Коричневые отрицательные стены, зеркальные сколы, тяжкие карнизы, бременем провисшие над тягучей рекой. Хмурое утро, разбавленное саваном тумана. Еще прохладно, но весна берет свое. Зеленеет кустарник, трепетное море венчиков первых цветов разукрасило землю. Капельки росы на нежных, слабых лепестках словно бусинки драгоценности.

И шумят стаи разбуженных весенним гоном птиц. Суровая призрачность покоя тает под напором их многоголосья, жизненной суеты. Отрывисто каркают вороны, базарно галдят сороки. Выписывая виражи высшего пилотажа, чуть не задевая течение вод крыльями, одиноко вещают редкие чайки.

Меня знобит от ожидания новых встреч, воспоминания наслаиваются, складываются в гротески. Витиеватая нить дальнего пути растворена веером горизонта. Завтра отваливаем на Или, и ночь коротается бессонницей ожидания. Скорей бы пришло утро. Уложен рюкзак, собраны продукты, снаряга, вещи. Готов на все сто, вот только рассвет задержался.

Выезжаем объединенной компанией из СКА-12: и архиповцы, и старшаки. Наши отношения весьма упростились, я почти равный. Самойлов уже не ехидничает, ему не до того. Говорит, если в этом году не выполнит КМСа, уйдет в альпинизм. Молчу, соболезновать глупо. На меня надвигается Шеф.

— Уяснил, почему не нужно тренироваться со взрослыми?

— Да. Мне было проще. Никто не давил, получилось само собой.

— Ладненько. Давай в том же духе. Не зарывайся, а спуску тебе Архипов не даст. Юниорствуй, — дружески подытоживает Шеф и хлопает меня по плечу.

Непривычно видеть улыбку на его лице. Преждевременная седина, сухие морщины, опытность, расчетливость, чего в нем только нет. Кажется, Шефа ничем не удивишь.

Ребятишки — архиповцы дружно жмутся в дальний угол, к своим маленьким рюкзакам. Они здесь чужие, а я родной, местный. Хочу ехать в машине с компанией Давыдовой. Тяну за собой младшего друга Димку. Он стесняется. Да плевать, и мы вдвоем едем в головной машине.

Но на чемпионате города удивить новым достижением никого не удалось. В общем зачете попал в десятку, зато в парных гонках пятый. Даже КМСа подтвердил. Приятно чувствовать, что тот весенний старт не случайность.

Дюков успел побывать в войсках и вернуться в спорт роту. Тренируется во всю, как лошадь. Шатается по Или в рваном трико или ветхих плавках, загорелый до безобразия. Стартовал с ним в парной гонке, одну трассу выиграл, на другой застопорился. Он то второй, а я не в призах, обидно.

Володя Дюков — супергигант. Рост под сто девяносто, необычайная развитость мышц, рельефность, отточенность. В сочетании с загаром смотрится как рыжий негр. Но попробуй обзови, раздавит. Уже было, с Амиркой. Амирка тоже в СКА перешел, служить-то надо.

Служивый негр появился на Туюк-Су прямиком из Отара, злой и нервный. Жрал, что попало, почти непрерывно. Чай пил чайниками. Время от времени недобро щурился и вещал призывникам о нравах в рядах СА. В воздухе витал тухлый запах дедовщины. Но на нас он еще не кидался.

Обустраивался мужик с толком, с чувством, расстановкой. Барахла привез с собой аж три рюкзака под верх забиты. Комнатку в общем домике ему выделили. Он на стену портрет главнокомандующего в регалиях повесил, ну как в армии положено.

Рядом, через небольшой коридор, в двух комнатах побольше толпилась остальная предпризывная братия. Кухня со столом, печка углем топится, тепло в горах никому не помешает.

Ее-то, коварную, Амирка никак растопить не мог. Что только не перепробовал, и веточки, и бумажки, и кора хвойная, и хвоя подсохшая. Ну никак. Решил Амир соляркой попробовать.

Пыхнуло так, что из всех щелей полезло. Гляди домик загорится. Амирка бегом за ведром с водой и залил печку по самые уши. Дым столбом, пламени ноль, горе — истопник расслабился и решил пошутковать.

— Пожар! — сдуру кричит.

Что-то прогрохотало в коридоре. Амир выглянул для порядку. Из соседней комнаты наружу челноком сновал Дюков. Через минуту на полянке перед домом образовался порядочный бивуак личного шмотья. Сосредоточенность могучего несуна уже тогда выглядела животно — зловеще.

Но потом, когда гигант раздробил печку, залил осколки водой, выбил никому не мешавшую дверь и разогнал дым, стало ясно, что пожара не было.

— Ты что орал? — спросил он у истопника.

— Я пошутил, — слабо ответил потерпевший.

— Пошутил, говоришь! — Дюков зарычал, как раненый в сердце зверь, и зачалась погоня.

Но, к сожалению, высота. Три дня бесплодных гонок гиганта за маленьким прикольщиком выявили всю недостаточность концентрации кислорода над уровнем моря. Масса требовала топлива, а легкие не справлялись. Хотя бега выглядели эффектно. Злость догоняющего расплескивалась обширной слюной и армейскими ругательствами.

Да мало ли кто над кем и как пошутил? Что нервничать? Вот Яхин Валера с Андрюхой тоже друг над другом наперебой шутковали. Один маленький, но ловкий и хитрый, другой большой и свято верующий в альпинизм.

Дежурить их вдвоем поставили. Андрюха признался честно, что готовить он не мастак. Яхин вызвался руководить. Говорит, макароны по-флотски делать будем.

Сели, как положено, и дуют в дырочку с одной стороны, что бы с другой таракан вылетел. Вдруг нечисть завелась? Это Яхин так придумал. Он же народ в палатку приводил, на дурня посмотреть. «Не смейтесь, — говорит, — я вас умоляю.»

Андрей, когда что к чему понял, взял бадью с горячим киселем, и начальнику на голову вылил. Тогда и посмеялись все вместе и по одиночке.

На этих сборах Дюков сам над собой пошутил. Да так, что думали — живым до города не довезем. Он ведь биолог по образованию, по профессии — учитель, в душе натуралист. Наловил фаланг, скорпионов, каракуртов, рассадил по стеклянным баночкам. Время от времени экспериментатор устраивал бои на выживание, то фалангу к скорпиону подсадит, то скорпиона к каракурту. Битвы пресмыкающихся — его любимое развлечение.

Самая активная — фаланга. Скорпион на нее не нападает, только обороняется, но верх всегда за ним. Два три укола хвостом — шпагой с ядовитой колючкой на конце, и фаланга мертва. Но страшнее всех каракурт. Тот кого угодно валит, хоть скопом, хоть поодиночке. Говорят, человеку после укуса часа достаточно, и уже не жилец. Ядовитая у них самка, черная как смоль, размером с пятнадцатикопеечную монету. Самец поменьше, встречается редко, идет на корм той же самке после выполнения брачных обязанностей. Жуть с ружом.

Ну это гадкие паучки. А Дюков на змею нарвался. Настоящая, круто-ядовитая, щитомордник называется. Дюков большой, а змейка подколодная — сантиметров двадцать. Он ее, родемую, за хвост, да та извернулась и в бок его зацепила. Укус — две красненькие точки на необъятном, архиздоровом теле натуралиста.

— Не поеду, — говорит, так пройдет.

Еле в машину затолкали и в город повезли. В Капчагае сыворотки не оказалось, а когда к Алма-Ате подъезжали, Дюков весь зеленый был, как сам недобро помянутый щитомордник. Еле выжил. Вот тебе и Гулливер с Лилипутом.

Первенство города пролетело в три дня. Наши старшие друзья — соперники разъехались по домам, женам и работам. Нам, младшакам, светил чемпионат Казахстана среди юниоров, открытый для всех желающих, надо отметить. Говорят, кое-кто из других республик обещал быть. Сами красноярцы ожидаются. Даже дрожь берет.

По-прежнему много времени провожу на разного рода беговухах. На сложное тянет, но иногда повисишь, повисишь, вальнешься, а потом и ноги размять охота. Да и пальцы, чай, не казенные, в дым поистер.

Придумывать что-то новое — удовольствие особое. Друзьям показать, назвать выход по- своему, почти в историю попадаешь. Потом в ту стенку пальцем тыкают, рассказывают, как я там вылажу. Так можно и имя увековечить.

Сторона у реки дается трудом неимоверным. Каждый шаг на отвесе — напряжение дикое. Страшновато в сорока метрах от земли в постоянку болтаться. Вдруг че, тогда че? Да и на этих стенах фантазирую. К вечеру, бывает, так урюхаюсь, еле к палатке доползаю.

Массив Город сверху донизу расчеркивает вертикальная щель. Вчера Шеф, меня на ней супротив всех альпинистов затравил. Что я быстрее любого из них эту щель сделаю. Я-то сделал, а они помучились, аж смотреть смешно. Теперь уважают.

Прибыли судейские машины и целый парад автобусов. Жара, окна пораскрыты, занавески как флаги на ветру — цветами радуги. Пыли подняли, гомону, суеты.

Ходили смотреть на красноярцев. Ребята как ребята. Лагерь ставят, палатки польские укрепляют. Веревки навешали в самых неочищенных местах. Там свободно видать было, вот маршруты и побросали. Однако, приятного мало, когда в глаза мшистая крошка летит, да зацепы из-под ног вываливаются. Ну это нам, кустарям, а вдруг у профессионалов метода такая? Не знаю...

Их тренер невероятно похож на гнома. Ростом маленький, а плечи и руки непропорционально огромны. Длинноволосый, улыбается нам и отрывисто, каркающе кричит на своих подопечных. Вот и сейчас одного погоняет. Парень шустрый, как Амирка Минбаев. Башкой вертит по сторонам будто ястреб. Руками держится легко, ногами перебирает споро, а скала-то ему не знакомая.

— Вот тебе и соперник. Смотри, как здорово двигается. Учись, — итожит довольный Архипов, — а то жаловался, соперников нет, не интересно. Еще как интересно. Я и сам не знаю, кто из вас выиграет.

Смеркалось, недвижимый, теплый воздух заполнил медовый аромат багульника. Подсвеченные изнутри палатки — как китайские фанарики из папиросной бумаги. Они разбросаны беспорядочными кучками, внутри них гомон и суета, а в промежутках — чернота ночи и звезды над головой.

— Дима, к красноярам пойдем, посмотрим, как устроились?

Заваливаем в первую попавшуюся палатку. Пустота, как в казенном доме. Тонкие спальники прямо на земле и кучка стучащих зубами сибиряков.

— Что сидите как сычи в банке?

— Это у вас в Азии так знакомятся?

— Да нет, просто сморщенные вы, как чернослив.

— Не сморщенные, а заиндевевшие. Говорили, Алма-Ата, отец яблока, там жара, купаться будем. Наврали с три короба, вот мы и приехали с тонкими спальниками, без пуховок. А сейчас околеваем будто на Северном полюсе.

— Так вы же морозостойкие?

— Когда в теплой одежде.

Так вот с Васькой Полежаевым и познакомились. Зато бахвалы, почище чем я. Скоро тема беседы съезжает прямиком на Столбы. Это место такое, заповедник в тайге, а там скалы метров по двести, крутые, как их телеграфные тезки. Наверное, действительно, страна чудес, настоящий Диснейленд.

В палатку подсаживается давешний мужичишка — начальник команды. Он бесцеремонен, но дружелюбен. Манера поведения такова, что никак не дает сомневаться в его лидерстве. В упор разглядываю его необычность.

Коля действительно похож на гнома. В дополнение к внешности как-то по-особому, сказочно светятся его веселые глаза. Уверенность в себе, явно через край, но, кажется, грех обижаться.

И вот пошло, поехало — народный столбовский фольклор: «А помнишь, как лезем, а там трое пьяных мужиков сидят, и нас матом поливают? А Коля раз одному кулаком прямо в нюх, а я схватил горбыль и поперек спины другого очеушил. Тот метров десять вниз улетел, да так снежочком его и припорошило. Весной оттаял да домой упер. Ему хоть бы хны, он весь проспиртованный.» Во какая история приключилась. А дальше?

Утром повел красноярцев по своим любимым местам. Без старшего командира, конечно. Что ему пацаны, пусть сами разбираются. А нам без взрослых, куда как лучше. Для начала бравый Васька вылез беговуху без всякой страховки. Я для соблюдения гостеприимства поперся за ним. Страху натерпелся... Скалка-то не лесничество, зацепы под пальцами похрустывают. Представляю, как бы визжали судьи, узнай они, где детишки шарахаются.

На самом деле вниз сверзиться шансов ноль, я на этой стене каждый пятак помню. Вот только, если Васькина задница, что сверху, на голову мне приземлится, то точно как паровоз с вагонами загрохочем. Но красноярец перебирал ногами и руками как ни в чем не бывало, и обошлось.

Потом выскребли отрицательную стенку под беговухой, и это, надо сказать — вах! Пять метров в висе, и ни одной полки, что бы встать как следует. Я чуть в штаны не наложил, но отступать-то, некуда. Кто ж еще поддержит наш азиатский престиж? Колобродили целый день. А потом, тренировки, тренировки и вплотную надвинулись сами старты.

На соревнованиях ободрал Полежаева как липку. Скалы родные помогли. Меня так теперь и называют — парень в четыре портфеля. Призы во всех видах и в многобории пособирал, а номенклатура подарков одна и та же. Куда эти саквояжи дену?

Васька всюду второй, уезжал понурый и растерянный. А Колька, братец его, напротив похохатывает. Приезжай, грит, к нам в Красноярск, мы тебя лазать научим. Обязательно приеду, на Столбы посмотреть, себя показать. Лишь бы с собой кто взял, я не подкачаю.