Флешбэк.
Ненаписанная книга про всё и ни о чём.

Часть первая. Едем на чемпионат.

Грачева Алиса во время нашей недавней встречи на вечере альпинистов и скалолазов с милой женской непосредственностью сказала, что ждёт от меня книгу. Нет, не забытую вернуть книгу, а ни много ни мало, книгу, написанную мной. Дорогая Алиса Ферминовна, ну что бы Вам не приказать доставить со Столбов на тот декабрьский вечер корзину подснежников? Такое задание для меня было бы в разы проще. Это я понял уже задним умом, хотя тогда, загусарив, пообещал:
— Да легко!
Да, легко. Легко может быть моему знаменитому куму — великому Нахалу Петровичу, которому одинаково подвластны ледяные торосы Арктики и зимнего Байкала, заснеженные гималайские пики и сумасшедшие отвесы Асана, а также административные и поэтические вершины. Мне же, с моей недоделанностью и ленью, совершить подъём на свой литературный пригорок, если когда и удастся, то не по диретиссиме Золотой стены, а по скользкому серпантину заплёванного обратного склона. Хотя в истории бывали случаи, когда в искусство и литературу некоторые проникали через чёрный ход, а иногда и через задний проход. И ещё, в случае возможного успеха возникает сомнительная перспектива пачкать своей корявой подписью бывалую грудь одной лихой собирательницы автографов, уже освящённую кохановской меткой, и я заранее жутко стесняюсь. Конечно, совсем другое дело, если бы я смог высечь достойный Истории мадригал на матовом, тугом полушарии, или на свежем развороте атласного паха... Стоп, стоп, стоп! Что-то я и вправду размечтался.

Книга книгой, а вспомнить о событиях, скажем, тридцатилетней давности можно попытаться. В том далёком 1987 году, в самый разгар перестройки, по инерции «... весь советский народ, в преддверии славной годовщины семидесятилетия Великой Октябрьской социалистической революции, в едином трудовом порыве ...» Для молодого поколения эти слова ничего не значат, но читатель постарше, возможно, почувствует дух и атмосферу времени. Времени ушедшего и, увы, многократно охаянного. Сегодня найдётся немало желающих представить частные страдания от родного геморроя, как стон Великого народа под «гэбэшным» гнётом тоталитарной системы, ну, а красноярские альпинисты...

А красноярские альпинисты планировали на тот сезон участие в трёх чемпионатах: «россия» в очном техническом классе на Ягнобе и два «союза», технический и высотно-технический. Команду для участия в Чемпионате России собирал Хороших А.Н, а на «союз» готовились две команды с/к Енисей под руководством Сапожникова Ю.Г. и Захарова Н.Н. Календарно они не совпадали.
Я, к тому времени устроившийся работать на Красмаш и автоматически ставший членом с/к Енисей, спокойно готовился ехать на «россию». Зачленев, обзавелся обязанностями (но не правами) в знаменитом обществе. Нужно было навести порядок в клубном подвале. Перебирая в трудовом порыве сваленное в кучу альпинистское барахло и вскрывая мятые алюминиевые сундуки с останками прошлогодней экспедиции, я услышал голос Сапожникова, озабоченно председательствовавшего на очередном собрании кандидатов на участие в Чемпионате Союза:
— А где этот... как его... МожарОв?
— МожАров, — привычно поправил я.
— Да какая, нах.., разница, — мягко парировал Юрий Георгиевич, бывший ещё и главным инженером завода холодильников на Красмаше. Я тут же симметрично, как инженер у инженера, хотел попросить разрешения обращаться к нему «Георгий Юрьевич», ведь по сути, это тождественные величины (или величания?) — «бедный Йорик» (он же Гога, он же Жора, он же Юрий) дифференцированный тёзка и ему, и его родителю, но, подняв глаза... сдвинул ставшие ватными пятки, вытянул руки по швам и срочно засунул свои инженерные и этимологические намерения себе в... в... рюкзак.
— У тебя когда сборы на России заканчиваются?
Я сбивчиво начал докладывать, путаясь в годах, месяцах и числах.
— Мозги там не е.., — перебил Юрий Георгиевич — давай, чтобы к пятнадцатому июля в Артуче был! — почему-то осерчав, добавил он. Очный Чемпионат Советского Союза в техническом классе проводился в том году в районе а/л Артуч.

Еээсть!!! Закосив в восторженном тумане глаза влево, я уже увидел в великолепной шеренге грудь третьего человека, кажется Меллори, стоящего сразу за Хергиани и Тенцингом. Есть Золотой дубль! Если так дело дальше пойдёт, то, глядишь, и бюст установят в родной хакасской деревне. Посмертно. Видение постепенно растаяло, а ощущение восторга и хорошо сделанного дела осталось. Нет, прошу понять меня правильно: я, конечно, понимал, что нужно решить ещё ряд вопросов. В частности, не было ясно, как носить Чемпионские ленты: через левое плечо или через правое. А может крест-накрест, чем не гренадёр. Но это можно будет решить и после, как сейчас принято говорить, в режиме реального времени. Остальное — чистые формальности. Законная же возможность освободиться с любимой работы на полтора месяца с сохранением зарплаты вообще не поддавалась нормальному осмыслению.

Как я уже отмечал, Чемпионат России планировалось провести в Варзобе. «Школа» готовилась на скале в ущелье реки Сиама, а для восхождений предлагалась Ягнобская стена на вершину Замин-Карор. В основной и запасной составы команды были включены Кузовов Юра — капитан, Богданов Виталя, Калугин Валера, Колесников Костя, Наумов Коля, я, Толик Павельев из Норильска и Слава Воробьёв из «Девятки». Всего восемь человек. В команду должны попасть шестеро. Кузовов, как капитан, — вне конкурса. Я, после сезона 86 года став «блатным», — тоже.

Стратегический План предусматривал: первое — порвав всех соперников, стать первыми в этом сезоне; второе — продолжить триумфальное выступление уже на первенстве Союза; и, наконец, третье — истоптав и оттоптав Гималаи (переход Хороших через Гималаи), обмыть пыльные вибрамы сибирских парней «в тёплых водах Индийского океана». Забегая вперёд, скажу: вторая, оперативная, часть Плана Александра Николаевича была выполнена, правда, другим спортивным составом. А вот в осуществлении тактических мероприятий... следовало проявить известную осторожность и деликатность. Вполне обоснованно полагая, что вид нашей сборной может угнетающе подействовать на психику соревнующихся команд (термин «шокирующая Азия» существовал уже тогда), тренер решил до поры не пугать соперников и определил место проведения тренировочных сборов подальше от Варзоба. В его тонком расчёте выматывающая рокировка с многократной разбивкой и эвакуацией базового лагеря представлялась меньшим злом, чем преждевременная деморализация противника и зачёт победы нашей команде по причине неявки соперников на турнир. Все же помнят ситуацию с Карповым весной 1975 года, когда забздевший Боби Фишер, тогдашний чемпион, не явился на поединок с претендентом. И ведь нашлись злые языки, утверждавшие, что Анатолий Карпов стал Чемпионом мира по шахматам незаслуженно. Всем глотку не заткнёшь. Вот, чтобы не было потом лишних разговоров, Хороших Александр Николаевич и повёз своих головорезов на тренировочные сборы «огородами» древней Согдианы, встречь пути по которому ещё две тысячи триста лет назад вёл на цветущий Мараканд свои несокрушимые фаланги и боевые колесницы другой хороший парень — тоже Александр, но... извините, Филиппыч. Повёз он их вдоль экзотических для чалдонского глаза плантаций шелковицы, через базар Пенджикента и колхоз Рудаки, мимо священной могилы великого слепого поэта — в альпинистский лагерь Артуч. Да, именно в Артуч, куда я должен после «россии» явиться на сборы красноярского «Енисея».

Слева-направо: Хороших, Богданов, Радзинский, Наумов, Павельев, Воробьёв.

Место для базирования облюбовали на уютной террасе в километре от лагеря вверх по ущелью. Пока идёт обустройство стоянки, немного расскажу о некоторых участниках сборов.
Хороших Александр Николаевич — руководитель и тренер. Это он открыл для советского и российского альпинизма Светлой Памяти Петра Кузнецова, переведя его в прошлом сезоне из запасных в основной состав команды (вместо меня) на «россии» в Узунколе. Конечно, Петька бы потом и сам выбился в люди, но... талантам нужно помогать, а бездари сами пробьются — «ты их в дверь, они — в окно». Я, к примеру, через год снова в команде. Большой восходительский опыт и врождённый талант организатора позволили Шуре в будущем создать великолепную российскую команду с участием красноярских звёзд: Сметанина Н., Кузнецова П., Пушкарёва С. — победителей и призёров чемпионатов страны.
Начспас — Влодарчик Николай Григорьевич, немногословный и рассудительный, не амбал, но ему принадлежит первопроход одного из лучших маршрутов этого района на вершину Бодхона. Фу-у (кашляю) вот если бы он ещё не курил, но это — «фирменное» красноярского Спартака.
Андреев Владимир Иванович — начпрод. Одна из ключевых фигур сборов. В условиях тотального дефицита во времена застоя и последующей катастройки (коренных жителей главного города-Героя прошу не торопиться уличать меня во лжи) достать тушёнку, сгущёнку, да ту же гречку, чтобы прокормить команду прожорливых спортсменов, нужно было уметь. У Владимира Ивановича это вполне получалось.
Но, даже имея самые качественные и дефицитные продукты, без хорошего повара каши не сваришь. А у нас повар — Лена Шимоткина, улыбчивая и доброжелательная, трудолюбивая и совершенно неконфликтная. В условиях походного быта (и не только походного) эти качества дорогого стоят. И ко всему перечисленному, ещё и красавица.

Незадолго до отлёта команды атлетов из Красноярска шеф представил нам довольно молодого человека:
— Знакомьтесь: наш доктор, — мы обменялись рукопожатиями. — Радзинский Володя, врач из венерологического диспансера.
Я вздрогнул и тайком вытер о штаны сразу вспотевшую руку.

Закончив обустройство, утром следующего дня команда, собираясь размяться и отработать взаимодействие связок на нетрудных окрестных скалах, закручинившись, наблюдала, как наш доктор, стоя на одной ноге и вывернув в локтях руки затейливым торсионом (очевидно, как я догадался после, для удобства входа в торсионные поля) с шипением выдувает из себя воздух, втягивая, впрочем без особого успеха, обозначившийся животик. Будучи тёмным от природы и не особо стремясь «посветлеть», Ваш покорный тогда ещё ничего не знал об оздоровительных чудесах восточной гимнастики. Глуша нарастающую тревогу, я осторожно выяснил у шефа, что на самый, самый крайний случай (худой конец), анальгин, зелёнка и шуршащие целлофаном цилиндрики аскорбиновой кислоты у нас, кажется, имеются. И то ладно.

Глумливый парадокс ситуации заключался в том, что буквально через несколько часов, мне на своей шкуре довелось испытать экзотические методы врачевания нашего новоявленного нетрадиционала. Выбрав для первой тренировки невысокие скальные выходы на осыпном склоне рядом с базой, мы, разбившись на связки, попробовали пройти их вначале в двойках по параллельным маршрутам. Пока я и Богданов обсуждали тактику прохождения своего пути, Слава, будучи на голову моторнее нас, залез уже метров на десять, но не одолев в лоб гладкую стенку, резонно гульнул траверсом влево и, оказавшись прямо над нами, прицельно метнул в меня небольшой камень (примерно с голову современного восемнадцатилетнего сосунка). Чиркнув по каске, камень ударил в плечевой сустав и, срикошетив, радостно ухнул в сыпуху, навеки воссоединившись с родной породой. Я, как евдокимовский Лёха после бани, ещё попытался левым указательным повертеть у виска Славе:
— Ты чё делаешь? Больно же!
Но палец не действовал. Я ещё подумал: «Как теперь в носу ковырять». Попробовал приподнять всю руку — почему-то тоже не работает. Тогда, подняв здоровой «грозною десницей» забарахлившую левую до уровня плеча, ради интереса отпустил её. Рука маятником закачалась вдоль тела, демонстрируя затухающие колебания. Нихрена себе, сходили размяться! Хорошо ещё, что не правая рука: в компании Калугина и Богданова левой рукой я бы не справился с ложкой.
Стянув одежду, осмотрели с Виталей плечо. Рана оказалась небольшой, чуть больше советского железного рубля и не навылет. Насчёт кости непонятно. Ну, правильно: рентген, как обычно, забыли взять с собой.
Чтобы не беспокоить раньше времени тренера, решили не торопиться с докладом, и поэтому мне пришлось подождать, пока народ налазается, а потом, как ни в чём ни бывало, строем вернуться в лагерь. Чувствительность в руку стала возвращаться, но лишь для того, чтобы я смог почувствовать настоящую боль. Боль, схожую с зубной, но почему-то исходящую откуда-то из-под лопатки. Забравшись в душную палатку, стал ждать доктора, которого парни попросили зайти ко мне, предупредив пока ничего не сообщать начальству. Сходу попав в заговорщики, Володя, оглянувшись у входа, чтобы проверить не притащил ли за собой «хвост», интимно поинтересовался:
— Чего хотел?
— Вот, снарядом зацепило, — как можно беззаботнее сообщил я.
На четвереньках пробравшись в тесный угол палатки, доктор подлез к моему плечу, став удивительно похожим на ЖЭКовского сантехника, вызванного починить импортный унитаз.
— Интересно, откуда здесь может подтекать? Так, понятно.
— Ну, — думаю, — сейчас достанет новую прокладку...
Однако доктор, потеряв интерес к месту протечки, занялся осмотром голеностопа моей, почему-то правой ноги.
— Так, так, где тут? Вот! — поймал он какую-то жилу неожиданно сильными пальцами. От неожиданности я ойкнул, в разбитом плече, предсмертно вспыхнув, разорвалась перегоревшая «двухсотка», и раскалившийся патрон стал медленно остывать. А-ааа. О-ооо. Вот оно, неземное блаженство, куда там «Баунти» с райским наслаждением.

На следующий день почти весь состав сборов перебрался на роскошные ночёвки Куликалонских озёр.

Слева-направо: Можаров, Калугин, Павельев, Наумов, Богданов.

В центре Хороших Александр Николаевич.

Сборы продолжались. Открыв сезон тренировочной «тройкой» на вершину Алаудин, не запомнившейся ничем кроме приятной встречи на подходе с землячкой Любой Искровой (в простонародье — Тундрой), работавшей инструктором в лагере, вшестером отправились на Марию по шабановской 5Б. Валера Калугин и Слава Воробьёв в «двойке» сходили ещё раз на Алаудин, но уже по 4Б. Приятный, сухой и тёплый скальный контрфорс нашего маршрута выходит на довольно просторное плечо ниже предвершинного гребня. Ночёвка получилась шикарной.

Видите, я не шучу, ночёвка действительно шикарная.

Перед выходом на гребень. Можаров и Кузовов.

Богданов Виталий Анатольевич.

Утром без проблем вышли на гребень, а макушка — вот она, совсем рядом. Всё шло нормально, но только начали спуск, как навалилась, накрыв спусковой гребень своим наэлектризованным брюхом грозовая туча. По кулуарам потекли ручейки снежной крупы. На ступеньке, где висит спусковая петля — кто ходил 4Б или спускался с Марии должен знать — я не успел свалиться дюльфером под стенку и, почувствовав неотвратимость разряда, только и успел сделать пару шагов от опасного обрыва вверх по сыпухе, крикнув вниз стоящему на приступке Коле Наумову:
— Сейчас долбанёт!
Окружающий мир оглушительно лопнул и тупым ударом по затылку с оттягом меня опрокинуло на безопасную осыпь. В юности мне прилетало штакетиной по шапке возле деревенского клуба (многие уже, наверное, заметили) поэтому я сразу попробовал сообразить — откуда здесь-то взялась доска? Потом допёр — так ведь это снова камень! Но помотав словно работяга-мерин отгоняющий назойливых мух в жаркий июльский полдень гудящей башкой, отмёл и это предположение. Откуда на гребне камень сверху? Да и Слава где-то внизу, это какую же надо иметь целкость... Значит электричество, мать его! С ним у меня пока не было близких отношений. Зная, что после удара молнией у некоторых избранных открываются разные чудесные возможности, я подумал, что может быть тоже стану ясновидящим или хотя бы рука заработает, но ничего такого не произошло. Рука, хоть и болела меньше, но так и болталась беспомощно и бесполезно. Видно не хватило вольтов в разряде. Сжечь на солнце морду до корост и отрастить неопрятную щетину я уже успел, поэтому понятие «однорукий бандит», наверное, восходит к тем временам и месту.

А между тем время поджимало: нужно было перебираться в Варзоб (в переводе с таджикского — Бородино), к месту Генерального сражения. Главком заметно нервничал, что-то не срасталось с транспортом. Имея предварительный железный договор с местными водилами, нужно было, тем не менее, вносить кучу разнообразных поправок по времени, оплате и т. д. Но, тронулись!

Слева Воробьёв Слава, справа Калугин Валера.

Автомобильные путешествия в Фанах, как и вообще на Памире, это отдельная, захватывающая тема. Некоторые советские декхане, сменив безропотного ишака на непредсказуемый ГАЗ или ЗИЛ, сохранили милейшую привычку во время нештатной ситуации на опасном горном склоне срочно покидать место за штурвалом, предоставив решение текущих проблем неуправляемому «железному коню», как предлагали до этого безропотному ишаку. Острить на эту тему совсем не хочется. Саша Кузнецов (Кузя) мог бы рассказать, как через пару месяцев после описываемых событий водитель лагерного автобуса в Дугобе бросил баранку и спрыгнул с машины, полной завершивших смену участников и инструкторов, не вписавшись в поворот. Саша удачно катапультировался через разорванную крышу во время одного из кульбитов, а жена Юля — во время следующего. К сожалению, не обошлось без жертв.

Вот вам и «шокирующая Азия» друзья. Наумов с азиатским ножом.

«...да, азиаты мы, с раскосыми и ...»

Плюньте мне в глаза, если это Европа. На фото внизу Калугин Валера.

Участок рокады от Артуча до Варзоба — типичная памирская раздолбень, обильно разбавленная суровым местным колоритом. Мутный Зеравшан, бывший «на слуху» благодаря Зеравшанской ГЭС, но увиденный впервые, кружил жёлтые водовороты глубоко в ущелье под нами. Кишлак Айни, районный центр, вопреки славе «памирской жемчужины» не произвёл на нас впечатления. Возможно, неторопливый осмотр достопримечательностей и архитектурных шедевров посёлка и изменил бы мнение, но метко брошенный булыжник в мятый борт нашего автобуса, проехавшего короткими южными сумерками по узкой наклонной улице, не означал для нас «Добро пожаловать». Это было очевидно, хотя гостеприимство таджиков известно всем. Скорее всего местные «донжуаны» усмотрели через мутные стекла нашего «пазика» угрозу их беспредельной монополии на любовь и обожание юных анзобских красавиц. Совершенно напрасные, между прочим, опасения. Наша команда уже мало напоминала гусарский полк, вступивший в провинциальный городок. Не «Кричали женщины „Ура!“ и в воздух...» лифчики, соответственно, не бросали. Не встретился и меняла, чтобы перевести с русского «для прекрасной Лалы» слово ласковое — «поцелуй». Короче, никаких «персидских мотивов», кроме напрашивающейся рифмы к слову Айни. И как здесь мог газелить Рудаки — типа, персидский поэт? Непонятно.

Бесконечные серпантины Анзобского перевала проезжали ночью. Коцан (Костя Колесников), ранее уже бывавший в этих местах, всё пытался восторженно обратить наше внимание на реку, текущую внутри колоссального каменного завала. Но полусонная команда вяло реагировала на подобную чудь. Даже Валера Калугин, в кровь исхлеставший пальцы о струны гитары, задремал на длинном заднем сиденье, как молоденький есаул под ольхой. Репертуар нашего загорелого члена на 90% состоял (я имею в виду нашего члена команды) из песен Розенбаума, причём, на мой непритязательный вкус, в его исполнении это было душевнее и зажигательней, чем у самого Александра Яковлевича.

Не самым ранним утром наш автобус остановился на «стрелке» у моста через реку Варзоб, в устье реки Сиама, притока Варзоба. На довольно ровной площадке стояли палатки. Около них толпились широкоплечеподтянутые спортивные люди, не без любопытства наблюдавшие за нашей шатающейся выгрузкой. Альпинистская элита России готовилась к предстоящему Чемпионату и повторение достижений Марко Поло их мало интересовало. Наш руководитель, прочищая глотку как оперный певец перед премьерой, нетвёрдой походкой моряка, ступившего на сушу после утомительной «кругосветки», направился к отдельно стоящей группе серьёзных товарищей с лицами мастеров ночной смены режимного предприятия, поджидающих на проходной опоздавшего разгильдяя.

Бескислородное восхождение по-азиатски.

— Ах, не вините меня в том, что опоздал чуть-чуть, — пробно барданул тренер, позорно дав «петуха» на последних двух нотах. Видимо, судьи «винить» слишком строго нас не собирались, тем более что Главным судьёй был Соболев Владимир Сергеевич — председатель федерации альпинизма и скалолазания Красноярского края. Ну вот, отлегло от души. Правда, острым коготком неприятно царапнуло доведённое до нас с лицемерным сочувствием сообщение, что кроме «школы» и восхождения в программу Чемпионата включены соревнования по общефизической подготовке, причём по результатам, если не выполнен минимум, будут начисляться штрафные баллы. Жаль, что сия революционная идея не вышла за рамки Чемпионата России по альпинизму в скальном классе, а как было бы заманчиво срезать какого-нибудь Плющенко, заставив его перед соревнованиями по фигурному катанию натянуть поверх коньков кошки и пролезть зачётную ледовую стенку, пусть и с верхней страховкой. Между прочим, нужно будет подтягиваться на перекладине. «Пистолетик» и пресс через скамейку куда ни шло, но выходит, что мне нужно будет на одной руке (вторая никуда не годится) подтянуться пятнадцать раз — я же не Джек Овчинников в конце-то концов!

Наступил деликатный момент комплектования команды. Претендентов восемь. Выступать будут шесть. В который уже раз продемонстрировав демократическую мудрость, тренер кокетливо предложил кандидатам тайным голосованием самим определить состав команды. Что-то вроде «гамбургского счёта». В результате получилась такая картина: Кузовов, Богданов, Колесников, Можаров, Наумов, Павельев. Но Толик Павельев первым выразил сомнение по поводу своего участия. Выяснилось, что он неважно себя чувствует. Наш норильский друг искренне полагал, что для будущих великих свершений нужно тренировать дух и тело в сугубо экстремальных условиях. А где, скажите, взять эти условия в тёплых Фанских горах? Ну, разве что выбрать место для ночлега посырее, вне палатки и без каремата. Смелый опыт, интересный уже сам по себе, мог бы, наверное, дать любопытный практический результат не засоплюй весёлый новатор раньше. С тяжёлым сердцем Александр Николаевич, нерачительно расходуя административный ресурс, вводит в состав команды Валеру Калугина, вопреки настрою участников. На наш аргумент: «Пока туда-сюда, глядишь, и Толик оклемается», — тренер обречённо вздохнул:
— А если не поправится? Лучше уж пусть Валера лезет, хотя, возможно, мы все потом наплачемся ещё.
О том, что среди кандидатов есть ещё Слава Воробьёв, никто из нас не вспомнил тогда. К сожалению, он так и не притёрся к коллективу.

Уловив верхним, как у сибирской лайки, чутьём спад нервного напряжения из густой южной тьмы выступила, гостящая этим вечером у нас и удалённая Николаем Григорьевичем на время дебатов Наташа Киса — мелкая столбовская хищница и одновременно подающая надежды молодая красноярская скалолазка, приехавшая в Варзоб по «новичковой» путёвке. Сегодня Наталья почтенная дама, мама и успешный предприниматель, пользующаяся на Столбах и в городе заслуженным авторитетом. Это несомненно. И не случайно её мурлыкающая речь уже тогда являла собой добротный замес глубоких эсхатологических мыслей и «вереницы прочно упакованных силлогизмов», применительно к нашей залихватской затее.
— Зачем вы туда лезете? Можно же погибнуть. Станете потом чёрными альпинистами, — ну и так далее.

Ну, всё! Начинается! На другой день с утра команды на небольшой спортивной площадке лагеря начали сдачу обещанных физических нормативов. Идеи наших высоколобых альпинистических функционеров в дальнейшем с радостью подхватили устроители разных там «последних героев» и «цирка со...» для столичной гопоты, в повседневной жизни именующей себя «звёздами». Не остались в стороне и наши европейские друзья, тратящие их народные денежки на международные шоу с разъярёнными быками и гимнастическим финалом на скользкой горке со ступеньками. Хотя, конечно, свои бабки коварные капиталисты возвращают с лихвой. Вы только прикиньте, на сколько миллионов евро высасывают наши звёзды бухла и отсасывают устриц на тех разнузданных лазурных шабашах. Но вернёмся к нашим баранам, вернее к быкам, ещё вернее, — к их отсутствию на нашем спортивном празднике. Думаете, без них мне было проще на том ристалище? О других не скажу, но я с быками с детства умел обращаться, в том числе и крутить им хвосты. Очень даже бывает захватывающе, для тех, кто понимает. А вот разные гимнастические снаряды — перекладины, брусья и прочие брёвна, вызывали в моей душе стойкое отвращение и панический страх. Замечательно, что наши соперники все эти препоны проходили с хаханьками и смехоёчками. Вся судейская коллегия дружно пыталась стянуть с турника одного из спортсменов, с шатунной частотой подтягивающегося на единственной перекладине шестой десяток раз.
Среди нас профессиональных гимнастов не было, и потому парни скромно приседали, выгибались и подтягивались минимально необходимое число раз. Даже Костя Колесников, молодой и сильный красавчик (о таких через несколько лет стало принято говорить: «реальный пацан») рекордов не ставил, зажимая переполнявшие его физкультурные позывы. Я бы и рад что-нибудь позажимать, да «бодливой корове Бог рогов не дал».
Изнывая от идиотизма происходящего, я присел пистолетиком, скрипя позвонками и зубами, через скамейку отмахал упражнение на пресс и уныло двинулся к перекладине. Судьи, не утруждая себя и не балуя спортсменов разнообразием, определили количество упражнений во всех подходах неким универсальным числом — пятнадцать. Почему не четырнадцать или шестнадцать, не объяснили. Мне эта загадка тоже не по зубам. Мои сомнения в собственных потенциях, к сожалению, блестяще подтвердились. Со слезами и стоном выдав «на гора» десяток подтягиваний, я мог реально подставить команду, если при подсчёте баллов команде для завоевания первого места не хватит подвезённых мною штрафных. Рисковать здесь не стоило. Объяснив ситуацию, попросили вторую попытку. Судьи благосклонно разрешили. Сегодня было бы достаточно заглотнув пару капсул мельдония легко решить проблему. Но в те времена мир ещё не знал этой фантастической возможности. По старинке размяв шею, спину и, опять же, одну (правую) ногу, доктор горстями нанёс на мое горячее тело никофлекс, меновазин, троксевазин и ещё какую-то не менее вонючую гадость. Делать капитальный ремонт времени не было, довольствовались чисто косметическими мерами. Хотя я уже был готов к тому, чтобы Вова мне и «... грудь рассек мечом», и сделал пересадку сердца, а главное — «... вырвал грешный мой язык». Сколько я от него настрадался! Косметика косметикой, но после неё я легко подтянулся шестнадцать (для верности) раз.

Забег в гору. Любимая пытка у тренеров и судей, через которую многие и сами прошли в своё время. Перед стартом договариваемся не растягиваться. Ага, время пошло! Бежим кучно, но постепенно Богданов, а за ним — капитан, на полкорпуса, на корпус, на два, три... «Нет... Ведь договаривались. Не... растягиваться», — толчками бьётся в крышку черепа упругая мысль. «Друзья называется — бросили помирать».
Один Валера Калугин, чуть сзади, заботливо следя за моим состоянием, замыкает растянувшуюся колонну.
Солнце в зените и, как огромная лупа (если не сказать точнее), старательно наводит фокус на твоё темечко, чтобы выжечь на нём то короткое слово, которое мы в детстве выжигали увеличительным стеклом на сухом срубе деревенской бани. Крутой каменистый склон, местами поросший нежными метёлками югана, колышется то ли в знойном мареве, то ли в слезящихся глазах. Мелькающий впереди крепкий тыл Коли Наумова сменяет перекошенное в соревновательном экстазе дико орущее лицо Кости:
— Батя, давай, сука!
Я «даю». Даю из последних сил. Размятая и разогретая правая нога неудержимо мчит ввысь быстрым соколом, так и норовя совершить моим телом разворот через левое плечо. Левая, неухоженная, с рваными связками голеностопа, тюленьим ластом гребёт пыль и мелкий камешник крутой варзобской тропы.
— Батя, давай! — кажется это орёт уже не Костина рожа, а Наумовская..., эта самая..., как её... Боже, всё слилось, всё смешалось в дикой, искрящейся фейерверками карусели. Не горы, а какой-то «дом Облонских». Всё! Нет, ещё немного, фсёёё!!!

Подохнуть прямо на тропе в тот раз парни мне не дали. Всё те же Костя и Коля подхватили меня под мышки и так, обнявшись, втроём мы пересекли финишную черту. Мои, мягко сказать, и так не самые прямые ноги при этом выписывали чудесные кренделя, и оторопевший судья на финише забыл отключить секундомер: ему померещилось (солнце никого не щадило), что мы решили сплясать сиртаки. А может быть ждал, когда закончит дистанцию Калугин, который не преминул «по полной» огрести от Константина за отставание. Хотя Валера и утверждал, что он страховал нас сзади.

Скромный второй результат (зачёт шёл по последнему участнику команды) никак не влиял на турнирное положение команды. Впереди была «школа». Это не Первое сентября, как подумали некоторые, а показательные выступления команд на ограниченном участке скалы, где участники должны продемонстрировать своё техническое мастерство и умение работать в команде. Занятое место в сумме с баллами, полученными за основное восхождение, и определяет конечный результат. К тому же «школьная оценка» напрямую влияет на очередность выбора маршрута восхождения.

Кинули жребий. Нам выпал второй номер. Хорошо что не первый, хотя идущая первой, не претендующая на лидерство команда, вряд ли сможет показать эталонный вариант выступления. Да у нас и времени, чтобы посмотреть хотя бы в бинокль и проанализировать на их опыте маршрут, уже не остаётся. Как раз сами готовимся к выступлению, не до наблюдений. Можно сказать, идём маршрут «с листа», потому что показ трассы судейским «негром» с верхней страховкой скучен, нуден и непонятен, короче говоря — «ни о чем», как лента Тарковского, но это обычная практика.

Хатнюк Иван, земляк и болельщик.

Первая команда пошла. Судейская бригада, вооружившись биноклями и подзорной трубой, установила наблюдение, дотошно фиксируя все ошибки и нарушения правил горовосхождения. По плану в этот день своё выступление должна продемонстрировать ещё одна команда: наша, — остальные должны лезть завтра. Свободные до завтра участники не менее внимательно, чем судьи, ревниво следят за прохождением маршрута соперниками. У них будет возможность сравнить достижения двух команд. Мы готовимся к своему выступлению не глядя на скалу, для нас восхождение уже началось. Ничего не забыть, всё подвязать и подцепить. Приходится брать много лишних крючьев и закладок, потому что неизвестно, что может понадобиться конкретно на твоём участке.

Как и ожидалось, первая команда не поразила воображение блестящим выступлением. Оно похоже на первый грех пионера-акселерата с развратной вожатой — неумело, хотя и продолжительно. Лазали долго и путано. Но в любом случае у них пока первый результат. Нам разрешено пройти к месту старта. Ваня Хатнюк (Самурай) чуть ли не единственный наш болельщик, желает удачи. Он приехал в лагерь по путёвке для выполнения спортивного разряда, но ради такого случая смог выкроить время для поддержки земляков. Подойдя под скалу, пытаемся прочесть ограниченную киперкой затейливую головоломку маршрута. Стена развернула свои страницы в южную сторону и во второй половине дня представляет собой не занимательную книжку с картинками про природу, а раскалённую гранитную сковороду, впору блины печь. Знойное небо приобретает серо-сиреневый оттенок. Душно. Будет гроза, не сейчас, позже. А нам судья на старте даёт отмашку. Начинает двойка Калугин — Наумов. Связка Богданов — Можаров проходит по проложенному пути и обрабатывает свою часть маршрута. Завершают обработку Юра с Костей, и тщательно собрав всё снаряжение, команда вылезает на плечо в неявном гребешке, откуда по кулуару сыплется вниз. Голоса пропали у всех, из горла вырываются хрипло-сиплые звуки, как у молодых петушков (никаких намёков!) — невыносимая жажда и необходимость подавать команды громким голосом, чтобы и судьи за двести метров слышали их, подорвали вокальные возможности коллектива. Песен в этот вечер у наших палаток не было. Зато довольные соперники, интуитивно почуяв неубедительность нашей премьеры, если продолжить сравнительную аналогию с первой командой — как последний акт пенсионера (прошу прощения у читателя за столь рискованные параллели) — «заповедными напевами» и незатейливыми аккордами терзали струны и душный мрак восточной ночи.

«Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город», — писал Булгаков. Уверен, Афанасьич нашёл бы точные слова и для тьмы, накрывшей наши горы — у меня не получается. Копившая про запас все эти дни влагу мощная туча обрушилась к утру на Памиро-Алай. Тёплый ливень, для степей и пустынь благо, в горах может принести заботы и беспокойство для их обитателей и посетителей. Облегчение, наступившее вначале, с первыми каплями дождя, весёлый переполох, вызванный камнепадом и последующим водопадом со скалы, под которой расположилась лагерем куйбышевская команда, когда из палаток выскакивали полуголые соратницы самарских спортсменов, легкое недоумение, после того как скромница Сиама, набухнув, вышла из берегов и пьяно пошла по лагерю, смывая неприбранные вещи и продукты и, наконец, тихая паника, когда нужно было уже как-то успеть перебраться в безопасное место — вот те чувства, которые, сменяя друг друга, посещали участников Чемпионата России по альпинизму в скальном классе в сезоне 1987 года нашей эры.

Перетаскав под проливным дождём бивуачное барахло на безопасную площадку, расположенную на территории лагеря, немногие добровольцы (я, воспитанный на собирательном образе положительного героя «Павлика Матросова», конечно в первых рядах) поднялись на защиту лагерной столовой от микроселя, который тевтонской «свиньёй» уже пересёк площадь и неотвратимо приближался к широкому входу обеденного зала.
Кулаки-кровососы, вражеские доты и «тигры», как и коварный лёд Чудского озера у Вороньего камня, остались в недосягаемом прошлом, и я реально комплексовал по этому поводу. Нет, серьёзно, вы не смотрите, что у меня грудь впалая, зато, как говорится, спина колесом. Свято веря, что «... в жизни всегда есть место подвигу» (как, впрочем, и подлому), я с мясом вырвал из пожарного щита красную штыковую лопату и с нею наперевес бросился рыть отводную траншею в утоптанном и каменистом грунте лагерного плаца. Наверное, меня постигла бы противоречивая доля политрука Диева (или Клочкова?) с его бессмертным кличем: «Велика Россия, а отступать некуда!», — не подоспей вовремя варзобовский тракторист на лихом «петушке» с примотанными проволокой шлангами высокого давления и болтающимся за спиной ржавым ковшом, действительно напоминающим петушиный хвост. Отчаянно дымя выхлопом и обильно мочась под себя трансформаторным маслом из гидросистемы, он, тем не менее, грамотно и без героической истерии завернул забузивший ручей в родное русло. Разочарованная зрительская масса в лице новичковой и значковой смен нехотя начала расходиться. Вроде бы завязавшаяся интрига — кто победит: идиот с кумачовой лопатой или наступающая грязевая волна — рассосалась сама собой. Если уж не везёт, так не везёт! Ну, хоть бы какой астероид угрожающе приблизился к планете, что ли.

Объявленный в связи с ухудшением погоды перерыв в Чемпионате дал возможность нашим серьёзным соперникам воспользоваться случаем, как перемирием в одностороннем порядке, и грамотно отработать тактический план своих выступлений. Сегодня боевики в Сирии охотно используют этот опыт для передислокации и накопления сил.
Спустя неделю, по холодку, ещё не выступавшие коллективы получили возможность показать требовательному жюри на отмытой скале свои «домашние заготовки». Судьи, не учитывая веселье и находчивость участников, а оценивая исключительно технику и сравнивая время, выставили оценки. Мы получили двойку! В смысле — второе место. Не так плохо, кстати, учитывая наш стартовый номер и сложившуюся ситуацию. Хотя ... Нет, нет. Думать, что занявшая первое место в «школе» команда сильнее нас — вредно и рано. Всё ещё впереди. Действительно, ВСЁ оказалось впереди.

Часть вторая. Ягнобская Стена.

Судьба, доля, удел. У каждого — свои, но, пересекаясь и сплетаясь, они образуют занимательную штуку — Жизнь. А она многогранна и многолика. Ведь какой-то Затейник, присваивая при рождении каждому свой стартовый номер, потом, для разнообразия и своего развлечения, неожиданно вбухивает перед тобой в седые ковыли замшелый камень с загадочным текстом: «Направо пойдёшь — ...», или периодически предлагает тянуть то спичку, то карту, а то и пахнущую неродным потом, свернутую в трубочку бумажку из чужой шапки, с твоим подчищенным и исправленным номером. Жребий. Иногда только он позволяет выбрать из двух или нескольких приблизительно равноценных вариантов один, исключительно твой, хотя и далеко не всегда самый удачный.

По правилам, команды, занявшие в школе первые четыре места, тянут из шапки один из четырёх номеров, написанных на бумажной четвертушке. Вытянутый номер означает вашу очередь выбора пути по Ягнобской стене к вершине пика Замин-Карор. Около десятка классифицированных маршрутов, оценённых независимой группой опытных специалистов, предлагается командам на выбор по вкусу и силам. С пятого по восьмой номера разыгрывают команды с соответствующими турнирными результатами. Ну и так далее. В стройную схему справедливого состязания может вмешаться Случай. Их Величество допускает возникновение ситуации, когда занявшая четвёртое место команда может вытянуть первый номер, и соответственно замахнётся на самый дорогой маршрут. Правда его ещё нужно пройти, но на первенстве республики случайных бригад не бывает.

Четыре капитана отправляются на судейскую «кухню» и пробуют себя в качестве баловня судьбы. Первым тянет капитан команды, занимающей верхнюю строчку турнирной таблицы. У него один вариант из четырёх. Только бы не первый, только бы не первый. Есть! Второй номер! Отплывай. Пока всё нормально. Наша очередь.

Креститься тогда было не принято (87-й год двадцатого столетия) и пока ещё не модно. Поэтому, альтернативно плюнув через левое плечо три раза, Юрий Кузовов, наш капитан, запустил руку в бело-синюю вязаную шапку. Один из трёх, Юра. Один из трёх. Опа! Первый номер! Ура! Единица, кол! Дальнейшая процедура перестала нас интересовать и волновать.

Ну вот, наступает «момент истины» — выбираем маршрут. В далёкие дошкольные времена строгие дяди и тёти говорили нам, что воспитанный мальчик должен взять самое маленькое, (а ещё лучше — червивое) яблоко из предлагаемой кучки. Ага, щас! Мы заявляем «шестёрку» Самодеда — самый дорогой из предлагаемых, (для критиков и знатоков специально повторяю — из предлагаемых) маршрут на стене. Самое большое и румяное яблоко. В случае безаварийного восхождения, согласно тактическому плану, наша команда становится недосягаемой для соперников. Осталось собрать рюкзаки, потому что завтра вертолёт начнёт заброску участников и судей под стену.

Остаток дня проходит в суматохе и хлопотах. Вопросы, вопросы. Корпоративные и частные.
— Вторая ночёвка у нас получается на Капитановской полке, так? — Костя с капитаном колдуют над тактическим планом.
— Это сколько за первое место получается? — в уме подсчитывает недостающие до выполнения норматива мастера баллы Валера Калугин.
— Э, а чё мы там жрать будем? — задаёт волнующий его вопрос Виталя.

Я, не способный мыслить тактически, всеядный, бесшабашный и безбашенный (мне собраться — только подпоясаться), с уважением наблюдал за Колей Наумовым. Привыкший всё делать загодя и капитально, он дошивал толстой хомутной иглой себе обвязку из длинной синтетической ленты, широкой и жёсткой как конская подпруга, презентованной нам аэрофлотовским другом Ваней Гордеевым. Изначально предназначенная крепить перевозимое добро в грузовом отсеке Ан-26, она после некоторых нехитрых и решительных манипуляций приобрела вторую жизнь в нашей компании и кампании. Не заморачиваясь конструктивно, Николай зачал свой скорняжный шедевр простым сложением одного конца тесьмы вдвое и прострочил белой капроновой ниткой это место в виде петли, придав строчке рисунок закрытого конвертика. Далее, последовательно огибая мускулистые бедра и всё остальное, он надежно сшивал каждый перехлёст, и, наконец, тщательно примерив и предварительно наживив, с облегчением стал прошивать последнюю петлю, экономно не отрезая до поры бесконечный остаток ленты. Видя, что дело приближается к завершению, я отвлёкся, а когда вновь глянул на Николая Леонидовича, неожиданно обнаружил, что на обычно живом, интеллигентном лице моего друга дыхание этого самого интеллекта, так сказать, отсутствует. Тупо глядя на отрезанный за ненадобностью моток лишнего материала, на КОНЦЕ! которого красовалась нежно и любовно прошитая финишная петля, он мучительно пытался осмыслить произошедшее. Мне тоже стало «... мучительно больно и обидно за бесцельно...» изведённый нейлоновый дефицит.

Не давая воли совокупной печали, я и освободившийся Коля в меру своих способностей также включились в ответственный процесс подготовки к перелёту и собственно восхождению.

Замин Карор, Ягнобская стена.

На другой день МИ-8, свистя турбинами и хлопая лопастями, неутомимым челноком перенёс под Ягнобскую стену судей, тренеров, участников и некоторых спутниц наших соперников (запомнившихся в выпукло-впуклых деталях их натуралистического явления из обстрелянных камнепадом палаток во время недавнего ливня). А вот выпуклость рельефа на крутом горном склоне для памирского летуна то же, что и взлётно-посадочная полоса для пилота айрбаса в какой-нибудь «хитровке». Разумеется, все заинтересованные, в темпе выкинув из вертолёта свои вещи, на миг замирали, глядя на встающую в восьмистах метрах километровую стену. Пока солнце прихотливо не осветило гору сбоку, выявив рельеф, казалось, что перед нами абсолютно отвесный, с тёмными вертикальными потёками, монолит. Кратковременная первоначальная оторопь быстро сменилась сознанием, что маршруты уже проходились, и мы, даст Бог, пройдём.

Через день после прибытия в район команды должны выйти на свои маршруты. У нас с командой под стену залетел только тренер, хоздвор остался в лагере сторожить имущество. Фундаментально обживать новое место никто не собирался, поэтому приготовив мало-мальский перекус, принялись окончательно отбирать снаряжение и продукты. Чисто скальный рельеф стены позволяет не перегружаться ледовым снаряжением. Кошки, ледорубы и ледобуры, как и тяжёлые альпинистские ботинки, остаются внизу. В самый последний момент, поколебавшись, Юра бросил в свой рюкзак мешочек шлямбуров и три самопальных пробойника с победитовыми напайками. Так, на всякий случай, мало ли что. Ну что там шлямбура! Как рассказывали бывалые покорители вершин на эту стену восходители, случалось, брали с собой и воду для питья и гигиенических нужд. Палящее азиатское солнце испаряло всю живительную влагу с крутых скальных лбов. К счастью, недельной давности заряд непогоды напоил окрестности. Более того, на Капитановской полке, названной в честь известного альпиниста Олега Капитанова, на середине стены лежит снег. Наш маршрут, пройденный впервые командой Алексея Самодеда, выходит на эту полку, соединяясь здесь с «шестёркой» Капитанова, которая проходит правее. Далее маршруты снова автономно расходятся. Встретиться с командой соперников, идущей соседним маршрутом, на просторной площадке уникальной геологической ступени нам не удастся. По тактическому плану первую ночёвку наша команда проведёт под защищающим карнизом значительно ниже. А коллеги за первый день выходят сразу на полку. Начало маршрута у нас круче. А может у них альпинисты круче.

Искренне завидую людям, заводящим будильник. Для меня это абсолютно бесполезная вещь. И так-то просыпаясь довольно рано — деревенская привычка, когда проводы в стадо рогатой кормилицы росистой летней зарёй были моей приятной обязанностью — я, боясь проспать, через каждые двадцать минут смотрел на мутный циферблат, путая минутную и часовую стрелки. И неважно, заведён будильник или нет. Тесное и жёсткое ложе штурмового лагеря, тем не менее, несравнимо уютнее и теплее любой цивильной постели, когда неведомая нужда гонит тебя в три часа утра подниматься и, борясь с зевотой и страдая от метеоризма, толкаться у гудящего примуса, чтобы хлебнув чересчур заваренного в темноте чая, отправиться к тёмному, мрачному утёсу, очертившему свой высокий гребень на фоне светлеющего неба.

Традиционно пожелав хорошей погоды, тренер мягко, но настойчиво выпроваживает нас из лагеря. От соседних палаток со сдержанным говором удаляются в темноту неясные тени — соперники и здесь нас опережают.

Запасливый и предусмотрительный Костя Колесников налобным фонарем пытается подсветить тропу всей группе, но лишь ослепляет и не даёт привыкнуть глазам к темноте. Послать бы его за искреннюю, но совершенно излишнюю заботу, гоню я от себя сварливую думу. Ладно, успею ещё.

Начало маршрута представляет собой довольно простой косой подъём по катушечному выступу в отвесном основании стены. Через пару верёвок выступ заканчивается и начинается настоящий альпинизм. Вначале немного забирая вправо, практически отвесно нитка маршрута делает чуткий кивок влево и уходит за перегиб. Костя пролез нависание и, невидимый за висящим скальным пузом, организовал станцию. Юра и Коля по перилам и с верхней страховкой подошли к нему. Мы втроём собрались на предыдущем пункте. Солнце поднялось высоко. Прекрасно виден лагерь с вертолётной площадкой.

— Смотри, Соболев, — говорит Виталя.
— Ага, у нас был, пошёл к себе, — присмотревшись, ответил я. Нехорошее предположение мелькнуло в голове: «Мы же спирт оставили в палатке на возвращение».

Хотя наш главный судья человек, в общем-то, непьющий, неприятный осадок всё же остался. Наверху у парней другие заботы. Судя по голосам, первым работает Коля Наумов. Нам остаётся одно из двух худших занятий — ждать. Ждать, пока первая связка проложит дорогу дальше, чтобы продвинуться вверх всей команде. Открывающаяся со стены панорама горных вершин не изобилует эффектными пиками. Наблюдать можно склоны только южной и восточной экспозиций. Частично — западной. Зато отчётливо видны нитки арыков, приносящие на скудные нивы местного кишлака воду по склонам от дальнего ручья, вытекающего из грязного снежника. Кажется, что вода в некоторых местах течет «в гору». Как возможно проложить такой водопровод без JPS и экскаватора, имея из инструмента только кетмень? Я и сейчас слышу его глухой стук, железо о камень. И звон железной цепи за движущимся бензовозом... Откуда это? В каком ухе звенит?

Над головой и немного левее, как снег с крыши, появляется Коля Наумов в позе летящего Карлсона и со знакомым недоумением на лице, как в финале с шитьём обвязки. Я озабоченно подумал, что мой друг рано запустил его в тираж. Как бы ещё не время. Проще надо, проще. Не долетев до нас пару метров, Коля жёстко тормозит падение, опасно натянув страховочную верёвку. До сих пор не могу понять развитие событий у нас над головой за перегибом и возникшей ситуации, когда шедший первым Николай явился миру с небес пристёгнутый жумаром, закусившим закреплённую обоими концами верёвку, при этом зажим работал «наоборот». Оплётка верёвки и значительная часть нитей была перекушена заломленным кулачком.
— Нет, ну захотел полетать, летай, никто же не возражает. Верёвку-то портить зачем? — невольно ворохнулась сквалыжная мысль.
Неплохо делают у нас зажимы на Красмаше. Динамическую нагрузку держит даже стопор кулачка, на который пришёлся вес альпиниста, помноженный на скорость падения. Я возвёл глаза г о ре, надеясь разглядеть Подающего знак. Увы...

К концу дня мы собрались под карнизом, надёжно прикрывающим ночлег команды от тяжёлых каменных брызг с круто накатывающего на нас гранитного вала. Уютное местечко образовалось банальным сколом каменных блоков с монолитного тела вертикальной стены. Процесс не закончился, и мы расположились на отколовшихся, но ещё не рухнувших «чемоданах» с некоторыми удобствами. Чтобы восходителям не лазать через карниз, используя лесенки, стремена и прочую альпинистскую приблуду, гора позаботилась об удобном проходе, дав вертикальную трещину поперек карниза (все условия: лезь — не хочу), создав классический природный камин. Двойка Кузовов — Колесников провесила через него сорокаметровые перила — задел на утро.

Сидячая ночёвка на узких каменных «скамейках» конечно не эталон бивуачного благоустройства, но это всё же лучше, чем висячий отдых в беседке. Я так вообще, свил себе гнездо из верёвок и коврика (люблю, знаете ли, тепло и уют), и полный кайф нарушали только ноги Валеры Калугина в синюшных — как и носки, и ступни всех счастливых обладателей трилистной мечты — московских «адидасах». Убирая в очередной раз сложенные мне на голову ноги Валеры, я полусонно недоумевал об исключительных особенностях федеральной вони: «Отчего так пахнет всё столичное...? Хоть кроссовки, хоть пойло! „Столичная“, „Московская“. Фу, какая гадость».
— И как её буряты пьют, — до сих пор горюет о незавидной доле земляков родившийся на байкальском острове Ольхон Федоров Сергей Ростиславович — известный альпинист и бизнесмен, если кто не знает.

Утром, по проложенным с вечера перилам, команда уходит за карниз. Я, работающий сегодня последним, чуть задержался — срочно нужно было решить один вопрос. Удивительно, но в этот раз вопрос решился без традиционной мучительной волокиты. Ничто больше не удерживало меня под гостеприимным козырьком, и я двинул вверх. Стенки камина отшлифованы летящими со стены каменными ядрами. Ага, вот теперь понятно, как выглядел изнутри ствол знаменитой Доры. Только та стреляла практически вверх, а эта вниз. Захотелось поскорее пройти опасный канал, пока Заряжающий готовит выстрел, а то ведь может и шмальнуть по шарам. Сбив дыхание и неаккуратно свесив на себя снятое с участка снаряжение, я проскочил грозное дуло и, миновав «казенную часть», с облегчением вылез на полку, широкую и гладкую, как ламинированная столешница, где на организованном с вечера пункте скучали Богданов с Калугиным. Остальные уже находились в тридцати метрах выше и значительно правее. Капитан разъяснял бойцам, «где должен находиться командир на лихом коне». Костя имел на этот счет своё мнение, при этом оба смотрели вперед и вверх. Наумов тоже с интересом изучал позицию, поэтому все трое одновременно заорали:
— Камень!!!

Я в это время только пристегнулся самостраховкой к станции и принялся отцеплять с себя принесённое снаряжение. Инстинктивно припав к скале, глянул вверх. С нависающего в пятистах метрах выше монолитного парапета лениво вывалилась гранитная линза размером с железнодорожный вагон. Завороженно глядя как падающая вначале единым блоком масса начала расходиться в воздухе, напоминая групповой прыжок парашютистов, когда после построения фигуры они разлетаются в стороны, чтобы раскрыть парашюты, я боковым зрением ещё успел отметить, как Виталя, а за ним Валера упали ничком, штопором ввинчиваясь в твёрдое тело горы.
— Место есть?!
— Занято, — в один голос рявкнули товарищи.
А камни в абсолютной тишине неотвратимо приближались.
Ты же жаждал подвига, давай, «качай маятник», мужественно смотря смертельной опасности в лицо. «Вразножку», как чистильщик Евгений Таманцев в «Августе сорок четвёртого».
Сто метров. Летят, как по отвесу, не касаясь скалы, прямо на меня.
— Блин!!!
Пятьдесят.
— Всё. Пи...
Но нет, выступ. Выступ! Пошли рикошетом! Теперь и я вплющился в отполированную стенку, всем существом ожидая проникающий, нарезной вход между лопаток горячего обломка материка, миллионы лет ждавшего своего часа. Грохот, пыль, невыносимый, серный запах зажигаемых спичек.
— Это чё, я уже в аду?
Жмусь, плотнее, плотнее. А чёртов состав грохочет, сейчас сойдет с рельсов и тогда...
— Так нечестно! Я что, один здесь!!! И вообще, я не собирался сюда идти — меня заставили.

Стихло почти внезапно. Отставшее от коллектива одинокое «орудие пролетариата», весело и неопасно проскакало вслед гудящей и глухо взрывающейся под стеной массе. Не веря, что всё закончилось, я с трудом отлепился от стены и осмотрелся. У моих ног в расслабленной позе фекального кренделя, накрыв голову рюкзаком, лежал Валера. Богданова нигде не было. Не успев ужаснуться непоправимости произошедшего, я с облегчением обнаружил сморщенную, щуплую фигуру Витали под породистым телом Валеры Калугина. Он тоже зашевелился. Ты гляди, живой! Опытный руководитель Кузовов тут же связался по рации с лагерем:
— Всё в порядке, все целы.

После, поднявшись выше, я обратил внимание на любопытную тему — пятачок, где мы сжавшись пережидали обвал, оказался внутри равнобедренного треугольника с основанием полтора и высотой чуть более полуметра, в углы которого ударили крупные камни. Белые отметины на серой поверхности полки указывали, что непростреливаемой зоны НЕ БЫЛО. Вновь Чья-то прихоть? Да, всё труднее и труднее оставаться воинствующим атеистом.

Приключений и сюрпризов в этот день больше не было. Виноват, приятный сюрприз в виде канистры бензина и килограмма отличного сыра ждал нас на Капитановской полке. Великодушные соперники, развив поистине космическую скорость прохождения соседнего маршрута, щедро отстегнули стратегические излишки топлива и продуктов. Справедливости ради стоит сказать, что копчёный балык и консервированных крабов коллеги зажали. Ну, Бог им судья.

На Капитановской полке.

Роскошная терраса Капитановской полки, где свободно могли бы разминуться на максимальной скорости (порядка 86-ти км/час) две гордости советского автопрома — шедевр от АЗЛК и семенная вытяжка волжских конструкторов — гостеприимно встретила нас. Ровного места — навалом. Хотя правила строго и предписывают на маршруте быть всегда пристёгнутым к страховке и перилам, да кто же здесь будет этим заниматься. Пару годов назад на первенстве Союза команда «Енисея», выйдя на полку, для качественного загара и нежного проветривания интимных закоулков натруженных тел радикально обнажилась. Завистливые соперники, уже тогда почуяв пьянящий вкус благородного ремесла шпионажа и наушничания, потом обиженно ябедничали судьям, что, мол, красноярцы ходили на маршруте не пристегнувшись к верёвке. А это пахло лишением уже завоёванных золотых медалей.
— Вы ещё скажите, что мы голые ходили, — нагло посоветовали правдолюбивым и свободолюбивым соперникам наши Чемпионы. Рискну изобрести новый термин — «родченковщина», хотя явлению не один десяток лет.

Тёплую ночь мы провели в широко растянутой палатке, и следующая ночёвка должна была быть уже внизу. Утренняя заря занялась на полнеба. Раздолье для фотографа и живописца — говорю, как знаток-специалист и врач-гинеколог. Отчего же тогда кошки скребут на душе... «Солнце красно поутру, моряку не по нутру». Да ладно, авось пронесёт. Здесь осталось то...

С утра капитан получил по голове камнем. А случилось это так: пристегнувшись к перилам и выбирая слабину верёвки, он не заметил, что метрах в восьми выше него она зацепила «живой» камень и под нагрузкой тот рухнул вниз, по пути ударил в каску, сорвал с лица Юры очки и погнул на них дужки. Раскинув ноги, как для стрельбы из положения лёжа, капитан повис на верёвке, уткнувшись лицом в стену. Мы в пять глоток заорали:
— Юра, Юра, — думая, что чем громче кричим, тем лучше. Тот зашевелился, шаря руками по лицу, шатаясь встал на ноги и бессмысленно огляделся вокруг. Совершенно игнорируя нас, поймал рукой болтающиеся на шее очки и попытался их надеть. Гнутые дужки мешали и, стянув резинку через голову, он бросил ненужные окуляры вниз. Я подошёл к нему. Некоторый смысл начал появляться во взгляде Юры.
— Мы где?
— Да на Замине...
— Я так понял, на «россию» лезем.
— Да, да, Ты как?
— А очки где?
— Ты же их вниз сбросил.
— В смысле ...?
— Ну, вот...
Тряхнуло мозги Кузовку. Выходит, что не всегда полезно их иметь.

Втянувшись в работу, команда деловито продвигалась вверх. Я подносил снаряжение первой двойке, находясь на середине верёвки и в середине лета, только птички не пели над головой, высоко им здесь. Проходит минута, и я перенёсся из лета в зиму, ну, или зима перенеслась к нам на стену — не важно. «Такого снегопада, такого снегопада...», ну, я же чувствовал, чувствовал, да и порванные связки не обманешь. Такой удобный и надёжный зажим вдруг перестал держать на обледенелой верёвке. Второй, что на стремени и под левую руку — без проблем. Несколько минут понадобилось, чтобы поменять зажимы местами, и когда я выбрался наверх к парням, они уже слепили снежную площадку для палатки. Палатка удачно оказалась у меня. Быстро растягиваем её за крючья, прислонив одним скатом к стенке и наладив другой скат вниз, на пройденный путь, а то ведь сейчас пойдут лавины, порвут всё нафиг.

Через час вся команда собралась под надёжным, болоньевым пологом. Подпирая спинами уходящую вверх стену, участники плотно прижимали к ней начавшую промокать ткань палатки. Долинный скат нашего убежища, провисая под весом мокрого снега, касался разгорячённых подъёмом лиц восходителей, приятно освежая влажной прохладой.

Досадная задержка наводила на грустную мысль, что спуститься в лагерь сегодня к ужину мы можем и не успеть. Хотя надежда и промелькнула. Внезапно тучи разошлись, открыв умытое, синее небо. Тут же по стене потекли ручьи, и наша площадка поплыла. Ну, вот и хорошо, чаю попьём, благо воды хоть захлебнись — и вверх. Мозг ещё строил планы, примус, загудев, только-только разогнался, как вдруг второй заряд снегопада закружил, завертел в белом, хохочущем хороводе. Словно пенная атака продвинутой пожарной команды обрушилась на маршрут Самодеда, покрывая толстым, пушистым слоем все мыслимые поверхности. Цвета исчезли. Белый свет уже не разлагает никакая призма. Да пёс с ним со спектром, чёрного цвета тоже нет. Ну, хоть бы полоска какая, треугольничек там или квадрат.
— Казимир Северинович, мазни кистью, пролей тьму, я не то что «заячий тулупчик», но и пуховку готов отдать... Там её подштопать только малость и состирнуть...

Снизу, наконец, сообщили прогноз погоды. Мне не удалось найти в богатом родном языке щадящий синоним непечатной оценке метеорологической ситуации на Памире. Для устроителей Чемпионата он также оказался неожиданным, как снег на голову, в переносном смысле, конечно, в отличие от нас. Короче, «полный анзоб». На одноимённом перевале бураном замело автомобили по крышу, и бульдозеры уже идут к ним на помощь. Мы искренне порадовались за оказавшихся в тяжёлой ситуации советских людей. В нашей стране простого человека в беде не бросят. Взять хоть челюскинцев с ак. Шмидтом в Чукотском море, хоть ак. Хохлова на Фирновом плато пика Коммунизма. Я с тайной надеждой обвёл взглядом притихших товарищей — ни одного академика. Даже будущего, к сожалению. Может я? Нет, наверное — нет. Да... Решено пока ждать. Вверх в резиновых калошах ломиться бессмысленно. Вниз и вбок — тоже. Будем ждать. На очередной радиосвязи тренер для поднятия духа удачно пошутил:
— Всё, вам досрочно присудили первое место, спускайтесь.

Шутку поняли не все. Спустя минут десять Валера, очнувшись, горячо заговорил:
— Если первое место уже дали, какой смысл дальше лезть...

Он кропотливо подсчитал заранее, что первое место на России позволяет ему выполнить норматив мастера спорта, и присвоение звания посмертно его не совсем устраивало. Надо сказать, что героями с печальным уточнением остальные тоже становиться не спешили. А положение команды заставляло уже задуматься... Да не «о Вечном», что вы сразу-то... Прикинем. Вниз — километр обледенелого скального отвеса. Вверх — больше ста метров стены, залепленной снегом. А у нас из снаряжения для снежно-ледового восхождения только котелок, чтобы топить снег для чая, что, кстати, тоже неплохо. Про жребий я раньше говорил. Все команды успели до непогоды закончить спланированное на горе и отдыхали в лагере. Вот такие дела. Сейчас бы самое время поискать виновных, еврейский след или ещё что. Остаток дня и ночь провели, сидя в относительно сухом пространстве самошитой палатки. Утром база передала, что обстановка будет только ухудшаться. Пик непогоды ещё не прошёл. Из минимального количества вариантов наших действий (отсидка не рассматривалась), выбрали спуск. О подъёме вверх помечтали уже так, чисто виртуально, как импотент об изнасиловании.

Сделали первую попытку. Мы с Костей вышли из палатки и попробовали организовать первый спуск. Как оно пойдёт. Пока Костя безуспешно пытался отыскать под снежной штукатуркой какую-нибудь щелку для крюка, я, стоя на страховке, почувствовал, как мокрые кроссовки превращаются в подобие хрустальных туфелек, с теми же теплозащитными свойствами. Пока они не рассыпались на мелкие кусочки (у Кости та же проблема), нырнули в палатку. Кроссовки в те времена были дефицитом, и мне не хотелось лишиться за просто так необходимой мне, как спортсмену, детали обмундирования. Ещё несколько часов провели в палатке, делясь приятными воспоминаниями и строя грандиозные планы на будущее. Как бы хорошо ни сиделось, но всё равно нужно было покидать обжитое место. Кстати, к полудню температура заметно повысилась. Чтобы не было соблазна снова залезть в палатку, её сразу сняли и убрали в рюкзак. Юра достал мешочек со шлямбурами. Если невозможно отыскать трещины, значит в монолите будем бить отверстия для шлямбуров. Три точки связал, вот тебе и станция.

Кому-то всё никак не надоест хохмить — два первых пробойника сломались на первом отверстии. На третьем пробойнике из трёх победитовых напаек две отвалились сразу. Последняя напайка продержалась два дня спуска и дала возможность команде с миром уйти с горы.
За остаток первого дня мы смогли спуститься на Капитановскую полку, выйдя из снегового эшелона. Ледяные водопады после снежной круговерти воспринимались уже просто как «перлы дождевые». С благодарностью вспоминаю парней, оставивших бензин на полке. Сейчас он пригодился как нельзя кстати. Без примуса, в полностью мокрой одежде было бы не так комфортно, пусть и в палатке.

За ночь температура упала ещё на несколько градусов. Снегопад теперь уже на нашем уровне. Сверху по стене идут лавины и остаются на полке. От края выступа к стене намело крутой снежный склон. С утра продолжили спуск по пути подъёма. Пара верёвок вниз и снег уже не залепляет глаза, но дождь, не переставая, сечёт холодными струями по лицу. Вода идет со стены сплошным потоком. Нам ещё повезло, считай, что плыли по течению, а не приведи Господи, если бы против течения... Я отступал последним, ведя арьергардные бои с норовившим зацепиться при продергивании за любой выступ и заклиниться в любой щели мокрым узлом, связывающим две верёвки. К слову, всего однажды, на второй или третьей верёвке с начала спуска, мне пришлось подняться метров на десять до беспомощно висящего конца (верёвки, верёвки), которая перестала продёргиваться через спусковую петлю, так как узел, связывающий две «сорокопятки», намертво заклинился в сужающейся книзу трещине, как закладка. У меня была пара закладух и, вщёлкнув заклинившуюся верёвку в оттяжку, я на «схватывающем» пролез вперёд и за второй конец выдрал коварный узел вверх. Выбрал верёвку узлом до петли, спустился на станцию и проделал операцию с продёргиванием уже аккуратнее.
Как последнему мне полагалась дополнительная опция, если так можно выразиться. Вся команда спускалась по одинарной верёвке на спусковых восьмёрках и с верхней страховкой. Меня страховать сверху было уже некому и потому, спускаясь по двойной верёвке, я вязал схватывающий узел на ней, который идеально выполнял функцию отжимающего устройства разбухших от воды верёвок. А так как узел нужно проталкивать рукой, то отжатая влага, стекая по руке, беспрепятственно устремлялась по телу вниз в хлюпающую правую лопотину, не минуя подмышек и других, самых деликатных частей и органов, омывая их и бодря.

Чем ниже мы спускались, тем полноводнее становились реки. Многочисленные водопады срывались с карнизов и уступов, как это у Ильфа и Петрова — «стремительным домкратом». День подходил к концу. Наше восхождение тоже. И тут из базового лагеря на очередной радиосвязи нам было сообщено, что снимать со стены беспомощную красноярскую команду будет спасотряд, набранный из (?!!!) вернувшихся с восхождения альпинистов, участников Чемпионата. Ну, ну. Снизу, конечно, виднее и проще давать оценку положению и состоянию команды. Правда, мы не имели возможности видеть сверху деловую атмосферу базового лагеря. В тот раз у нас не было специальных оптических приборов, позволяющих через туман и дождевые тучи разглядеть оперативную расторопность устроителей соревнования. Но, главное, что умиляет, так это чёткая выверенность их защитных мероприятий (для родимой задницы) и непостижимая для моей слабой психики, поистине дьявольская логика, заставляющая, хотя уже всем ясно, что команда худо-бедно завершает спуск, отправить навстречу текущим сверху бешеным потокам и летящим к подножию стены камням группу уставших после восхождения людей. Я могу сильно ошибаться, но запросить прогноз на два-три дня начальство, наверное, имело возможность. Или фронт непогоды скрытно накопил в каком-то глухом ущелье силы и внезапно ударил, как Жуков по Второй Квантунской армии на Халхин-Голе. А может быть и знали, что будет «задница», но не предупредили — «вертикалей» насмотрелись.

Как и текущая сверху вода, мы также катились вниз по кратчайшему пути, поэтому уклонились с маршрута вправо метров на пятнадцать. А начало «самодед» берет с некрутой узкой «катушки», идущей справа налево вверх метров на шестьдесят и подпирающей отвесную стену. Парни из спасотряда смогли подняться до начала крутого участка по мокрой скале и организовали пункт, на котором в перкалевом плаще нас поджидал спасатель. Мужикам досталось. Они успели до непогоды совершить восхождения и вернуться в лагерь, а тут на тебе — иди, спасай каких-то... Кстати, их «скорбный труд» не пропал даром. Ни один сантиметр, пройденный отрядом вверх навстречу красноярской команде, не был лишним. Нам оставалась ещё одна перестёжка до подножия стены, и конечно команда спустилась бы сама, пусть и на час-полтора позже, но, честное слово, неожиданная помощь оказалась приятна, как долгожданная попутка путешествующему «автостопом». Вот ЭТИМ пацанам огромная благодарность. Они не думали об опасности, не думали о целесообразности их порыва, просто они мужики, просто они человеки.

Чтобы попасть на пункт спасателей, нужно было сделать траверс налево метров на десять-пятнадцать по абсолютно гладкому мокрому отвесу. Попробовали кинуть верёвку. Отсутствие левши в команде затруднило задачу, так как бросать пришлось левой рукой. Один из бросков достиг цели, и были натянуты горизонтальные перила, по которым наша компания, матерясь и суча в пустоте ногами, перебралась на конечную станцию спасотряда. Далее, не задерживаясь, по навешенной перильной верёвке вниз, к подножию стены, где в палатке нас ждали с горячим чаем и сахаром ещё двое ребят. Прибрав за собой перед уходом с негостеприимной стены остатки снаряжения, я тоже завернул на кружку чая.
— И этот бодрый, — искренне удивились волонтёры. Они настраивались отпаивать, оттирать, делать искусственное дыхание, но этого не понадобилось, и спасатели казались обескураженными. Я тоже ничем не мог им помочь, и выпив чаю, и, кажется, даже не поблагодарив, устало пошёл к лагерю, глядя на мерцающий светлячок карманного фонарика, которым кто-то заботливо подмигивал от палаток лагеря. Холодные потоки дождя вольно струились за мою утомленную выю.

Продолжение следует.