После наполненности сборов в Янгиобаде, Алма-Ата кажется совершенно опустевшей. Неудобно получилось с Архиповым, почти поссорились. Теперь непонятно, у кого я тренируюсь, то ли у него, то ли у Давыдовой. В глазах Сергея Марковича немая укоризна.

Так здорово начинался сезон и так быстро закончился. Тренировок не будет аж до ноября. Может, хоть на Лесничестве какой старт устроят? Ну это для проформы, в отсутствии сильнейших. Сборники на Союз уехали, остальные мужики подрабатывают у Багуцкого.

Я тоже на работу устроился. Нормально, завод по ремонту вычислительной техники. Ремонтирую пишущие машинки. Зарплата 120 р. Зато времени свободного валом. Сказал что на вызов едешь, а сам на скалы.

Бывшие однокашники разбрелись кто куда. Серега и Борька поступили в политех, остальные — работать на заводы. Иринка учится в технологическом, так загружена, что не до меня. Еще и в колхоз уезжает. Один Веснин часто появляется, спортсмен-профессионал, с парашютом прыгает. Вовка выполнил норматив мастера, большой человек.

Пообещал ему, что возьму на скалы. Упаковал в рюкзак сороковку, да поехали. Очень хочется по Азиатской полазить. Там уже попрохладало, листья боярки в красную крапинку. Осень.

Азиатская в очередной раз усохла и сгорбилась ростом. Стенки, не стенки, карнизы — не карнизы. После ташкентских стометровок ее двадцать пять метров трассы смотрятся по-домашнему.

Но Вова серьезен до умопомрачительности. Я прицепил конец веревки на пояс и пролез кулуар без страховки — веревку навесить. Вова аж побелел. Камикадзе меня называет.

— Вов, а Вов. А я вот возьми да сорвись. Ты меня снизу ловить будешь?

— Да пошел ты...

— Страшно?

— Я сейчас соберусь и вообще уеду.

Приторно-горько пахнет перезрелой полынью. Ее пыльца вязнет на губах. Подзаросла милая скалка. Никто тебя не почистит. Интересно, как там Горбунов поживает?

Щели, полки пылью позабивало, некому придти и приобнять их, родненьких, некому Гнома вылезти. Все лето бедная в одиночестве простаивает. Жарко. Смотрю вниз на маленького Вовку. За ним стальная лента пустынного шоссе. Чуть дальше, в белых водоворотах, плещется речка. А выше над ней — темный теневой склон Мохнатки.

Абы не сверзиться, когда на нее голову задираешь. Солнце палит, будто не сентябрь, а август. Верхушки елей пепельно-серые. Небо над скалой фиолетовое, до предела насыщенное глубиной.

Удивительно спокойно, совершенно не чувствуется, что лезу без страховки. Руки ленивые, зацепы беру, лишь чуть прихватываю. Дошел до карабина, продернулся и вниз. Пусть теперь Вовка поизгаляется.

Смешно смотреть, как ему тяжело. Ругается матом, почем свет стоит. Бедняга весь поискорябался. Это тебе не с парашютом прыгать. Еле-еле вниз его на веревочке спустил. Впаялся в зацепы, как клещ в чужое пузо и не отпускается.

— Ну и как тебе скала?

— А вот заставлю тебя с парашютом прыгнуть, тогда узнаешь. Я бы лучше пять затяжных сделал, чем раз на нее взобраться.

— Тогда страхуй, а я буду класс показывать. Только, прошу, повнимательней, самое сложное полезу. Вот видишь, карниз — Гномом называется. Сейчас буду с него линять, а ты держи.

Но не упал ни на Гноме, ни на лбах, ни на всех карнизах, которые есть на Азиатской. Лез, и было абсолютно плевать, где. Само получалось, как тогда, на Туюк-Су. Просто и естественно, без надрыва и скрипа зубов.

Ничего между мной и скалой. Мы вдвоем. Разговор один на один, приятный и неторопливый. Кажется, что все во сне, вне реальности. В реальности скала тебе бок не подставит, мягкой не сделается и твоей никогда не будет.

Монотонная бесконечность. Забавно, мир стелется изменчивостью мне под ноги. А они впаяны в удобные, новенькие кроссовки «Ботас». Затяжной бег — штука удивительно неторопливая.

Через некоторое время телом полностью руководит спинной мозг. Оно будто засыпает, растворяется в удовлетворении движением. Мерно сокращаются свободные легкие, маятником качаются ноги и руки, лопатками в такт колышется спина. А мозг впадает в нелепую, зигзагообразную череду размышлений.

Я вижу, как опадает листва, как надламываются ее ножки, и лист проваливается в пустоту. Вижу, как пьянеют от сока янтарные промаслены на спелых, ярко-красных плодах яблок. Я просто бегу, я весь в этом.

Предгорья. Кучерявая, благодатная для жизни человека земля. Разлом между равниной и царством огромных серых великанов. Они поседели от первых снегов и уходят в долгую, долгую зиму. А пологие, заросшие кустарником склоны предгорий так и струятся теплой, солнечной энергией. Подставляй пригоршни и питайся, чем Бог подаст.

Что и делает все живое. Умельцы в здешних местах выращивают виноград. Хотя вроде не климат. Растут, укрываемые на зиму, персики, абрикосы. Маленький местный Ташкент наводнен дачами по самые уши. Скворечник лепится на скворечник, а склоны усыпаны яблоневыми садами. Мать говорит, мой дед заложил множество садов, а я не посадил ни одного дерева.

Добегу сегодня до самых снегов. Перехлестну и дачи, и сады в теплой осенней поре. Тонкой тропкой проберусь через мохнатые бурки елей, помну подошвами высокогорный мох. У меня кроссовки «Ботас», почти вечный двигатель. На асфальте икры ног не забиваются совершенно. Вот здорово.

Так не хочется быть в ссоре с моими тренерами. Семь тренировок в неделю — три у Архипова, две у Давыдовой, еще кросс и скалы. Банька, как водится. Скучновато без горбуновских прибауток, но все же. Пару-то не меньше, чем в былые времена.

Серега Самойлов нашел себе нового друга. Толик Букреев — альпинист что надо, успел побывать на пике Коммунизма — самый молодой из взошедших. Приехал из Челябинска к Шефу, служить в СКА-12. С Витюлей мы близко так и не сошлись, а у Архиповых Димка ушел в секцию к Любе Дробышевой.

Со всеми помаленьку, но на самом деле в полном одиночестве. Недостатка внимания, правда не ощущается — перспективный я теперь. Маленький чемпион. Маленький, это точно. Похудел окончательно и бесповоротно. Перевалил вниз рекордную отметку в пятьдесят семь кг.

Младший Горбунов на пару с Витюлей готовится к службе в СА. Дядя Витя озабочен и сумрачен, а Юрча от Петровны ни на шаг. Она же Шефа теребить будет, когда мужиков из части отзывать. Так что компания у них душа в душу.

Тренировки в СКА-12 по единой с альпиноидами схеме : бег в гору на Кок-Тюбе, растяжка, силовая часть и гимнастические снаряды. Тетки ходят за Ириной Петровной как гусята за курицей. И живут в одном бедламе, дом где-то сняли.

Коллективизм, почти как у Горбунова. Стирают вместе, варят вместе. Мужики у них, интересно, разные или одни? Да вот не хватает мне родной спартаковской секции и походов, и междусобойчиков, и методичек с распределением нагрузок. Однобоко — бери больше, кидай дальше.

Амирку жалко. Загремел прямо в Афганистан, а оттуда и Шефу никого не выдернуть. Явно не сладко, и какой там спорт.

Альпинисты Ильинского начли отбор в сборную СССР, которая впервые взойдет на Эверест. Взойдут, взойдут... Матерые мужики, стены любые проходят. У них отбор как у космонавтов. И барокамера, и тесты, и черт знает что.

В следующем сезоне сборы начнутся сразу в феврале. Двадцать дней на Туюк-Су с гималайцами. А там вертушка завертится по полной программе. Только бы с работы отпустили, а не отпустят, уйду.

Большая Бутаковка так и осталась суровой, неудобной скалой. Видно, тот случай, когда на ней меня спас Амирка, впечатался в подкорку и никак не отпускал. На Трубу я смотрю с содроганием. Слева на плитах еще можно поизгаляться, а по центру — пять-шесть подъемов за день. Никакого метража.

Сбор опять совместный. В два командира : Давыдова и Маркович. Я присутствую лишь частично — суббота, воскресенье. Иногда на пятницу удается уходить.

У Марковича новое открытие — Генка Захаров. Младше меня, а лезет почти на уровне. В основном за счет природного таланта, ну и нагл на скале до безобразия. Но пока еще не конкурент, вот подрастет, тогда посмотрим.

Самойлов жить не может без издевательских штучек-дрючек. От скуки взялся клички другим придумывать. Маркхлевский — Маркеросян, Захаров — Рыба. Дюкову подлец фамилию в матерную переделал. Поперессорились все. Вовка Дюков с Давыдовой лаются, Давыдова с Архиповым, а мужики с тетками.

Сам Серега говорит, что в ближайшее время КМСа ему не выполнить. Уйдет мой друг в большой альпинизм. Трудновато ему на скале, ноги слишком тяжелые, а молодежь поджимает.

Витюля с Юрчей все карты на свою связку ставят. Работа с веревками до автоматизма, снаряжение подогнано и отточено. Витюля это дело сбруей называет. Хорошо, когда такой напарник есть. А у меня ну никак. Если бы не тот случай с Барановским.

Архипов ездит на Бутаковку в своем первом автомобиле. Купил по случаю запорожца головастика. Говорит, что научится водить, а потом хорошую машину приобретет.

Приехал, на ночь около турбазы поставил, замкнул машину, как положено, пошел спать. С утра глядь, а машины нету. В одних кальсонах по улице носится, кричит:

— ПТУшники машину сперли!

Весь лагерь на уши поднял. Потом к следам присмотрелся — в одну сторону есть, в другую обрыв полнейший. Будто ветром сдуло.

Мужики у нас — здоровые, черти. Ради хохмы, подняли на руки запор и унесли, в палатку поставили, и его нету. Кто в палатке машину искать будет? Прикалывались над Марковичем все сборы. Опять же Самойлов придумал.

Когда я вниз — вверх на Бутаковку бегом мотался, не всегда через Медео ходил. Можно положе бежать, удобней, по дну ущелья. Ну и приметил. С правой стороны, вверх по склону метров триста, скалка имеется. Не большая, раза в полтора выше Азиатской, но гладенькая издали, вроде монолит. Просил Юрчу туда смотаться, отнекивается, сыпуха, говорит. Ничего, сам схожу.