Каприз ключа, текущего не прямо,
Причиною того невольно стал
Что лог, углом загнувшийся упрямо,
Глаголем кто-то исстари назвал.

Так он и был Глаголевым ложочком,
А ключ его — Глаголевым ключом.
Крестьянушка-базаец здесь лесочком
Охотно промышлял и вывозил по нем.

А камень, что над склоном приподнялся,
Столбист Глаголем тоже окрестил,
Но им совсем не увлекался
И вскоре вовсе позабыл.

Его иль мимо проходили,
Держа к Столбам заветный путь,
Или совсем не находили,
Ища чуть-чуть и как-нибудь.

Я сразу разыскал Глаголя
И у подножья камешка
В кругу друзей на вольной воле
Не раз кружилася башка.

Весеннею порой, посередине мая,
Когда снега, застрявши в северах
Модели по забоям тая,
И шум стоял в оттаявших логах,

Мне повезло, я был за Енисеем,
И не один, с друзьями вчетвером,
И ветерок навстречу тихо веял,
Когда мы медленно тянулися ложком.

Вступая в край Куйсумского предгорья,
Тропинкой меряя стремительный Каштак,
Темнело в небесах. Каштацкое ущелье
Незримо погружалося во мрак.

Мы брали медленно крутой подъем тропинки,
По холодку казалась легкой кладь
И потихоньку, без запинки,
Мы поднялись, оставив сзади падь.

Совсем стемнело, на крутой вершине
Весь залитый в огнях виднелся Красный Яр.
Вдали над Енисейскою долиной
Погас зари багреющий пожар.

Как хорошо в ночной тиши прохладной
Под сердца стук свободно вдаль глядеть,
И глазом опытным и жадным
Пытаясь все во многом рассмотреть.

«Давайте посидим, — сказал Сашек Нелидов, —
Посмотрим Красноярск издалека».
А Вера молвила: «Таких электровидов
Давно я не видала с Каштака».

Митяй, прекрасный друг, мгновенно согласился,
И я никак не возражал,
Котомку сняв, как птица примостился,
И зрелище ночное наблюдал.

И четверо из мрака хладной ночи
С вершины только что оттаявшей горы
Мы созерцали городские очи —
Мерцавшие электрофонари.

Вот кто бы посмотрел на нас, во тьму глядящих,
Одни глаза, пытливые, одни,
Он, верно б, увидал и в них огни горящие,
Бродяжные, пытливые огни.

Вон город, чудище глазастое, сверкает,
А мы сидим и смотрим на него,
И в нем, наверное, никто об нас не знает,
Да, впрочем, что нам из того.

И вспомнил я у Жукова скульптуру —
Сидит в лаптях, поджавшись, мужичок,
Вцепился пальцами в свою он шевелюру
И гневно смотрит вдаль, немного вбок.

Под ней название гласит «Проклятый город»
И злобой налиты смотрящие глаза.
В них все несчастия: обман и голод,
Ничем не исцелимая слеза.

А мы что там оставили в долине?
И смотрим так на Красноярский низ?
Что он нам мачехою что ли был? В помине
Таких сравнений нет у нас. Девиз —

Долой из города в зеленую природу,
Наверх сюда на каменный простор!
Обозначаем лишь протест своего рода
Той пыли, что не знает темя гор.

А масса новых впечатлений
В прекрасном крае гор, лесов,
А камень в многоликих претвореньях,
Уют избы, а дым костров.

Все это так в мечтах неизгладимо,
А явь так чародейственна всегда.
Да разве можно, чтобы мимо
Ее пройти? Да никогда!

И я ходил, о как ходил я,
В природе безвылазно жил.
Но с города рабочей былью
Всегда я искренне дружил.

И сам не знаю, как случилось
В лесу дневал и ночевал,
Но хоть бы раз, ну хоть бы малость
Я на работу опоздал.

Я был, буквально, вездесущий. —
Где только я не побывал,
И на ногах, всегда бегущих,
Я вовсе устали не знал.

Да, выносили только ноги,
Покой не знала голова,
Да знают бродяжные боги
Мои правдивые слова.

«Ну как? Давайте подниматься,
Пора! Столбы там ждут гостей» —
Сказала Вера — «Оторваться
Никак нельзя от тех огней».

«А у меня есть предложенье, -
Сказал не торопясь Митяй,-
Пусть да не примут выступленье
Мое за лень, я не лентяй,

Но вот чего-то захотелось —
А что да если на Глаголь?»
Сашец сказал: «Да в чем же дело,
Он мне давно ну как мозоль,

Все будто на пути мешает,
Хотел все на него сходить».
«Ну, ладно! — Вера отвечает, -
Пусть будет ваша, так и быть».

И я невольно согласился.
Как с ними спорить? Ай-ай-ай.
К тому ж Глаголь давно мне снился.
Итак, к Глаголю! Знай шагай.

Немного вниз, и мы расстались
С огнями за стеной хребта,
И вместе с ними там осталась
Вся городская суета.

А здесь просека перед нами,
Вот от тропы в нее сворот
По ней веселыми шагами
Кампанья на Глаголь пойдет.

Прошли немного по тропинке,
Сосняк зеленый не густой
Растет с боков, а с половинки
Осинник голый, молодой.

И перед нами вдруг поляна,
Идущая вдоль лога вниз.
Вот, где б хотел я видеть Пана,
Какой бы написал эскиз.

Люблю поляны я до страсти
Особенно в глухом лесу,
Да ночью, ежели по счастью
Ее найдешь, да под росу.

Кругом сомкнулись ели густо
И сторожат поляны жуть,
А на поляне чисто, пусто,
Смотри, да выйдет кто-нибудь.

Иль прыгнет прямо на средину
Какой-нибудь лесной урод,
И скорчит пакостную мину —
Ох, мастера на этот счет.

Но наша вот, поляна эта,
Вверху Глаголева ложка,
Покос здесь в середине лета
И мочажки для ручейка.

И лес кругом стоит стеною,
А впереди, вверху, Глаголь
Торчит в хребте над Моховою
И держит здесь над всем контроль.

Набрали котелки водою
И вдоль поляны поплелись,
Ночной любуясь красотою,
К леску, что обордюрил низ.

Потом осинничком тянулись,
Сбирая топливо в пути,
И не успели оглянуться —
Уже и к камню подошли.

Вот стан наш, вот оно, кострище,
Сверкнул огонь, взвился дымок,
В котлах чаек, в котомках пища,
Ночь наша, наш в заре восток.

Чай пили, песни распевали,
Костер большой и жаркий жгли,
Луну-блудницу наблюдали,
И лишь с рассветом спать легли.

А встали — солнце уж пригрело,
И было тихо на хребте.
В лесу певунья пташка пела
«Тю-и, тю-и, тю-и, тю-те».

А как поет весенне-звонко!
Что в песне говорит она?
Что в этой нашей вот сторонке
Ей даст таежная весна?

С женой гнездо сплетут на ветке,
Жена яичек нанесет,
Их высидит, и куча деток
Откроет желтенький свой рот.

Вещунью слушали кукушку
Из-за леска от Каштака,
И на осиновой опушке
С земли спугнули кулика.

Наверно, отдыхал носатый,
Тянул вчера под вечерок,
И там над лесом сизоватым
Свой выговаривал хорчок.

А воду брали из забоя,
Что с севера в камнях лежит.
Красивый снег, немного стоит
Его в водицу превратить.

Но все ж не то, что ключевая
В логу текучая вода,
От той болячка никакая
Не приключится никогда.

И по нее в ручей спускались,
И пили чай, да и не раз,
Ну чем мы тут не развлекались,
И, наконец, пошли на лаз.

Сначала обошли Глаголя,
Он сверху здесь сползает в лог,
Дресва, почуя снова волю,
Посыпалася из-под ног.

Да! Здесь он вовсе недоступный,
И вид отвеснейшей стены,
А камешек довольно крупный,
Уж если лезть, то с белены.

Спустились вниз к его подножью,
У камня нары, стол, навес.
Скажи на милость, как же можно,
Чтоб я не знал кто этот Крез.

Что здесь соорудил палаты,
А место выбрал он не стыд
Ну молодчага, он без платы
Пьет чай и смотрит вид так вид.

Весь инвентарь здесь: ложки, чашки,
У тагана даже топор.
Ведь кто придет? Яворский Сашка.
И иже с ним. Совсем не вор.

Вот золотой то век в каменьях,
Так просто, проще не найти.
Но не везде так к сожаленью
Все можно бросить и уйти.

Мне скажут — дрянь все вещи эти,
Что их беречь и охранять.
Украдут? Купим! На примете
Их сколько хочешь. Как сказать

В тайге один закон от века,
Все. Что в нее занесено
То золото для человека.
Не тронь! Священное оно.

На нары сели, посидели,
И верно, распрекрасный вид —
Через Глаголев лог сквозь ели
Такмак, как капитан, стоит.

За ним Ермак, правее — Стенка,
От нас чуть вправо — Откликной
Вот — Воробьи. Да! Обыденкой
Не обойти, ни боже мой.

А Моховая там, в долине,
Мчит свой стремительный каскад
В зигзагах кой-где снежных линий
Что там оставил снегопад.

Вот ближних всех Столбов окружье,
Над Моховой они стоят
И им, сомкнутым в круг недюжий,
Глаголь устроил смотр, парад.

Потолковали, погрустили
Что мы не вечны с красотой,
Все до деталей оценили
И по тропинке обходной

Вновь поплелись от становища,
И сразу к лазу подошли.
Чуть не от самого кострища
По камню трещины прошли.

По ним не раз наверх пытался
Я влезть, но вот до этих пор
Я до вершины не добрался
И у столбистов даже спор

Шел о Глаголевой вершине —
Бывал ли кто из смельчаков,
Но камни чисты там и ныне
И цел лишайников покров.

Я первый на плиту забрался,
За мною — Вера и Сашек.
А Митрий наблюдать остался,
Он по гранитам не ходок.

Так изредка да где не круто,
И то, с этюдником в руках,
Всегда лишь для земли обутый
В броднях, иль даже в сапогах.

Все было ладно, лезли ловко,
Вот так бы до верху ползти,
Но щель коварная плутовка
Сошла на нет среди пути.

И дальше лезти невозможно,
Ах, если б мухою мне стать
И по стене никем не хоженой,
До верху быстро пробежать.

«Что, Сашка? Старая преграда?» —
Сказала Вера, вверх глядя, —
«Ну что же, значит, так и надо,
Сама судьба против тебя».

«Да, снова, и на том же месте,
Ну метров пять каких-нибудь,
А дальше снова можно лезти
И на вершину заглянуть».

А вид, а вид какой отсюда
На круг Примоховских камней!
Но надо слазить раз не чудо.
Я не горазд, не чудодей.

И в перебор, по той же щели,
Спустились мы к Митяю вниз,
И здесь надолго присмирели,
Устав до положенья риз.

Ой ход! Который раз пытаюсь
И возвращаюсь снова вспять.
И каждый раз я убеждаюсь,
Что мне его, увы, не взять.

Я не настойчив. Не добьюся.
Попробую еще не раз,
Пока совсем не откажуся
И навсегда скажу здесь — пас.

Пусть будет нашему потомству
Глаголь задача штурмовать,
А мне по старому знакомству
Чай под Глаголем распивать.

Костры сжигать в его подножьи,
Под звездным куполом небес,
Петь песни с ночь не спавшей рожей
И слушать зашумевший лес.

Смотреть виды над Моховою,
Луну в зените наблюдать,
Глаголь с упрямой головою
Во сне видать и штурмовать.

Да! В жизни нашей есть Глаголи,
Которых нам не взять, увы,
Хоть бейся об стену до боли,
До помраченья головы.

И мы невольно отступаем,
На лезвие ступивши нож,
Лишь только потому, что знаем
Ведь камня лбом не прошибешь.

Но сколько страсти и хотенья
У нас на этом на пути,
Мечты крылатой вдохновенья,
Без них к вершинам не идти.

И сколько радости стозвучной
И гордой радости тогда,
Когда фортуне многоручной
Блестит удач твоих звезда.

Броди и бейся за вершины
Не здесь в долинах, там в камнях,
Пусть в страшных скатах, на стремнинах
Потерпим мы невольный крах.

Но ты пытался быть героем
И хрупким телом взять гранит.
Не взял. Не мучайся. Не стоит,
Здесь у его подножных плит.

Ходи и созерцай вершины
В певучем воздухе весны,
Из мрака жизненной рутины
На свет выводят лишь они.

25.07.44