У «Сегодняшней Газеты» много замечательных друзей — людей творческих, талантливых, ярких. Среди них и фотомастер Александр Кузнецов. В его ближайших планах — поездка на велосипеде либо по Южной Америке, либо на Тибет. Не торопясь проехать по миру, запечатлеть на камеру новые места хочется, тем более что через несколько дней известный далеко за пределами края фотокор «Красноярского рабочего» Александр Кузнецов станет совершенно свободным от газетных будней, которым отдано долгих пятнадцать лет. Сокращен! Сейчас он в предчувствии той свободы, которую испытывал только высоко в горах. Видимо, понять его стремление к свободе могут только его товарищи-альпинисты, с которыми Александр не раз делил радость очередного восхождения. Только на Эльбрусе он побывал трижды. Сегодня, 20 мая, исполняется ровно десять лет, как красноярская команда проложила новый маршрут на Джомолунгму. Как это было, можно проследить и по снимкам Александра Кузнецова.

— Александр, как вас, фотографа, понесло в горы? Откуда такая страсть — альпинизм?

— В 1981 году мои товарищи, альпинисты, с которыми я познакомился на Столбах, сказали мне, что надо ехать в горы, это просто. Я им поверил и в этом же году выполнил третий разряд, в 1982-м — второй, в 1983-м — первый, в 1984 году стал кандидатов в мастера, а в 1987 году мастером спорта, чемпионом Советского Союза. Мне всегда казалось, что альпинизм — это что-то запредельное. В школе книжку прочитал в желтом переплете о первом восхождении на вершину Эвереста. Представлял, что гора — это вертикальная ледовая стена, а вверх идут маленькие ступеньки, по которым люди и поднимаются. Ужасно страшно. А оказывается, все гораздо проще. Советская школа альпинизма планомерно учила. Пока человек не выполнил второй разряд и не сходил на «четверку А», его никогда не пустят на «пятерку». Была полная классификация всех гор. Чтобы пойти на маршрут, надо было собрать пять подписей, начиная от врача...

— Рассказывали историю, как вас с ангиной кто-то вынес с горного маршрута...

— Самые достоверные истории рассказывает сам участник событий. Все другие, как правило, оказываются неправдой.

— Горы — это мечта?

— Мечтаний на самом деле нет, потому что все мечты — это реальность. И мечты — опасная штука: если о чем-то мечтаешь, обязательно случится. Кто мог подумать, что красноярская команда поедет на Эверест? С точки зрения девяностых годов, это полная фантастика и абсурд. Даже в 95-м ребята не очень-то в это верили.

— А как тогда это назвать, если не азарт, не мечта?

— Не азарт, не авантюра, это запланированная необходимость.

— Доказать себе самому, что твои возможности безграничны?

— Что себе доказывать? Ясно, что сможем. А сможем, значит, надо сделать. Это планомерная эволюция. Если люди долго и серьезно чем-то занимаются, естественно, они должны достигать высших вершин, иначе нет смысла этим заниматься. Лучше вон билеты в автобусе отрывать. Или... масса мужиков сидит и страну охраняет, называется профессия — охранник.

У каждого своя жизнь. Некоторым так легче жить, я бы умер... Поэтому 1996 год — закономерная эволюция мастерства красноярского альпинизма. Идея того восхождения на Эверест в чем? Гора же большая, и на нее можно взойти с разных сторон. При этом в восхождении учитывается всё — каждый шаг. Это был новый маршрут на Эверест, усложненный тем, что на нем очень много вертикальных участков. Когда за семь тысяч вертикальные участки висят, проводники-шерпы на них не работают, у нас не было проводников, всё сами делали. Поэтому на вершину зашли не все, а три человека: Петр Кузнецов, Валерий Коханов, Григорий Семиколенов. Если бы пошли классикой, зашли бы все, включая доктора и оператора.

— Что испытываете потом, когда пик пройден?

— Если честно, вот этот большак вызывает после одно — чувство большой усталости. Огромное. Я почитал дневник...

— Свой?

— Да. Многие вели дневники. Гриша Семиколенов из Саяногорска, он моложе всех нас, с орфографическими ошибками описывал, как все это происходило с нами, с точки зрения юмора. «Катманду» он ни разу не написал одинаково... Мишка взошел на вершину, ему потом отрезали пальцы на ногах. Больше травм не было.

— Фотографии, которые сделали в горах, принесли какую-то прибыль?

— Нет, фотографией я занимаюсь не для прибыли. Фотографией я занимаюсь, потому что мне это интересно. Я просто каждую фотографию, не важно, снимаю в газету репортаж о награждении кого-то или еду на Эверест, делаю так, чтобы она была лучше предыдущей.

— Удается?

— Нет, конечно (смеется), но иногда... получается.

— Задача такая у фотографа, значит: сегодня лучше, чем вчера?

— Это не задача, это необходимость. Внутренняя установка, следующий шаг должен быть лучше предыдущего, естественно... Хотя некоторые фотографии получаются настолько удачными, что начинают жить своей самостоятельной жизнью, и их хотят купить. Я говорю, что я их не продаю, сам же этого делать не буду, это другая профессия. Но за фотографии иногда платят деньги, другим... А на Эверест мы шли не ради денег. После сделали какой-то календарь для фирмы, были какие-то деньги, но это неважно — от денег только вред.

— Если рассуждать не обывательски, а философски, то — да. Александр, что такое свобода в вашем понимании?

— Это вот когда люди ходят на Столбы и в горы. Там есть свобода поступков. Я соотношу это с моделью мира: есть вариант полезть вертикально вверх, но есть шанс умереть. Или налево пойти по гребню, тоже красиво.

— Или не подать руку тому, кто падает?..

— Это как-то само собой подразумевается, наоборот — подать, то, о чем говорить совсем не нужно. Может, в других странах или городах люди думают иначе, а у нас, в Красноярске, такое не принято. Для тех, кто воспитан на Столбах, это аксиома. Подай руку. В Красноярске никогда не было проблем, тем более в командах, а команда отбиралась довольно долго. В московских командах были случаи, когда люди после экспедиции не разговаривали друг с другом вообще. У нас такого в принципе нет.

— Где чаще бываете — в Красноярске или Москве?

— В Москву я не езжу. Чего я там не видел?

— Но в столице же проходят ваши выставки!

— Да, проходят... Если я занимаюсь фотографией, мне хочется достичь чего-то особенного, но естественным путем. Как выяснилось, Москву сложно прошибить. На самом деле, чтобы чего-то достичь в нашей стране в культуре, надо уехать в Большой театр, там и танцевать. Ну да, многие так и делают. Но зачем это надо? Поэтому я старался, живя здесь, чтобы наша фотография, красноярская, «звучала» там, в Москве. Ну, продвигается, по-моему: если не «зазвучала», то она, по крайней мере, существует. Ее не было никогда, была фотография новосибирская, свердловская, нижегородская, челябинская, питерская. Красноярска на этой «карте» не существовало вообще. Потому что город наш маленько жлобский такой, все стараются зарабатывать деньги и на культуру не хотят тратиться — в этом он коренным образом отличается от Новосибирска... В Красноярске, видимо, психология «места пересылки» осталась... Сегодня нас уважают за то, что мы из Красноярска, — психологию поменяли.

— Красноярская фотография, она какая?

— А этого понятия пока еще нет, оно только создается потихоньку.

— И кто ее создает?

— Каждый, кто хоть что-то делает. И не для того, чтобы заработать рубль.

— А журналистика для вас что?

— 15 лет репортерства — это необходимость. Хотя вот дочь выбрала журфак... Сама по себе фотография в журналистике необходима, а в фотографии в газетном деле мало кто понимает, особенно в провинции. На самом деле меня это мало волнует, я делаю свою работу как могу, а уж как редакторы, печатники ее испортят, я перестал уже переживать десять лет назад. И писать тоже. Раньше пробовал писать, но охоту к этому отбили напрочь. Раз исправят, два, потом не напечатают.

— Все-таки фотографии нужны слова?

— Да, тогда это будет полная вещь, когда фотографию сопровождает твой собственный текст.

— В «Красрабе» дорабатываете последние дни. А потом куда, чем будете заниматься?

— Ничем. Я снял столько, что если каждый день только обрабатывать снимки и делать циклы, серии, репортажи, то до конца жизни хватит.

— Если бы не стали фотографом, кем бы были?

— Фотографом и был бы... Хотя фотография в каком-то смысле проще, а в чем-то сложнее. Сложнее в том, что она вседоступна, а понять ее не каждый может.

— В общем, впереди, Александр, полная независимость?

— Я работаю в газете, потом я не буду работать нигде. Меня в Москве считают членом нескольких фотографических агентств и иногда дают заказы... Сегодня тенденция к фотографическому репортажу и географическому уменьшается. С развитием новых технологий средств массовой информации это связано: телевидение все показывает, занимая очень большую долю визуального рынка. Людям удобнее посмотреть вечером за чашечкой чего-нибудь телевизор, нежели открывать газету.

— А вы что смотрите по ТВ?

— Я вообще ничего не смотрю. Ну иногда футбол, в надежде, что когда-нибудь мы что-нибудь выиграем...

***

...Александр Кузнецов, всегда увлеченный литературой не потребительского качества, которая у всех на слуху, а интеллектуального, философского уровня, великим фотографом считает... Иосифа Бродского. Стихи этого поэта — как смена плана, движение камеры, приближение, удаление, парадоксальность и в то же время логичность, утверждает Александр. Да, Бродский фотографировал, оказывается. Фотографии его просты и тем великолепны...

Фотографии Александра Кузнецова с экспедиции красноярских альпинистов на Эверест представлены в Красноярском культурно-историческом и музейном комплексе. Они — как поэтические листы: многоговорящие и в то же время лаконичные, поэтичные.

Ольга ВОРОНЕЖСКАЯ.
Фото Александра КУЗНЕЦОВА.
Сегодняшняя газета, 20.05.06