим лесничим Столбовского лесничества. И вскоре вступила в конфликт с Еленой Александровной Крутовской. Когда я попыталась поговорить с Татьяной Николаевной на эту тему, она отреагировала неожиданно: «Давайте мы с вами не будем обсуждать эту ситуацию. Поговорим о чем-нибудь другом». И ни слова в поддержку или в осуждение Коссинской и Крутовской.

Я восприняла слова Татьяны Николаевны как мудрое решение не лезть в эмоциональные разборки этой ситуации. Тем более, что ни она, ни я не могли реально повлиять на исход конфликта. Может быть, Татьяна Николаевна не хотела испортить наши с ней хорошие отношения? Или, может быть, видела неправоту обеих сторон, но не готова была делиться со мной своими мыслями? Не знаю…

Второй темой, на которую откликнулась Татьяна Николаевна, стало мое увлечение вегетарианством и голоданием. Некоторое время я практиковала довольно строгое вегетарианство и 1-2 разгрузочных дня в неделю. А иногда голодала по три дня подряд. Была сильно увлечена этим необычным и новым для меня опытом.

Когда я приезжала в гости, Татьяна Николаевна угощала меня пловом со скумбрией. Я понимала, что нарушаю свою диету, но не могла отказаться от вкусного блюда. И, наблюдая, с каким аппетитом я ем, она говорила, что я совсем оголодала. Что не стоит так морить себя голодом, это не полезно для здоровья.

Позже я поняла, что впала в крайность, и что мой организм начал испытывать белковый голод. В общем, Татьяна Николаевна была права, обратив мое внимание на излишне строгое увлечение этой методикой. В отношении к голоданию сказалась ее жизненная позиция: жить без крайностей.

Один раз, когда я приехала к ней в гости в Академгородок, мы выбрались погулять по берегу. Глядя на живописные гривы, расстилающиеся на другом берегу Енисея, она сказала: «Я рада, что эти склоны неудобны для строительства. Их не скоро испортят. На мою жизнь хватит».

Потом посмотрела под ноги, и показала мне маленькое растение, густо покрытое белым пухом. Эдельвейс. И рассказала историю про то, как во время оледенения горный цветок спустился в долину и стал расти на пастбищах. В этой истории я услышала второй смысл: про превратности человеческой судьбы. Про то, что жизнь иногда опускает нас с горных вершин на землю.

Март 2017 года.  Татьяна Николаевна прочно стояла на земле, не позволяя идеям и фантазиям отрывать себя от реальности. Я приходила к ней как к мудрой женщине за советом и опытом. И получала то, что нужно – безусловную поддержку. И только сейчас понимаю: эта поддержка была ненавязчивой и нужной, как вода или воздух. Ценность того, что имел, понимаешь в полной мере, когда лишаешься этого.

Вспомнила сейчас, пока писала, одну историю, которую услышала, когда была на практике в заповеднике. Мама-биолог, выезжая на полевые, брала с собой двух своих детей. А чтобы они не заблудились в лесу, прикрепляла к их одежде колокольчики. Это была Татьяна Николаевна Буторина…

5 марта 2017 г.