Ученый, предприниматель, бард, альпинист... Он был руководителем и одним из организаторов красноярской экспедиции на Эверест в 1996 году. В том же году Баякина избрали депутатом Красноярского городского Совета. Печальный парадокс: широкую известность ему принесли не научные и спортивные достижения, не песни, не политическая деятельность, а... уголовное дело, возбужденное против него во времена правления губернатора Лебедя. В марте 1999 года Сергея Баякина арестовали прямо в палате БСМП, где он находился с диагнозом «черепномозговая травма». Его обвинили в хищении бюджетных денег, выделенных на Северный завоз. Несмотря на болезнь, его полтора года продержали в следственном изоляторе. Дело получило мощный общественный резонанс, было названо политическим...

Сегодня Сергей Баякин вновь занимается научной работой, пишет песни и ходит на Столбы. Но уголовное дело до сих пор не закрыто

— Третьего сентября будет очередное заседание суда. Он сейчас медленно, но верно идет к вынесению оправдательного приговора. Либо дело закроют за истечением срока давности (истекает через год). Оно не имеет никаких перспектив, потому что не было не только хищения, но и каких-либо нарушений. Деньги никуда не исчезли. Все они вернулись в бюджет.

— Ваше дело многие называли не уголовным, а политическим, заведенным якобы по приказу губернатора. После его гибели многие стали по-другому оценивать деятельность Александра Лебедя. Изменилось ли ваше отношение к нему, к тому, что он делал?

— Отношение, какое было тогда, такое осталось и сейчас: мне было его — совершенно искренне — жаль. Ему надо было отрабатывать деньги, которые вложили в его выборную кампанию. Кредиторы подтаскивали генералу то одного, то другого зама, то губастеньких, то прилизанных, то телезвезд, то отставную спецуру. Он — человек военный, с жертвами особо считаться не привык. Дал команду: «Ребята! Вытрясайте из кого можно». Один высокопоставленный милицейский чин весьма доверительно сообщил мне: «Ты понимаешь, нам дали команду „фас“. Ну, мы теперь развернемся! А вы теперь держитесь!». Власть проповедовала ленинский лозунг: «Власти нужны деньги!», и неважно, как она их добудет. Всем номенклатурным застеночникам предлагалось распечатать свою кубышку или показать того, у кого она есть в обмен на свободу.

— Как складывались ваши отношения с «обитателями» следственного изолятора?

— Относительное количество людей положительных и отъявленных негодяев во всех социумах одинаково: что в тюрьме, что в администрации, что в науке, что в бизнесе... Однажды, в порядке психического воздействия, закрыли меня на две недели в камеру вдвоем с серийником, за которым три десятка убитых душ. Серийник был егерем и непревзойденным охотником. Мы были знакомы много лет, встречались на «Столбах» и таежных тропах, нам было о чем нейтральном потрепаться за кружкой чая. Специально подсаженные «кукушки», накаченные братки, попадая в нашу компанию и встречая взгляд егеря, вопили и умоляли охрану перевести их в другую камеру. Охрана, подглядывая в глазок за нашими долгими чайными беседами, сдвигалась мозгами.

— Вы побывали не только в тюрьме, но и в психиатрической клинике...

— Это была инициатива прокуратуры. Когда увидели, что дело разваливается, решили провести психиатрическую экспертизу: «вдруг он пойдет на то, чтобы прикинуться дурачком». Я не стал прикидываться. Результаты всех тестов были лучше, чем у самих психиатров. Я провел там 38 дней, но сейчас, в споре со своими оппонентами, совершенно обоснованно могу сказать: «Я находился в психушке. У меня есть справка, что я психически здоров!».

— Изменилось ли отношение к вам друзей и знакомых после того, как вас обвинили в преступлении?

— Я считаю, что не изменилось, а просто проявилось. В любой ситуации — нестандартной, экстремальной — человеческие качества проявляются, становятся более контрастными. Как в горах: летит камень, один — сам прячется, чтобы на голову не упал, другой — товарища закрывает. Так и здесь. Кто-то убежал в сторону, открестился. Настоящие друзья, и даже не друзья, а просто настоящие люди, относились ко мне по-прежнему. Забрались, к примеру, как-то на Такмак, кричали: «Свободу Баякину!».

— Вы на полтора года выпали из активной жизни. На коммерческих делах это сильно отразилось?

— Тупым зарабатыванием денежных знаков я не занимался никогда: ни при социализме, ни при капитализме. Всегда делал то, что мне интересно, любопытно. Жилка исследовательская с детства побуждала заниматься такими вещами. Я вот написал: «Выпала такая в жизни мне стезя: делать то, что невозможно, достигать, чего нельзя»... У меня очень много зарубежных патентов на изобретения. Поэтому финансовое положение, что тогда, что сейчас, было «в меру». Оплачивают мои работы вполне нормально, чтобы свои потребности удовлетворять. А потребности весьма простые: общение и перемещение.

— Наукой продолжаете заниматься?

— В Красноярском центре Сибирского отделения академии наук мне поручают уникальные проекты: например, совершенно новый подход к переработке наших бурых углей. Из угля делается сорбент. Это очень дорогой материал, который в природе встречается крайне редко. А используют его для очистки тех же сточных вод. Это проблема всего мира сейчас. Вспомнить хотя бы пресловутый менингит, которым заразились в Новосибирске. При помощи сорбента можно удалять и нефтяные пятна с поверхности воды.

Еще одна серьезная идея — создание Института долголетия. К примеру, есть животные, которые живут триста лет. Клетки у них примерно такие же, как у других. Почему у других век гораздо короче? Точного ответа нет. Но есть много моментов, которые позволяют скорректировать организм человека таким образом, чтобы он жил дольше. Все чудеса только до той поры чудеса, пока их не увидишь воочию. Клонирование тоже считалось фантастикой, а сейчас это реальность. Институт долголетия — это некоммерческий проект, но он будет хозрасчетным. Там не будут лечить, но люди, которые относительно здоровы и хотят укрепить здоровье, смогут это сделать.

— Сейчас вы никак не проявляете себя в политической сфере. После уголовного дела пропало желание?

— Нет. Жизнь — есть жизнь. Как в горах. Камень по каске прилетел. Что, наложить в штаны и не высовываться?! То же самое — в политике. Я сейчас являюсь помощником одного из депутатов Законодательного собрания. Но, поскольку уголовное дело до сих пор не закрыто, меня опасаются привлекать к задачам, которые бы я решал с открытым забралом — по той простой причине, что наша правоохранительная система непредсказуема... А в партии и блоки я никогда не вступал и не собираюсь.

— После пребывания в СИЗО в ваших песнях тюремная тематика не появилась?

— В том плане, в котором обычно эксплуатируют эту тему, даже близко нет. Желание писать вообще неуправляемо. Я, например, не могу под заказ. А писать стихи начал еще в детстве. Однажды в школе сдал сочинение в стихах. Поставили тройку, сказали: «Пиши нормально! Тоже мне, стихоплет!». Учительница похохотала, весь класс посмеялся, и я долго не притрагивался к складыванию из слов чего-то музыкального. А потом все равно это прорвалось. На гитаре играть тоже начал в школе. Буквально на следующей неделе должен выйти сборник моих песен. Отдельно стихов как-то не получается писать, идут сразу в музыкальном сопровождении.

— Экспедиция на Эверест была, наверное, самой яркой демонстрацией возможностей красноярских альпинистов. Новых подобных проектов не планируете?

— Более грандиозный проект, чем восхождение на Эверест, сложно придумать. В 1996 году мысли подняться туда были не только у меня: какой-то коллективный «выплеск» получился. Саша Кузнецов предложил: «Пойдем на Эверест!». Я моментально оценил человеческий фактор, финансовые возможности, а главное — организационные... Никаких наград не получили. Те, кто раньше только к подножию Эвереста подходили, получали ордена. Виктор Петрович Астафьев взял у меня тогда всю информацию о восхождении и отвез Ельцину. Все спустили по инстанциям и заявили: «А что там? Рядовое восхождение!». Но к красноярским альпинистам такое отношение было еще с советских времен...

А на Столбы я и сейчас хожу. В субботу у меня день рождения: пойдем на Столбы, сварим плов, придут друзья.

Записал Алексей Зайцев
«Мир новостей. Красноярск», № 34 (85)