Я проснулся от холода и в первый момент решительно ничего не понимал. Где я и почему так продрог? Но, оглянувшись кругом, я все понял.

Было совершенно светло. На прозрачном, безоблачном небе, купаясь в солнечных лучах, рисовался грозный вчера, а сегодня только огромный утес. Лес весело шумел густою листвою, звонко чирикала какая-то птичка. Костер чуть-чуть дымился, и сизая струйка дыма, причудливо извиваясь, стлалась по холодному граниту.

Крокодил, свернувшись калачиком, спал возле меня; немного подальше, скорчившись от холода, лежал Змеиный Зуб; Кубырь куда-то исчез.

Я дрожал от холода и не решался вставать, но в конце концов не вытерпел.

Выбивая дробь зубами, я кое-как раздул костер и вышел из пещеры; здесь, хотя и лежала тень, но было значительно теплее.

— Васюк!

Я поднял голову и увидал Кубыря, сидящего на скале над пещерой.

— Иди сюда, здесь тепло.

Я вскарабкался на скалу, залитую солнечным светом, подошел к Кубырю. Он рисовал.

— Что это ты?

— А рисую вон того дедушку, — и он указал на страшивший нас утес, — как его зовут?

— Второй Столб.

— Это нехорошо как-то. Лучше Дедушкой звать, — говорил Кубырь, не отрываясь от своей тетрадки.

— Ты давно встал?

— Небось, встанешь в такой холодище... я уже много нарисовал.

— Покажи.

— Постой маленько, вот Дедушку кончу; а ты, знаешь ли, попляши, теплее будет. Я уже поплясал и согрелся.

— Нет, я лучше столкну вниз вот тот камень.

— Попробуй.

Я принялся толкать лежавший на краю утеса камень; но это оказалось не под силу; глыба неподвижно лежала на своем месте.

— Вишь, урод какой, не своротишь.

Я налег плечом.

— Смотри, улетишь вместе с камнем, — заметил Кубырь.

— А ну его к шуту, согрелся.

— Наши спят? |

— Боюсь, что совсем окоченели.

Кубырь закончил рисунок и теперь любовался им, сравнивая с натурой.

— Небо у меня никогда не выходит: вместо тучек всегда оладьи какие-то получаются. Смотри-ка. — И Кубырь протянул мне свой альбом, сшитый из серой бумаги в восьмую листа.

Я всегда восторгался рисунками Кубыря, но на этот pаз, как мне казалось, он превзошел самого себя.

— Вишь ты, — завистливо говорил я, перелистывая тетрадку.

— Вот дерево недурно вышло, — указал Кубырь на рисунок с подписью: «Дерево».

— Это какое дерево?

— А вон оно стоит, вон правее пня.

— Нет, я не про то. Какое это дерево — береза, черемуха?

— И не береза, и не черемуха, а что-то вроде пихты, вишь с колючками.

— Не совсем будто на пихту смахивает: та кверху тоньше, а это раскидистое. Должно быть, это сосна?

— Тоже нет. Сосна вот стоит, с рыжим стволом; она походит, только ветки у нее не такие. Вот тут я нарисовал и ветку.

Кубырь перевернул страничку и указал на рисунок с подписью: «Ветка с того дерева».

Далее на нескольких страничках шли цветы и травы.

— Ту я ни одной по имени не знаю, — сказал Кубырь, — и подписывал от своего ума. Этот цветок около самой пещеры стоит. Видел?

На черном фоне был изображен белый цветок с подписью: «Большой, белый, выше меня ростом, пахнет медом».

Рядом другой: «Такой же, только листья широкие, как лопаты».

И дальше: «Красивый, маленько красный». «Высокий, листья снизу покрыты пухом, не пахнет». «А этот пахнет черемухой». «Красивый, да скверно воняет».

— Это кто? — спросил Кубырь.

Я, конечно, сразу узнал портрет Змеиного Зуба, облаченного в доспехи, и пришел в восторг.

— Погоди, — говорил Кубырь, — карандашом еще что, а вот придем домой, я пером перерисую.

— Подари мне.

— Ладно, и тебе нарисую, а теперь пора, однако, чай пить.

— Идем.

Мы быстро сбежали вниз и первым делом принялись за костер.

— Эй, ребята, проснись!

Змеиный Зуб поднял голову и с недоумением уставился на нас.

— Что, брат, не узнаешь? — спросил Кубырь.

— Бр-р... как здесь холодно.

— Ползи к костру, Егорка!

— Чайку горяченького бы! — отозвался тот.

— Да ты не спишь?

— Нет. Я только примерз к дресве… почему мы на дресве спать легли?

И действительно, трава, приготовленная нами с вечера для постели, лежала в стороне, а мы все целую ночь провели на жесткой и холодной дресве, которою было покрыто все дно пещеры.

— Это все со страху, — говорил Кубырь, — перетрусили вчера… ну, а все-таки вставайте, идем умываться и потом...

— Что потом?

— Да ведь мы на Столбах!

Это напоминание имело магическое действие. Оба заспавшиеся путешественника вышли из пещеры, и мы все пошли на ручей.

За чаем вспомнили вчерашние события.

— Постой, ребята! Из-за чего вся эта история вышла? — спросил Змеиный Зуб. — Ты чего завизжал? — обратился он к Крокодилу.

— Да я увидал крокодила, — отвечал тот.

Все опустили чашки.

— Крокодила? — удивился Змеиный Зуб.

— Да, — уверенно отвечал Егорушка, — крокодила, и шибко испугался.

— Почему же я его не видал? — спросил Кубырь.

— Да он был очень маленький, он у меня из-под ладони выскочил.

— Крокодил из-под ладони выскочил? — удивились все, — да какой же это такой крокодил? Однако, ты врешь!

Крокодил в смущении покраснел и принялся клясться.

— Ей-богу же, крокодил. Настоящий крокодил, такой же, как и на картинках: четыре ноги и хвост... только будто маленький; так , может быть, и маленькие крокодилы кусаются?

Змеиный Зуб задумался, а Кубырь давно уже лукаво улыбался, глядя на них.

— А что, господа, — серьезно заметил Змеиный Зуб, — ведь возможно, что это был только что родившийся крокодиленок.

— Конечно, конечно, — улыбнулся Кубырь.

— Что же ты смеешься?

— Да я сейчас видел несколько таких крокодилов.

Змеиный Зуб тревожно приподнялся, а Крокодил испуганно оглянулся кругом.

— Только этих крокодилов, — продолжал Кубырь, — у нас ящерицами зовут.

— Гм... да... — и вождь смущенно принялся за свою чашку.

— Так они такие и бывают... эти самые ящерицы? — Крокодил улыбнулся, — а я страсть как перепугался. И они не кусаются?

— Они боятся, как бы их кто не укусил, — отвечал Кубырь.

— Откуда ты это знаешь? — полюбопытствовал я.

— В книжке читал.

— Слушай, — обратился ко мне Крокодил, — а кто это здесь дресвы насыпал?

И он указал на пол пещеры.

— Не знаю.

Крокодил обвел глазами остальных членов Союза, но ответа не нашел и у них.

— Еще и вчера по всей дорожке дресва была насыпана, словно на аллее в городском саду, — продолжал, ни к кому уже не обращаясь, Крокодил.

— Может быть, ее здесь и берут для города? — обратился ко мне Змеиный Зуб.

Мне снова пришлось повторить: — Не знаю.

— Тогда это понятно, — развивал спою мысль наш вождь: — при перевозке дресва просыпается, а потому она и лежит по дорожке.

Никто не имел ничего сказать против, и догадка вождя была принята вполне объясняющею замеченное явление.

Разговор оборвался; все о чем-то paзмышляли.

— Санька, — проговорил Кубырь.

Вождь встряхнул головою, сделал руками знак молчания и сказал:

— Я только что хотел сказать о том же.

— О чем?

— А вот относительно имен и постановлении Cоюза. Mы опять отступаем от наших правил. Я думаю, что об этом нужно поговорить как следует и затем весь наш устав написать. Почему Крокодила и Кубыря никто не зовет Егоркой и Николкой, а меня и Следопыта зовут Санькой и Васькой? Почему?

— Потому что у вас имена неподходящие, — сказал Кубырь, — неподходящие и слишком длинные.

— А как же Крокодил, разве это коротко? Кро-ко-дил… Сле-до-пыт... — одинаково.

Мне не особенно нравилось мое имя, и потому я поспешил вмешаться в разговор.

— Его зовут Крокодилом, и все знают, почему его так зовут, потому что он боится крокодилов, а у меня имя из книжки

— Но и у меня имя из книжки, — сказал Змеиный Зуб.

— И нехорошее оно у тебя.

— Почему это? — вызывающе обратился ко мне Змеиный Зуб.

Я затруднялся с ответом, но Крокодил выручил меня.

— Конечно, нехорошее имя, — сказал он, — противное. Разве ты походишь на змею или на зуб?

— Гм... — прокашлялся вождь.

— Из нас никто не видал змеиных зубов, — продолжал Крокодил, — но, вероятно, эти зубы ужасно противные. И не злой ты, а змеи кусаются своими зубами.

— Да, — говорил Змеиный Зуб, — это пожалуй, это может быть. Хотя меня все-таки чаще зовут моим прозвищем, чем Следопыта

— И Следопыта нехорошо зовут, походит на «копыто».

Крокодил, очевидно, припомнил мой стишок, которым я ознаменовал cвoe наречение:

Различал я очень скоро
Следы лапы и копыта,
И за это мне без спора
Дали имя Следопыта.

— Ведь и я умею различать следы лапы и копыта, — вполне резонно заметил Кубырь, — и Крокодил, и ты.

Все, очевидно, забыли про мои обязанности узнавать по следам роды индейцев, а потому, когда Крокодил предложил переименовать меня, никто ничего не возразил.

— Хорошо, — согласился вождь, — придумывайте имена, а когда мы взберемся на самую высокую скалу, там мы совершим новое наречение.

Крокодил радостно захлопал в ладоши, но вдруг стих, и лицо его стало серьезным.

— Слушай, Санька, а что это было с тобою? — спросил oн.

Все повернулись к вождю; тот почему-то густо покраснел и тихо проговорил:

— Это болезнь у меня такая.

— Болезнь? И ты всегда так хохочешь, когда захвораешь?

— Всегда.

— Отчего?

— Я не знаю. Доктор дает мне пить какое-то соленое лекарство. Мама говорит, что это у меня, как и у нее, «нервы шалят».

— Нервы шалят?

— Да.

Никто из нас троих не понимал, что это значит.

— Так ведь ты на самом деле плакал вчера и потом по-настоящему уснул, — почему же твоя мама говорит, что ты шалишь? — недоумевал Крокодил.

— Да не я шалю, а нервы!

— А это что такое?

— Я и сам не знаю, — внутри что-то. А дядя Петя дразнит меня за это «истеричной бабой». — И в голосе Саньки послышались слезы обиды.

Мы окончательно ничего не понимали, но было так жалко нашего бедного вождя, у которого внутри что-то шалит, который от этого так страшно хохочет, и над которым так нехорошо смеется дядя Петя.

— Бедный Санька, тебе, должно быть, очень нехорошо бывает?

И Крокодил любовно погладил вождя по колену.

Мне же представилось, что у Саньки внутри сидят какие-то маленькие-маленькие существа, вроде гномов, они порой шалят и щекочут Саньку, а он хохочет и плачет от этой щекотки. Впоследствии я сочинил об этих существах и их дурном поведении очень большое стихотворение, но теперь никому не сказал о своей догадке.

— Ну ладно, — тряхнул головой Змеиный Зуб, — все это прошлое, а теперь что? Куда мы?

— Полезем на скалы, — предложил я.

Все встрепенулись.

— На которую?

— А вот сперва на Первый Столб, у подножия которого наша пещера.

Все посмотрели вверх на грозно нависшие, неприступные громады и сразу остыли.

— Да нет, лезть не здесь. Есть удобное место, — поспешил я успокоить струхнувших искателей приключений.

— Ты был на самой вершине? — недоверчиво спросил Змеиный Зуб.

— Был! Говорил ведь уже об этом.

— И помнишь путь?

— Да ну вас, — вмешался Кубырь, — идемте, там видно будет.

Мы припрятали наши пожитки под камень в самом дальнем углу пещеры, вооружились по требованию вождя и пошли.