У этой вольеры всегда толпа. Подойдём, познакомимся с её обитательницей.

С первого взгляда кажется, что вольера пуста. Только вглядевшись внимательнее, вы заметите, что с крыши зимнего домика, из глубины вольеры, за вами пристально следят яркие холодные глаза. (Вот так где-нибудь в тайге, затаясь на ветке дерева, подстерегает добычу дикая рысь — сестра нашей Дикси. Пройдёт человек под деревом и не заметит, что был на волосок от смерти...)

Сжавшись в комок, подобрав под себя лапы, часами неподвижно сидит Дикси на крыше домика.

Здесь она в безопасности, здесь её не достать ни палкой, ни камнем, и можно спокойно наблюдать за туристами.

Туристов Дикси не любит: очень уж шумный и бестактный народ: кричат, хохочут, лупят палками по сетке... Пусть их! Всё равно не заставят Дикси спуститься вниз.

В холодном взгляде Дикси — спокойное и гордое презрение. Кажется, она говорит всей этой шумной толпе:

«Странные существа вы, люди! Неужели вы не понимаете, КТО перед вами? Это собаку или кошку можно запугать, заставить подчиниться, пригрозив палкой. Я — РЫСЬ! Не зря для североамериканских индейцев я символ непреклонного мужества! Меня нельзя унизить, я — умру, но не покорюсь!»

Хотите познакомиться с Дикси поближе? Уберите палки, перестаньте кричать. Ну вот, а теперь с ней поговорю я. Укусит меня Дикси?

— Дикси, ты меня укусишь?

Не сердись. Вот так-то лучше, лизни мне руку и спой песенку, да погромче, так, чтоб всем было слышно, как ты славно поёшь: «курр-мурр, курр-мурр...» Почесать тебе за ухом? Перестань ворчать. Знаю, что народ тебе надоел, но ведь это твоя работа, за это тебя кормят. Ну-ка ещё помурлыкай погромче, вот так! Ну, а теперь прыгнем!

И Дикси прыгает вниз. Она прыгает неохотно, лениво, но всё же подчиняется. Нет, не силе, не угрозе палки — подчиняется человеку-другу, единственному из людей, которому она доверяет. Я очень горжусь, что этот человек — я.

— Молодец, кошка! Спасибо. Ну-ка подойдём поближе к сетке, покажемся туристам.

Я обнимаю Дикси, поднимаю её на задние лапы — так она выглядит особенно эффектно! И обе мы подходим вплотную к сетке. Дикси ласково мурлычет, лижет мои руки и, занятая мной, снисходительно-небрежно разрешает девушкам погладить через сетку её пушистую шубку и даже потрогать чёрные кисточки на ушах.

— А, понятно, у неё когти обрезаны, да и клыки, верно, вырваны! — говорят в толпе.

Я раскрываю Дикси пасть, и она демонстрирует туристам свои великолепные «в полной боевой готовности» белоснежные зубы. Потом я беру в руки Диксину «лапочку» и заставляю её выпустить запрятанные в бархатные «ножны» острые как кинжалы, изогнутые когти, одного удара которых было бы довольно, чтоб меня покалечить.

— Почему же она вас не цапает?

— Потому что она — зверь! — отвечаю я шутя. — Звери никогда не ранят друзей!

В комнатах Дикси была теперь, как дома. Отлично знала всё, что запрещено, и пользовалась каждым случаем, чтоб нахулиганить... Лезет на птичью вольеру, встав на задние лапы, разглядывает сквозь сетку перепуганных птиц.

— Дикси, ремень!

— Ау... (Это значит: «Я хочу, не мешай...»)

— Дикси, ремень!

— Бррр... (Низкое ворчание — выражение обиды и недовольства.)

Ремень хлопает. Дикси отскочила от вольеры, ловко избежав шлепка, валится тут же на пол, щурится и запевает песню... («Я — ничего, я — паинька...»)

«Мясо» на языке Дикси — «бу!» (Особенный характерный звук, вроде выдоха, и движение головой снизу вверх.) Вот что вышло однажды с этим «бу!». Один знакомый пришёл к нам со своим маленьким сынишкой. Дикси лежала в спальне на моей койке, все о ней забыли. Вдруг вижу: в глазах у Алёшки испуг. Оглянулась: Дикси крадётся, не спуская с Алёшки пристального взгляда.

— Дикси! — резко окликаю её. — Ты что это? Посмотрела на меня и — требовательно, капризно, как балованный ребёнок: «бу!».

— Какое это тебе «бу!». Ах ты, дрянь, я вот тебя! Ступай сейчас на место!

Заворчала недовольно, прыгнула назад на койку и зажмурилась.

Если приручение Дикси удалось мне вполне, то с другой частью задачи я не справилась: мне не удалось выработать у Дикси привычку к подчинению в той мере, как это было бы нужно. Я не сумела приучить её безотказно повиноваться приказам и не нарушать запретов (не накидываться на маленьких животных и птиц, всегда приходить на зов, ходить на поводке и так далее). Вероятно, если б Дикси попала в уголок совсем маленькой, мне это удалось бы. Дикси отлично знала всё, что НЕЛЬЗЯ, понимала приказания, но повиновалась всегда «со скрипом». Больше того, скоро я убедилась, что мои попытки «воспитывать» её мешают собственно приручению, портят наши отношения.

Весной, когда мы переселили Дикси в просторную вольеру, где она была полной хозяйкой и все запреты отпали сами по себе, Дикси подружилась со мной по-настоящему. Ведь я стала для неё теперь не придирчивая воспитательница, с вечными «нельзя» и «фу!», а друг, приход которого — радость!

Сейчас Дикси пять лет. Про неё уже не скажешь: заморыш несчастный. Дикси выглядит вполне солидно. Взрослая рысь: не особенно крупная, но здоровая и сильная. Пушистая мягкая шерсть, упругие стремительные движения. Роскошные кисточки...

— Зачем ей эти хвостики на ушах? — обычно интересуются девушки.

— А зачем вам клипсы? — отвечаю я под весёлый смех туристов. — Дикси ведь тоже особа женского пола — она любит пофасонить!

Не знаю, сколько Дикси весит (у нас нет весов для взвешивания животных), но носить её на руках через вольеру тяжеловато. А когда я поднимаю её на задние лапы, её голова на уровне моего плеча.

Тоскует ли наша кошка по вольной жизни? Не думаю. Ведь она выросла в неволе и вряд ли даже сумела бы прожить самостоятельно в тайге. Привыкла получать каждый день своё «бу» из человеческих рук, привыкла к безопасности... Нет, вольная жизнь не для неё.

Её жизнь в уголке тоже имеет свои радости. Главным её развлечением долго были игры с овчарками Дагни и Каем.

Каждое утро она с нетерпением ждала, когда же наконец распахнётся дверь дома и из неё с весёлым лаем выбегут друзья. Как только раздавалась команда: «Дагни, Кай, к кошке!» — она прыгала навстречу с радостным мурлыканьем.

Увы, теперь игры с собаками почти прекратились. Вопреки распространённому мнению о собачьей верности, мохнатые друзья изменили Дикси. Сначала к ней охладела Дагни. Новые кути, новые материнские заботы вытеснили из её сердца кутю Дикси. А Дикси по-прежнему верна своей первой, самой сильной привязанности. И даже обидно за неё, когда видишь, как холодно принимаются её пылкие ласки.

В дни своей юности Кай готов был играть с Дикси хоть целый день. Часами они возились, играли в «догоняшки», в «прятки», как два приятеля-мальчишки.

Кто не знал, мог подумать, что собака и рысь схватились насмерть и вот-вот перегрызут друг дружке глотки. Вот Дикси прыгнула на Кая с крыши домика, обхватив лапами, вцепилась ему зубами в горло... Кай вывернулся, поднявшись на дыбки, схватился с Дикси грудь с грудью, уронил... Мелькает чёрное, рыжее, розовое, сверкают в яростном оскале белые зубы... Оба противника: лесной хищник — рысь и породистая шотландская овчарка — колли — хороши, каждый в своём роде. Оба одинаково наслаждаются игрой, этой весёлой пробой сил... Но если Кай в щенячьем азарте нередко увлекался и сильно кусал Дикси, Дикси ни разу не сделала ему больно. Её страшные кинжалы-когти были всегда в ножнах, и зубы, хоть и скалились грозно, никогда не ранили друга.

Помню забавный случай. Однажды Дикси и Кай, наигравшись вволю, разошлись по углам. Дикси залезла в домик, а Кай развалился у дверцы вольеры и спит. Подходит пожилая солидная туристка, внимательно читает этикетку на вольере: «Рысь Дикси, 1961 год рождения»... Ищет глазами рысь. Дикси не видно, спряталась в домике, «в поле зрения» один лохматый Кай.

— Никакой тут рыси нет! — говорит туристка категорично. — Одна росомаха!

Боюсь, что ленинградская дама, первая хозяйка Кая, очень гордившаяся его безукоризненной родословной, упала бы в обморок, услышав такую аттестацию своему породистому черно-белому колли!

Став взрослым солидным псом, на которого возложена ответственная обязанность — охрана хозяйственного двора, Кай, как и Дагни, изменил своей детской дружбе. Тщетно Дикси мурлыкает и трётся лбом о сетку, приглашая его поиграть: Кай больше не желает с ней знаться...

Последняя привязанность Дикси — Вулька. Вулька — помесь волка и собаки. Её передали нам в уголок двухмесячным щенком, очень слабеньким и рахитичным. Смешной малыш, пузатенький, большелапый, ушки торчком, карие умные собачьи глаза и пушистая шерсть характерного волчьего окраса. Обидишь — накидывается совершенно по-волчьи, глазёнки загораются зелёным огоньком, зубки щёлкают... С самого появления её у нас в уголке я стала подозревать, что не кровожадный инстинкт хищника говорит в Дикси, когда она по целым часам мечется у сетки, пытаясь поймать Вульку лапой.

Боялась только ошибиться: а вдруг всё же Вулька для Дикси «бу» — лакомый кусочек, который она схватит, едва впущу к ней волчонка? И только спустя месяц решилась наконец познакомить их поближе.

...Через полчаса в тот же день все любовались идиллией: рысь и волчонок лежали, обнявшись, на солнышке и Дикси заботливо вылизывала Вулькину пушистую шубку и остренькую, измазанную в супе мордочку. Вульке надоела эта процедура, она вырвалась, побежала... Дикси за ней, нагнала, поймала, повалила и опять давай вылизывать, придерживая лапой, как кошка котёнка...

С этого дня маленькая Вулька ежедневно проводила в Диксиной вольере несколько часов.

Я была совершенно уверена, что Дикси её не обидит. В нашей «кошке» заговорил материнский инстинкт. С трогательной снисходительностью терпела она все самые наглые Вулькины выходки. Даже когда жадюга Вулька вырывала у неё куски мяса буквально изо рта, Дикси ни разу не вспылила. Вулька рявкнет, накинется — и Дикси сразу молча отходит. Стоит в стороне и смотрит, как Вулька уплетает её обед, то самое «бу», которое Дикси любит больше всего.

До 1965 года Дикси гуляла с нами в лесу. Преимущественно в зимнее время, так как летом на «Столбах» чересчур многолюдно. На прогулках она с увлечением играла в «дикую рысь». Рыла «окопы» в снегу, подкрадывалась к воображаемой добыче, подкарауливала «дичь», затаивалась на скалах.

...По лесной поляне, ярко освещённой лучами низкого зимнего солнца, постепенно всё больше и больше удаляясь от тёмной стены пихтового леса, медленно движется, неторопливо обкусывая на ходу торчащие из-под снега сухие травянистые стебли, самка сибирского оленя — марала. Чу! — хрустнула позади ветка. Маралушка резко вскинула красивую точёную голову, большие уши-граммофоны сторожко повернулись в сторону подозрительного звука. Но всё тихо. Маралушка успокоилась, продолжает пастись.

А шагах в двадцати от неё из-за снежного сугроба глянули и снова спрятались яркие холодные глаза рыси. Словно бы два зелёных фонарика вспыхнули и погасли. Рысь! Прилегла в своём снежном окопе, напружинив задние ноги, сжавшись в комок, ждёт. Только кончики чёрных кисточек виднеются из-за края окопа. Вот сейчас... всё ближе подходит не подозревающая опасности маралушка. Рысь выглянула — на секунду поднялась над сугробом круглая кошачья голова и снова исчезла. Прыжок!

Это Дикси и наша ручная маралушка — тоже воспитанница уголка Роя Железная Нога. А всё происходящее — не более как инсценировка настоящей охоты, за которой, затаив дыхание, следит, «изготовив к бою» кинокамеру, Джеме. Отличные кадры выдаёт нам сегодня Дикси!

Роя обернулась. Прижав уши, пригрозила. Дикси осела на задние ноги, затормозила, повернулась и пошла прочь с независимым видом: «я ничего, я — паинька...». Отлично знает пушистая разбойница, что Роя ей не по зубам!

А вот это уже в чистом виде игра! Вдали по тропе пробегает Дагни. Скорее за камень. Снова сжавшееся в комок тело: пружинят, готовясь к прыжку, задние ноги... Бросок... И ласковое «мррр» — дружеское предупреждение: «Это я — Дикси, друг. Не испугайся»... И как апофеоз «охоты» — весёлая борьба в сугробе...

Если «добыча» далеко, между ней и Дикси большое открытое пространство и негде спрятаться, Дикси передвигается «по-пластунски», двигая перед собой снежный вал — нечто вроде подвижного окопа. Проползёт несколько метров и затаится. Выставит на миг из-за вала кончики изогнутых, как концы лука, ушей, украшенных чёрными кисточками, глянет своими яркими глазами и опять, спрятавшись за краем снежного вала, ползёт к добыче...

...Идут лыжники, отдалённый скрип лыж, голоса... Дикси быстро-быстро разбрасывает рыхлый снег лапами, роет «окоп» и затаивается. Попробуй разгляди! Отлично умеет она прятаться и в камнях: её розовато-дымчатый мех совершенно сливается с серо-розовым фоном сиенитовых глыб. Сколько раз лыжники с шумом и гамом пробегали мимо, даже не подозревая, что сверху, со скалы, за ними пристально следит притаившаяся Дикси.

Единственными реальными трофеями Диксиных охот были консервные банки на туристских стоянках, которые наша рысь с удовольствием вылизывала (особенно ей нравилась сайра!).

Зато сама Дикси нередко становилась добычей фото- и кинорепортёров.

Весной 1963 года (в марте) Дикси однажды убежала с прогулки. Она не вернулась в уголок и к ночи. Ушла в камни под «Второй Столб» и попробовала зажить вольной жизнью. Первое «посольство», отправившееся за ней (Джемс и Дагни), успеха не имело. Дикси, правда, вышла к послам, промурлыкала им приветственную песню, поиграла с Дагни, но вернуться в уголок отказалась. Послы вернулись ни с чем.

На рассвете в тот день она ходила на охоту, но не сумела ничего добыть. Живое «бу» почему-то не хотело даваться: улетало или убегало, прежде чем Дикси успевала его схватить.

Единственной её жертвой в то утро оказался наш «знатный американец» — чёрно-серебристый лисёнок Гай, за неделю до того убежавший из уголка. Дикси встретила его под «Вторым Столбом», загрызла, но есть не стала. Всё это Джемс и Дагни «прочитали» на снегу, когда искали беглянку.

Под вечер мы отправились к Дикси втроём: Джемс, Дагни и я. Джемс и Дагни миновали небольшую, отдельно стоявшую скалу, вокруг которой вилась чёткая цепочка свежих рысьих следов, а я отстала. Когда поднималась по склону, где-то впереди, в хаосе скал, слышался звонкий тоскливый крик рыси : «мао! мао!». Сейчас он замолк. Дикси, наверное, видела нас и затаилась на скале, готовая к прыжку. Я поравнялась со скалой. Бросок! Она рассчитала точно: спрыгнула прямо к моим ногам и приветствовала меня громкой радостной песней.

Но только поздно вечером, когда уже совсем стемнело, когда смолкли чужие голоса на базе и привычным мерным гулом загудел движок (знакомый мирный звук), Дикси вернулась домой.

Следующей весной (также в марте) она повторила свой побег. И опять нам удалось «уговорить» беглянку вернуться.

Март — пора рысиных свадеб. Дикси в это время сильно волнуется и тоскует. А тут ещё школьные каникулы: на «Столбах» полным-полно ребятишек. Известно, какой это беспокойный народец! Как воробьи, забираются во все щели, если калитки закрыты — лезут через заборы, осаждают вольеры, закармливают зверей конфетами... Дикси конфет не ест, от ребятишек ей одно беспокойство.

Вот почему она именно в это время старается сбежать из уголка.

Людям она не опасна. Даже детям. Я совершенно уверена, что Дикси, если её не трогать, никогда первая не нападёт на человека. Но нет никакой уверенности, что, вернувшись из «самоволки», неожиданно для нас (ведь не будешь караулить всю ночь!) она не надумает «поиграть» с косульками так же, как с лисёнком Гаем. Да и очень уж жалко потерять нашу «звезду»: вдруг всё-таки надумает уйти насовсем. Поэтому последние два года мы не выпускаем Дикси из вольеры. Дикси очень обижается, что мы не берём её с собой на прогулки.

Обижаются и кинорепортёры, которым не удаётся повторить сделанные Джемсом кадры — «дикая рысь в диком лесу». Но что делать...

Со мной Дикси дружна по-прежнему. Узнаёт меня в толпе, радуется, когда подхожу к вольере, играет... Сделает вид, что ей нет до меня никакого дела, и вдруг неожиданно прыгнет сзади, обхватит мягкими лапами за шею, куснёт легонько — и умчится. Или — развалится у меня на коленях, лижет мне руки шершавым языком и мурлычет ласково, по-кошачьи: «кррр-мррр... кррр-мррр...». Любит она также играть в мяч... по вечерам, когда «рабочий день» уже окончен и у вольер нет никого чужих.

В присутствии чужих она никогда не бывает так весела и ласкова, как наедине со мной. Чем больше толпа у вольеры, чем шумнее ведут себя туристы, тем труднее уговорить Дикси «работать».

Осенью 1964 года у меня с Дикси случилось ЧП. Наш уголок посетили туристы с поезда Дружбы. Их было очень много: что-то около трёхсот человек. Хотя они заходили на территорию уголка тремя «порциями», в каждой «порции» было столько людей, что наш маленький уголок не мог их вместить. Толпа заняла всю дорожку между вольерами. Перед вольерой Дикси туристы стояли в пять или в шесть рядов. Когда я зашла к Дикси, она, взбудораженная необычным скоплением народа, предупредила меня глухим ворчанием, что «работать» не хочет. По нашему с ней неписаному договору в таком случае я обычно не принуждаю её. Но в этот раз отказаться от демонстрации было нельзя. И я, нарушив договор, осторожненько стянула Дикси с крыши домика вниз и начала обычную беседу с туристами.

Дикси покорилась, лежала смирно под моей рукой, даже замурлыкала тихонечко и лизнула руку...

Фотографы с фотоаппаратами и кинокамерами, столпившись в вольере у раскрытой настежь двери, забыв об осторожности, в азарте ловили кадры. Мерно жужжали кинокамеры. Толпа по ту сторону вольеры, напирая, шумела, туристы сыпали градом вопросов. Моего постоянного помощника Джемса в этот день не было, я работала одна с Каем. Мне приходилось одновременно и отвечать на вопросы и следить за Дикси (ведь фотографы находились всего шагах в пяти от рыси, тут же в вольере!), и выполнять многочисленные просьбы: «Поднимите, пожалуйста, рыси головку! Будьте добры, улыбнитесь! Чуточку правее, умоляю! Пусть она ещё раз лизнёт вам руку, скажите ей!» Один из фотографов стал настойчиво просить организовать ему «семейный портрет»: я, Дикси и Кай. Я приказала Каю подойти. Но этот собачий «аристократ» вдруг закапризничал (это с ним иногда бывает): поднял свою узкую породистую голову, посмотрел мрачноватыми, тёмно-карими глазами и — ни с места! Я протянула руку, чтоб подтащить его к себе, на секунду ослабив контроль над Дикси, и тут... Не очень-то приятно, я вам скажу, получить публичную оплеуху, хотя бы в какой-то мере и заслуженную!

Вряд ли Дикси хотела серьёзно меня ранить — лапа была «мягкая», со втянутыми когтями, — но один коготь, один «рыболовный крючок» каким-то образом зацепился за край моего уха, слегка... Вырвавшись из моих рук, Дикси с низким грозным ворчанием прыгнула на домик и затаилась.

Ранка была невелика, но кровь текла обильно. К счастью, на мне была кофточка тёмно-красного цвета: на красном фоне кровь не так видна.

Почти никто из туристов не заметил, что Дикси меня поранила. Категорическим тоном попросив фотографов выйти, я подошла к Дикси: уйти из вольеры после такого ЧП, не восстановив дружеских отношений с Дикси, было нельзя. Заставила кошку «извиниться» — лизнуть мне руку — и только после этого продолжила беседу, уже вне вольеры.

Назавтра Дикси встретила меня как ни в чём не бывало: ласково мурлыкала и лизала мне руки. Я, разумеется, тоже сделала вид, что ничего не случилось.

Что же? Значит, Дикси опасна?

Конечно, в какой-то степени, как и всякий прирученный хищник. Непредвиденные ЧП возможны всегда, нужно быть постоянно начеку. Но вместе с тем я совершенно уверена, что, пока я сама не допущу ошибки (как было в том случае, о котором я только что рассказала), Дикси не нарушит наш «договор дружбы». В характере её нет коварства, она пряма в своей ненависти и любви. Мне ли не знать — ведь я ее вырастила!

Признаюсь вам (по секрету от Дикси!), я немножко ревную её к Дагни, Каю и Вульке. Мне кажется, она любит их больше, чем меня. И это несправедливо. Потому что из нас четверых я — самый верный её друг. Никогда я не устану гордиться её дружбой, с таким трудом завоёванной...

Рысь распространена по всей лесной зоне европейской части СССР, а также в Сибири, на Кавказе и в Средней Азии. За пределами нашей страны встречается в Западной Европе, Иране, Китае, Тибете, Гималаях и в лесах Северной Америки. Ведёт преимущественно ночной образ жизни.

Внешний вид рыси очень характерен: короткое туловище, высокие ноги, несколько приподнятый зад. На круглой голове — большие уши с длинными кисточками. Хвост короткий, точно обрубленный. Пальцы соединены перепонкой, поэтому рысь легко передвигается по глубокому рыхлому снегу. Окраска — рыжевато-палевая с тёмными буроватыми полосами и пятнами. Это крупная кошка: длина туловища взрослой рыси 90-140 сантиметров, вес около 15 килограммов. Встречаются экземпляры и до тридцати килограммов! Пища рыси разнообразна. Рысь нападает на птиц, часто основу её «меню» составляют мелкие грызуны и зайцы. На Алтае нередко преследует косулю, кабаргу и даже молодых маралов. В первом томе фундаментального труда «Жизнь животных» дедушки Брема , нашего старинного консультанта «по делам звериным», читаем:

«...Рысь — высокоразвитый хищник, такой же хищный и кровожадный, как леопард и пантера... от мельчайших млекопитающих и птиц до козу ли и глухаря... едва ли какое-либо живое существо от неё застраховано...»

Рыси трудно приручаются. «Безнадежное дело», — говорили нам, когда мы взялись за воспитание Дикси.

Всё началось с коротенькой записки от лесничего Баркалова, старого «болельщика» нашего уголка, не раз поставлявшего нам интересных воспитанников: «В краевом музее есть маленький-маленький рысёнок. Предлагаю подарить заповеднику. Сообщите согласие. Будут ждать неделю, потом забьют на чучело...» Было это, помнится, 15 сентября 1961 года.

Рысёнок! Вы понимаете, что это такое — заполучить в свои руки рысёнка?

Если б фотографу предложили испытать новый фотоаппарат, если б скрипачу посулили редкую скрипку, лётчику — самолёт последней конструкции... Могли бы они сказать «нет»?

Трудно было в те дни с прокормом животных. У заповедника средств на живой уголок не было, приходилось всячески изворачиваться. Уголок фактически существовал на нашу зарплату да доброхотные даяния «болельщиков».

Вспомнила я, как год назад пришлось мне по этой причине отпустить на волю беркута Кучума: царь птиц не желал есть ничего, кроме свежего мяса, и я не смогла его прокормить.

Вспомнился мне и Волчик. Сколько бед было с его воспитанием оттого только, что мы не могли достаточно сытно кормить его. Рысёнка ведь тоже супом и кашами не прокормишь.

Моего благоразумия хватило до конца недели. А в последний день недели старенький «газик» мчал меня по асфальту городских улиц к музею.

Никто из красноярцев, видевших его, конечно, не подозревал, что «газик» провёз мимо них полномочного посла «великой державы», ещё раз осуществлявшего своё право предоставления убежища осуждённому. У меня сердце замирало: скорее, скорее... Теперь, когда решение было принято, Дикси была уже моя, я отвечала за её жизнь, и узнать, что мы опоздали, представлялось просто катастрофой.

Как попал рысёнок в краевой музей и почему — Дикси? Работники музея купили его за десять рублей у охотника на чучело. Подрастили, подкормили (очень уж был заморенный!), а потом — сердце не камень! — пожалели убивать, решили подарить заповеднику. Всё равно хорошего чучела из рысёнка не вышло бы: заморыш, рахитик... куда такого в экспозицию? Пока рысёнок жил при музее, у него не было имени. Крестины состоялись уже на «Столбах». Прежние хозяева подзывали рысёнка, как кошку: «кис-кис». Надо было придумать имя, в котором был бы этот звук. Так и вышло — Дикси.

Когда нам передали Дикси, она была размером с крупную кошку. Несимпатичный это был малыш! Взъерошенная тусклая шерсть какого-то неопределённого грязно-розового цвета, никаких кисточек на ушах (кисточки выросли только в ноябре), слезящиеся глаза, выдающаяся, как у дряхлого старичка, нижняя челюсть, всклокоченная борода с налипшими остатками пищи. Вдобавок ко всему этот «звериный ребёнок» был ещё и озлоблен... Ей было тогда уже около пяти месяцев (в переводе на человеческий возраст — лет четырнадцать-пятнадцать). В этом возрасте и человеческие детёныши доставляют своим воспитателям немало хлопот и огорчений, а Дикси ведь была рысь. Немудрено, что мы брались за её воспитание без особой надежды чего-нибудь добиться.

На своё новое место жительства Дикси ехала в маленькой транспортной клетке в тороках на Горбунке — низкорослом коньке монгольской породы. Как и все монгольские лошади, Горбунок терпеть не мог, когда его заставляли тащить телегу или сани, в тороках же был согласен везти кого угодно (сколько я на нём разного зверья перевезла на «Столбы»!) и с философским спокойствием позволил нам втиснуть клетку с рысёнком в одну из перемётных сум, перекинутых через седло.

Когда я выехала из ворот конторы заповедника, уже совсем стемнело. Мне нужно было заехать в магазин за хлебом. Пока покупала хлеб, вокруг Горбунка собралась толпа парней. Они спорили, кто у меня сидит в тороках, и тщетно пытались рассмотреть Дикси через сетку клетки. Один подсунулся было совсем близко: «Кошку везёшь, тётка?» Рысёнок как рявкнет густым грозным басом — парень отскочил, споткнулся...

Когда ехали по тёмной лесной дороге, полной ночных звуков и шорохов, Дикси притихла, затаилась, как неживая. Должно быть, очень страшно ей было... Помню, уже недалеко от дома я испугалась: может, и вправду нежива. Тряхнула клетку — опять раздался грозный рык-предупреждение, что, мол, «у нас не шутят».

Целых полгода понадобилось нам, чтобы в прямом и переносном смысле взять этого ребёночка в руки!

Кота звали Барон Фёкла фон Дитрих. Это был крупный красивый кот, с мягкой белой шерстью, такой же длинной и пышной, как его имя. В один из периодов своей жизни он был браконьером и, поняв, что это — позорное пятно на его биографии, изо всех сил старался теперь зарекомендовать себя с хорошей стороны. Он даже перед собаками заискивал: ходил на цыпочках и мурлыкал им приторно-льстивые комплименты, хотя его явно тошнило от запаха псины.

Кот жил при уголке на положении бесполезного приживальщика, и мы решили пристроить его «гувернёром» к Дикси. Ребёнку ведь обязательно нужен товарищ для игр!

Сначала познакомили их через решётку. Дело как будто шло на лад. Дикси проявила к «кандидату в гувернёры» явный интерес. Барон сохранил свою обычную вежливую невозмутимость и аристократическое изящество манер.

Увы...

Когда я на следующий день принесла кота к Дикси, Дикси, не дав бедному опомниться, разом его «оседлала», вцепилась в его пушистую шерсть когтями и зубами — и плохо пришлось бы Барону, если б я не вырвала его из Диксиных объятий и не выкинула вон. Растеряв всё своё аристократическое достоинство, Барон умчался в сад и там, взлетев на берёзу, принялся приводить в порядок свою потрёпанную шубу...

А Дикси ещё долго ходила у двери возбуждённая, вся ершом, заглядывая в щёлку, мяукала басом и отплёвывалась (Баронов пух навяз в зубах!).

Дедушка Брем оказался, как всегда, прав: между рысью и домашней кошкой — кровная вражда. Их не сдружишь.

Потерпев неудачу с Бароном, мы решили попробовать на это «амплуа» нашу верную помощницу — овчарку Дагни.

На следующее утро, идя к Дикси, я пригласила её с собой. Дагни с радостью приняла приглашение. Наконец-то она узнает, кто спрятан у Хозяйки в старом доме!

У этого существа резкий странный голос, от него пахнет лесом и опасностью.

Дагни привыкла к тому, что её Хозяйка вечно притаскивает домой всякую лесную нечисть, на которую уважающий себя собаке и смотреть-то противно. Вся эта нечисть — «фу!», то есть трогать её нельзя. Дагни дисциплинированная собака, она привыкла уважать законы, установленные людьми, и повинуется без рассуждения: «фу!» значит «фу!». И сейчас она, конечно, не нарушит закон, кто бы там ни оказался за дверью: она только посмотрит и понюхает. «Ой, скорее, скорее, Хозяйка! Открой же дверь: совсем замучило любопытство!»

И вот она бурей врывается в комнату, а ей навстречу («Дагни, фу!») прыгает что-то, несомненно, лесное, враждебное, пахнущее хищным зверем... И это «что-то» одним прыжком вскакивает ей на спину, обхватывает её за шею большими цепкими лапами и с громким мурлыканьем начинает бурно облизывать её шершавым языком...

Дагни растерялась. Два импульса борются в ней сейчас: один — древнейший, инстинктивный, голос её охотничьих предков — приказывает: перед тобой опасный зверь, схвати его, загрызи! Другой — укоренившаяся с детства привычка к повиновению — затормаживает первый: сказано «фу», — значит, «фу!».

Прижала уши, хвост между лапами, взгляд вопросительный, испуганный: «Хозяйка, что же мне делать?!»

— Ну чего ты, дурочка? Это же КУТЯ! Хо-ро-шая наша КУТЯ Дикси, Диксулечка... Посмотри, как она тебе обрадовалась!

Говорю, я сама удивилась и растерялась не меньше Дагни. Что это с Дикси? С чего это она, такая недотрога, вдруг разнежничалась, сама на «шею вешается», лижется?

Дагни уловила знакомые слова: кутя... хорошая... наша... Уши её встают, и хвост, поднявшись, описывает нерешительный полукруг. «Кутя? А что?.. Может быть, и так. Чужое лесное дитё, но всё-таки — дитё». (На нашем с Дагни общем языке «кутя» — щенок, детёныш, существо неприкосновенное и нуждающееся в нашей опеке.)

Настроение Дагни резко меняется. Если «кутя, дитё», — значит, надо за ним поухаживать: до чего же оно грязное, шершавое, вонючее... И Дагни принимается тщательно вылизывать смешную бородатую мордочку.

Дикси сначала отстраняется, гримасничает испуганно, отмахивается лапой, потом затихает и уже принимает Дагнины заботы как должное.

Через минуту они весело играют. Дагни, молодая весёлая собака, рада случаю повозиться, помериться ловкостью и силой. Наигравшись, обе валятся на пол и, высунув языки, блаженно отпыхиваются.

Если б они выражали свои чувства словами, то их, вероятно, можно было бы перевести на человеческий язык так.

Д и к с и. «Вот я наконец нашла свою маму. Ну конечно же, это моя мама. Мохнатая, тёплая, и уши торчком, как у меня...»

Д а г н и. «Всё-таки моя Хозяйка — умница. Она хорошо придумала, что взяла эту новую кутю Дикси. Очень здорово с ней играть. Только вот на лапах у неё какие-то колючки, я сейчас больно об них укололась... А ну-ка посмотрим, что там у неё такое...» — Дагни придвигается к Дикси и тщательно обнюхивает подушечки на её лапах.

«Ну так и есть — колючки! Острые, кривые, как те рыболовные крючки, с которыми любит заниматься Хозяин. Надо бы их обгрызть, а то, того гляди, останешься без глаз...»

Она долго возится с Диксиными лапами, но хитрющая Дикси не отдаёт свои колючки, спрятала их куда-то, прищурилась, гудит басом что-то ласковое, размывчатое: «урр-муррр-ру...». А маленький куцый хвостик в такт по полу: тук, тук, тук...

— Иди сюда, Дагни. Сядь и слушай, что я тебе скажу. С сегодняшнего дня официально утверждаю тебя в должности няни при куте Дикси. Надеюсь, ты оправдаешь оказанное тебе высокое доверие. Получи аванс: кусочек сахара. Что, мало? Хватит с тебя. От сладкого портятся зубы, мисс сладкоежка!

На первое время мы поселили Дикси в старом доме метеостанции. В одной половине этого дома помещалась маленькая самодельная выставка-музей, другая — зимой пустовала, и мы использовали её для зимнего содержания животных. Дикси получила отдельную комнату с обстановкой: «туалетом» (ящик с опилками) и деревянным топчаном для спанья.

Через полмесяца после её появления у нас я решилась впервые выпустить нашу питомицу в сад метеостанции на прогулку под присмотром Дагни. И чуть было не вышло беды. Рысёнок вслед за своей «нянькой» проник в загончик для копытных и прыгнул на маленькую косулю Альку. А когда я с величайшим трудом буквально оторвала Дикси от перепуганной Альки и потащила её домой, гляжу: у неё передняя лапа вывихнута в плечевом суставе. И никак не даёт вправить: рявкает, отбивается...

Я побежала звать на помощь Джемса, но пока бегала, лапа как-то вправилась сама. Когда мы вбежали в комнату, Дикси, взъерошенная, сердитая, уже прыгала снова на всех четырёх.

Дней пять спустя прихожу к Дикси утром. Новая беда: Дикси глядит на меня одним глазом, другой глаз заплыл, загноился... Пришлось лечить — промывать борной. Хорошо, что Дагни помогла справиться со строптивой пациенткой: без неё Дикси нас к себе не подпустила бы.

Ещё через неделю новое несчастье: у Дикси почему-то голова набок, она даже бегает как-то боком, перекосившись на одну сторону...

Всё это были последствия плохого содержания и кормления в раннем детстве, когда рысёнок питался преимущественно супом и целые дни сидел взаперти в тесной тёмной клетке.

Мы добыли для нашей питомицы мяса, которое было ей так необходимо, и стали почти каждый день выводить её на прогулку в лес.

Как-то во время игры с Дагни мне удалось надеть на Дикси ошейник: хотелось мне приучить её гулять на поводке. Не тут-то было! К ошейнику Дикси привыкла легко, но стоило ей почувствовать натянувшийся поводок, она приходила в дикую ярость: набрасывалась на меня, кусала и царапала. Пришлось от поводка отказаться, положившись на «волю божью» и Дагни.

Был уже ноябрь. Выпал глубокий снег, наступили холода. В лесу Дикси почувствовала себя неуютно. Быстро зябла и, погуляв с полчаса, сломя голову мчалась в «берлогу», старый дом, отогреваться. На прогулках она бегала за Дагни, а когда Дагни не было около — за мной. Дотронуться до себя не разрешала, но явно отличала от чужих, при встрече с которыми затаивалась за деревьями. К этому времени относятся её дебюты на страницах газет и журналов: в «Комсомольской правде», «Неделе», «Огоньке». Фотографии и коротенькие заметки, в которых для усиления впечатления маленький заморыш-рысёнок превращался в «огромную рысь»; я — коренная сибирячка — в москвичку, по «зову сердца» приехавшую в «дикую Сибирь»; пихты — в традиционные «могучие сибирские кедры».

Я стала получать письма от любителей-натуралистов, которые интересовались нашей Дикси. Ручная рысь, да ещё такая, что гуляет со своими хозяевами по лесу, не часто встречается.

Но, увы! Говоря по правде, Дикси в это время ещё никак нельзя было назвать ручной.

Прошло уже больше двух месяцев, как мы получили Дикси, а она упорно отказывалась нас признавать. В присутствии Дагни, во время весёлой возни с ней, она ещё иногда разрешала погладить её, почесать за ушами, потеребить... но, если мы заходили к ней в комнату без Дагни, проклятущая кошка забивалась в угол и — конец. Все усилия выманить её оттуда оказывались тщетными. Мало того, она ещё устраивала такие «аттракционы»: вытащит кусок мяса на середину комнаты, сядет над ним, рычит басом и накидывается, когда проходишь мимо. Шлёпнула её раз веником, так она вцепилась в него зубами и когтями да так и проволоклась через всю комнату. Хорошо ещё, что Дагни и тут помогла: увидела однажды, как Дикси цапнула меня за ноги, схватила её за шиворот и задала трёпку. После этого Дикси рявкнет на меня — и тотчас оглянется на Дагни.

С Дагни Дикси сама нежность. При встречах бодает лбом, как кошка, громко мурлычет, лижет, обнимает мягкими лапами... А с нами — цапнет и смотрит в глаза: «Ну как? Больно? Боишься?» Кусок мяса, который ты же ей даёшь, выхватывает из руки с рычанием, со злостью, как взятый с бою.

Такая малышка, заморыш несчастный, и уже законченный хищник, озлобленный, непримиримый...

Но ведь способна же эта злюка на бескорыстную привязанность к Дагни, на нежную дружбу с ней! И значит... значит, дело не так уж безнадёжно, как кажется. Чем труднее, тем интереснее!

Проходил день за днём, а «укрощение строптивой» не шло на лад, хоть плачь. И я решила применить к ней своё старое, испытанное средство.

Поймала однажды строптивую злючку и притащила её домой, в комнаты.

— Что ты делаешь? — раскричался Джемс, когда я посадила Дикси посреди столовой. — С ума ты сошла, она же тут такого натворит!

Сказать по правде, я сама думала так же: натворит. Но иного выхода у меня не было. Иначе приручать я не умею. Мне обязательно надо, чтобы зверёныш стал как бы членом семьи, проводил всё время у меня на глазах. Только тогда сумею я взять его в руки.

С этого времени Дикси все дневные часы стала проводить с нами. Вела она себя в комнатах намного лучше, чем мы ожидали. Помните рассказ Веры Николаевны Чаплиной, хозяйки львицы Кинули, об её неудачной попытке вырастить у себя дома маленькую рысь Таску? Из комнаты, в которой жила Таска, постепенно пришлось вынести всю мебель, снять шторы с окон, убрать цветы, картины, так как Таска всё пачкала и рвала: ухитрилась даже нагадить на картину, висевшую на стене. В конце концов Вере Николаевне пришлось отдать маленькую разбойницу обратно в зоопарк.

Дикси за все шесть месяцев (с ноября по апрель), которые она прожила у нас в комнатах, совершила только два серьёзных преступления: в клочья изорвала книгу «Чёрный обелиск» Ремарка да разбила цветок...

Как-то очень скоро и легко она научилась использовать для своих интимных делишек специально предназначенный ящик с песком. Приходилось только следить, чтоб ящик был всегда своевременно вычищен, — в противном случае аккуратная Дикси не соглашалась на него усесться.

Это случилось не вдруг, а происходило постепенно: я всё больше начала понимать Дикси, её язык (значение издаваемых ею звуков, выражения глаз, морды, которые резко менялись в зависимости от её настроения, угадывала внутренние причины тех или иных её поступков), а Дикси в свою очередь всё лучше и лучше понимала меня.

Медленно, с трудом между нами устанавливалась та связь, тот внутренний контакт, без которого невозможна никакая работа по приручению.

Вместе со взаимным пониманием укреплялось и взаимное доверие. Не знаю, кто из нас раньше — я или Дикси — поверил другому. Но когда это произошло, между нами стали устанавливаться свои особые отношения и посредничество Дагни стало ненужным.

Сегодня Дикси впервые позволила мне себя погладить в отсутствие Дагни.

Ещё через несколько дней внезапно подскочила сзади, обняла за талию мягкими лапами, легонько куснула и умчалась, прежде чем я успела понять, что это — приглашение к игре...

А ещё через месяц (в апреле) я уже выносила её на крыльцо к туристам, и прежняя упрямая злючка покорно висела у меня на руках, мурлыкая ласковую песню...

Я не профессионал-дрессировщик, не специалист, просто любитель. Правда, я прочла много книг специалистов и неплохо знаю теорию. Но ведь искусство дрессировки — это как верховая езда: можно отлично изучить теорию, но пока ты не почувствовал себя чем-то единым с конём (а ты сам не знаешь, как приходит к тебе это чувство), ты ещё не наездник. И на галопе тебя будет бить «как собаку на заборе», и из седла ты, чуть что, вылетишь...

Я до сих пор не знаю, КАК это происходит. И это мгновение, когда дикий зверёныш впервые доверчиво к тебе приласкается, для меня всегда, как чудо.

Как-то я уехала в город. Дикси весь день просидела взаперти. Вечером, когда я пришла к ней, запела громкую песню, взяла лапой мою руку и так сидела, прижавшись. Потом легла рядом, не выпуская моей руки. Мясо лежит рядом, на него — нуль внимания!

Много значило, конечно, и то, что Дикси поправилась, отъелась, из угрюмого больного заморыша превратилась в весёлого здорового малыша. Мягкой и пушистой стала шкурка, отросли кисточки на ушах, взгляд ярких глаз стал живым, любопытным, озорным. Со здоровым ребёнком всегда легче договориться.

Я очень люблю Дикси. Но это не значит, что, если завтра я получу записку: где-то у кого-то есть маленький-маленький детёныш росомахи, кабарги или... снежного человека! — я не брошу все свои «текущие дела» и не поеду добывать его для нашего уголка.

Вот я читала: барсучата забавные и милые. А ручной бобрёнок! Вы знаете, какая это прелесть?! А на Алтае, в высокогорье, живут буны — горные козлы. Вот бы нам раздобыть себе такого бунёнка! Полез бы какой-нибудь новичок скалолаз на Митру, лезет по верёвке, царапается, а на него сверху из-за гребня скалы — бородатая морда с рожками, как у чёртика: «бэ-э-э!».

(Только, пожалуйста, не говорите Джемсу, ему и так уже надоело строить всё новые и новые вольеры!)

Красноярский заповедник «Столбы»,
1966 г.

Публикуется по книге.
Е.Крутовская. Дикси.
Л.Детская литература, 1984

Материал предоставил Б.Н.Абрамов