Драгунов Петр Петрович

Ветер душ. Глава 4

Со сборами на Или было покончено. Мы попрятали котелки и часть веревок в потайных местах, от дурных глаз. Наша маленькая хитрость. Зачем таскать на горбе лишнее. В недрах разветвленного, сухого скального фиорда снаряжение в полной сохранности. Теперь фаланги да скорпионы будут за ним присматривать.

В пустыне так жарко, что невозможно ходить босиком. И как река не пересыхает? А скальная стена маршрута Серп к вечеру наверное раскаляется докрасна.

Но пустыня нам не страшна, она далеко. Я же говорю, с ней покончено. Попрощались до осени. В горах прохладнее. Хотя и здесь в полдень не полазаешь. Зато утром и вечером благодать. Тени нисходят на скалу, и она теплая, мягкая ложится зацепами под пальцы.

Мы снова и снова собираемся в путь-дорогу. Правда, она не так далека, как ранее. Внизу, около зеленого базара, остановка шестого автобуса. Это в десяти минутах ходьбы от моего дома. Маршрут шестерки вертикально рассекает город прямо вверх, к подножью прохладной череды белых шапок Заилийского Алатау.

Потом въезжаем в петли поворотов вокруг курчавых, в плодовой зелени склонов предгорий. У самого асфальта, речка Малая Алма-Атинка тараторит пенной, чистой водой.

В распахнутые окна автобуса врывается долгожданная прохлада. Солнце сквозь зелень вспышками слепит глаза. Я жмурюсь. Но уже теребят за плечо, и пора выходить.

Напротив нас Лесничество. К крутому склону прилепилось несколько кое-как сделанных строений, сарайчики, городушки. Все это там, в легкой серебряной дымке, на противоположной стороне ущелья. Там, еще выше — царство вечных снегов, здесь круговерть шиповника, боярки, крапивы и прочей травоядной зелени. Запахи, аж до горечи. Но по утрам свежо, воздух чист и прозрачен, почти нереален.

Тело ущелья перегорожено стальной стреказяброй селеуловителя. Высота метров десять, буквы в рост : что-то про ГТО на макушке. Надпись упирается ребрами прямо в скалу. А стенка принципиально другая, не то что на Или. Не большая и по площади, и по высоте. Метров двадцать, в пику двадцать пять. Скалка дополна изрезана трещинами, усыпана сколами, небольшими карнизами.

Ноги на зацепах стоят плохо, выскальзывают. Порода другая — гранит. Но ничего, вполне проходимо. Учим ее наизусть. День ото дня я набираю скальный опыт. Не то что раньше. Когда и до пятнадцати подъемов за день успеваю. А это — шестьсот скальных метров.

Мое тело само привыкает к разнообразию новых движений, его окружающих. Я вживаюсь в скалу, срастаюсь с ее ритмом и духом. Пунктир подъема последовательно ведет меня до карабина. Руки берут карманы, ноги находят точное место для следующего шага. Тело раскачивается в такт маятником равновесия. В эти минуты нет ничего кроме движения, ни страха, ни усилий, ни боли. Оно поглощает меня.

Как водится, советуем друг другу до хрипоты. Старички отлично помнят каждый зацеп, каждое движение. А Володя знает даже больше — каждую мышцу, работающую при этом, каждое наше колебание, каждую боль и страхи.

Его голос толкает в неизведанное, и скала принимает меня, подсвечивая тело непривычными нитями двигательных ощущений. Бывает, старшаки обижают нас излишней опекой. За меня думают, решают, насколько высоко можно забираться на траверзе без страховки. Но леди Романтика прочно вцепилась в сердце ласковыми коготками. Я не злюсь.

Впрочем, и в этом я не один. Любой из наших отдаст за горы, скалы и людей рядом последнее, что у него имеется. Походы для мытья холодной водой жирной посуды кажутся незначительными по сравнению с самой ночью в горах. Проникающая свежесть, насыщенность высотных запахов, объемность неба — где тут место для обыденности и раздражения? Просто смешно.

Как-то я лазал по траверсу без страховки и очутился чуть выше дозволенного. Так, метра три над землей. Тут же был наказан одним из «старичков». Саня Якно не столько больно, сколько обидно стегнул меня страховочным ремнем.

Непривычно и неприятно быть безответным, но я не тронул его. Хотя ох как хотелось. В новой среде мое гавкающее дворовое стало абсолютно неприемлемым. Я мог наказать его единственным способом — выиграть на соревнованиях. Вот истинное мерило наших отношений.

Большую роль играет и возраст, и количество лет, проведенных в горах. А еще надежность в деле до мелочей — страховка, снаряжение, знание палаточного быта. Но отношение в компании в большей степени преломлялось сквозь чистую и верную призму — работу на скале, лазание. Кто кого выиграл, и все тут.

Да и так мне доверяли почти по крупному. В конце концов, я не один из залетных, случайных новичков. Ушел Лосев, попавший в секцию в один со мной день. И после нас набирали желающих, а народу не прибавилось. Сито для них оказывалось слишком мелким, и оставались немногие.

Они приходили, пробовали кусок не шибко сладкого походного пирога и чаще всего выплевывали обратно. А я прижился. Правда был еще один неприятный момент, пережитый за этот месяц.

Мои редкие появления во дворе, нежелание подходить и здороваться за ручку с теплыми компаниями, оказались восприняты довольно превратно. Я поимел очень серьезный разговор со старшим, из которого вынес разбитый нос и фингал под глазом. Но действие оказалось только прощанием. Дело в другом.

Вследствие упомянутых бегов по пересеченной местности, я несколько раз не появился на тренировках. Коллегия собралась на лавочке у входа в Центральный стадион. Судили строго. Особенно наседали тетки, во главе с Татьяной.

Ведьма с зелеными глазами. Стелет как по писаному. То шумлю слишком много, советую. То нос высоко задираю. А на тренировки опаздываю, и надежности никакой. Ее огромные, влажные глаза пропитаны правильностью и назидательностью. Но я же согласен, просто так получается?

Приговор мог стать фатальным, и я расстроился окончательно. Но неожиданно за меня заступился сам тренер. И волна отступила. А это было так важно. Прошло чуть более месяца с начала тренировок, но я изменился.

Я чувствовал себя сильным, ловким, уверенным. Я подтягивался больше десяти раз. До Витюли еще далеко, но Амиру уже наступаю на пятки. По крайней мере в физической подготовке. А будни тянулись как заговоренные. Тренер шутковал: представьте, что за вами гонится целое племя разъяренных индейцев, и ноги в руки. Так мы и бегали.

Пришел месяц июль. Город казался скопищем раскаленных добела каменных коробок и кварталов. Да и на Лесничестве становилось невыносимо.

Скала целый день в лучах солнца, и лазать по ней сплошное издевательство. Галоши плывут с зацепов, растягиваются, плавятся на солнце. Пальцы становятся мокрыми, а потому скользкими. Шагаешь в напряжении, и простое становится сложным.

Володя и большая часть мужиков собираются в альплагерь Талгар. Денег не было, и ехали работать в местную пекарню. Зато положение сие дозволяло время от времени сходить на гору, при чем гораздо чаще, чем прочим недалеким участникам. Собирался в Талгар и Маликов. Он то нашел деньги на столь важное мероприятие. Из-под земли достал.

То ли в честь этого отъезда, то ли время пришло, устроили соревнования внутри секции. Для этого переехали на новую скалу — Азиатскую. Она почти у Медео, между Просвещенцем и конечной остановкой. Утро выдалось яркое и светлое. Но свежие потоки воздуха с нетающих панцирей снега и льда высокогорья достигали этих мест. Не жарко, а до нереальности прозрачно и по особенному легко. Жизнь будто заново.

Красными лентами Володя отметил границы маршрута. Вылезти за них означает то же самое, что и сорваться. Старики показывают, как надо разминаться перед стартом.

Лазаем туда обратно траверсом по пологой стенке, машем руками и ногами, как перед тренировкой. Говорят, наша трасса проще чем у них. Может, оно и так, но меня смущает здоровенный карниз без видимых выступов, прямо по середине новичкового маршрута.

Для начала на нем дружно попадали молоденькие тетки, затем пустили нас. Когда на карнизе приплыл Маликов, я сдрейфил окончательно. Теперь моей целью было долезть до карниза. О большем и не мечталось. Что я и сделал, только коряво маленько. Затем висел на руках, долго не решаясь на срыв. Но хоть данное действие удалось, и я повис на веревке. С облегчением.

Тренироваться на Азиатской оказалось значительно интереснее. Напротив нее хвойной громадой нависала гора Мохнатка. Чуть далее, в небесной дали парили вечные снега вершин Ала-Тау.

Это были настоящие горы, хоть и в часе езды от города. Нам позволили роскошь ночевок под скалой. Невдалеке от дороги расположился палаточный лагерь. Он притулился на зеленом, тенистом от растительности островке. С одной стороны его ограничивала пенная, говорливая Малая Алма-Атинка. С другой — плотное темное тело шоссе, уходящее на Медео.

Тайком от лесников мы жгли костерок по вечерам и готовили настоящее походное варево. Иногда шли дожди, но они лишь прибавляют ощущения жизни. Житие здесь оказалось таким же чистым и свежим, как горы и зелень, окружающие стойбище, как свежий ветер, накрывающий нас вечером и нехотя уходящий по утрам.

Лазали столько, что дух захватывает. Каждый день с рассвета до заката муравейчики, оплетенные веревкой, сновали по скале. Дни отмечаются трехразовым приемом пищи. Чаще прочего хочется съесть больше, чем дают и спать больше, чем влезет.

Я прошел и злополучный карниз и еще многое другое, когда грянул такой дождь, что мы вынуждены были ретироваться в город на время, хотя бы для просушки. Сначала снимали веревки, а ливень напрямую окатывал нас упругими, косыми струями. Клубы пара от разогретой земли стелились саваном, плыли в неизвестность. Потом пережидали поток в палатках, да чуть не уплыли вместе с ними.

Володя разжег в соседней палатке примус и заиграл на гитаре. Они смеются, но и в нашей палатке не холодно, а мокро. Лето. Парит асфальт. Даже не от солнца, оно еще не проявилось из-за туч, просто так. Земля впитала в себя бездну тепла.

Придется тащиться домой под грузом. Одежда и снаряжение промокли до ниточки. Мы топаем вниз к остановке, сгибаясь под неимоверной тяжестью мокрых рюкзаков, а я испытываю разочарование. Мне не хочется уезжать отсюда ни на секунду.

Но мы вернулись, и снова вечер. Солнце уйдет за гору, нас покинет его последний оранжевый луч. Мы уйдем в лагерь. Я буду сидеть у речки и опускать в ее ледяные воды руки и ноги. Так хорошо. Горит стертая кожа на кончиках пальцев. Саднят ушибы и порезы.

Самое главное не идет. Я злюсь на себя, на скалу, которая никак не хочет меня принимать. Делаю по двадцать подъемов за день. Это норма старика — 800 метров, но лишь простые маршруты лезутся хорошо.

Как она надоела — беговуха. Презрительное занятие для новичков. Неужели я более ничего не могу. Юрка Горбунов отлично понимает меня. Но они почти постоянно лазают вместе с Витюлей. Связка, ее не разбить.

А мне Юрча рассказывал о жизни в России. Там по другому. Сложнее, что ли. Интересно, как это взять и уехать из дома? Найти что-то новое, может быть, навсегда.

Юрка отличный парень. Я во многом подражаю ему. Зря старший братец забивает Юрчу на корню. Тренер, а личной инициативы не проявляй. Делай как сказано. Кроме скал у Юрки нет ничего. Вообще ничего. Вот бы мне так. Растворится в единой цели, жить ею.

— Хорошо, — говорит старший товарищ, — давай, попытаешься сделать так, как я тебе расскажу.

— Ладно, — сразу же соглашаюсь и цепляюсь карабином за узел на страховочной веревке.

Передо мной низ зеленой стенки. Это вам не конские бега. Это как раз то, что у меня не получается ни наскоком, ни через не могу.

Я полностью повинуюсь словам человека за моей страховкой, а он смело ведет меня по вертикальным поворотам на скале. Телу приходится вытворять непривычные движения.

Откидываюсь на руках как Ванька-Встанька из стороны в сторону. Перехожу из противоупора в упор. Для меня нет горизонтальных зацепов, одни наклонные и вертикальные трещины и ноги, и руки в них. Неторопливой каруселью доплываю до карабина.

Спуск вниз точно так же, болтаясь на зацепах маятником из стороны в сторону. Кружится голова, но не от высоты, от непривычного движения в раскачку, в неостановимую динамику. Желтым светом горят фонари рядом на шоссе. Их свет чуть приоткрывает серое в темноте тело скалы. Это пятый подъем. Устал окончательно, но счастлив как никогда.

Научился тому, чего не мог одолеть до сих пор. Шагают не только ноги. Шагает и тело, делая неудобные зацепы удобными, непроходимые щели проходимыми. С тех пор Зеленая стенка для меня — самый привычный и приятный маршрут.

Автор →
Владелец →
Предоставлено →
Собрание →
Драгунов Петр Петрович
Драгунов Петр Петрович
Драгунов Петр Петрович
Пётр Драгунов. Ветер душ.

Другие записи

Байки от столбистов - III. Партийные истории. Что нам стоит...
В конце 70-х я был директором спортивной школы и тренировал сборную края по санному спорту. Тогда в СССР саночники были немногочисленны и диковинны; чемпионаты же проводились, медали и зачетные очки раздавались щедро, а, как известно, партийные секретари к спортивным успехам относились ревниво: очки и медали им как будто бы вменялись в план соцобязательств...
Плита под Сарачевской площадкой
В северо-восточной части Второго столба около начала хода по Сарачевской площадке под большой каменной плитой когда-то, видимо, сползшей со столба, в 1907-08 годах была стояка Лины Любимовой и Петра Нейбурга, старого революционера, погибшего в тюрьме. А вернее в ссылке где-то на нашем севере. В июле 1924 года здесь обосновалась веселая...
Обратная связь