Высота

Отзвучали фанфары и аплодисменты на чествовании красноярских покорителей Эвереста, вручены подарки... Начались будни, во время которых редко кто вспомнит о наших ребятах, побывавших там, и лишь близкие будут знать, чего им это стоило. И зачем это было нужно — забираться, покорять чего-то там... Действительно, а зачем?

<% image = "/Mat/1Virezka/1996/19960629.jpg "; attr = "align=left"; %> Вокруг этого и крутилась беседа с Александром Кузнецовым — участником экспедиции на Эверест (и прочих), фотографом, фотокорреспондентом «Красноярского рабочего», журналистом — коллегой то есть. Человеком одновременно «не» и обыкновенным.

А.К.: Я не альпинист и альпинистом себя не считаю. В отличие, например, от Захарова или Коханова, хотя там мы почти ничем не отличаемся. Для меня это не главное дело в жизни. И я не так переживаю, как Захаров, который не по своей вине не дошел до вершины какие-то 300 метров... Я когда-то поехал в горы пофотографировать и как-то привык к этому. Всегда хотелось показать народу, как это происходит. Ведь про альпинизм никто никогда ничего не знает — это спорт закрытый для зрителей. В отличие от скалолазания, соревнования по которому сейчас чаще проводятся в спортивных залах, собирая большое количество болельщиков. Их спонсируют различные фирмы, в том числе производители, имеется призовой фонд, и спортсмены зарабатывают деньги. Где зрители, там реклама, доход и деньги. Альпинизм же — любительство по жизни, даже, что редкость, если человек работает, к примеру, спасателем в горах. У нас же чаще всего альпинизм — дело людей, в «мирской жизни» чем угодно. Денег в горах не платят.

Е.С.: И зрителей там нет, не перед кем красоваться. Зачем же тогда все выше и выше?

А.К.: Смотрят свои, а они такие строгие. Свои взаимоотношения четко расставляют всех по местам альпинистской иерархии. Есть люди, с которыми хорошо ходить в горы, а с некоторыми... Из серии «в разведку». Реальные, нормальные люди там, с которыми работаешь и от которых зависишь. Всегда ясно — кто есть кто. Нам повезло, собралось большое количество людей, которые подходят друг другу. Но мы ведь так давно каждого знаем, кучу лет, и много уже лазили вместе. И даже при всяких «непонятках», которые могут происходить из-за нехватки кислорода и психологического напряжения, ребят понимаешь — все нормально.

А смысл? Наверное, это болезнь — горы. И, конечно, есть ощущение от того, что дошел — смог! У каждого по-разному, но чаще мысли не о том, что ты можешь то, что не могут другие. Нет. ТЫ смог. Возможно, ты чего-то стоишь в этой жизни. Конечно, ты меняешься после походов, понимаешь потом многое, в любом случае — это на пользу. Хоть и выпадает время до, в течение и после экспедиции из нормальной жизни, из того промежутка, когда ты мог чего-то добиться здесь, заработать деньги. Но на пользу — мои лучшие снимки — когда я возвращаюсь. Опять же круг общения альпинистов не очень широк — все вокруг свои, хорошие, добрые.

Е.С.: Где сложнее — там или здесь, где много наносного и неискреннего?

А.К.: Однозначно, здесь сложнее. Морально. Там тяжело физически, это же работа, тяжести таскают все, каждый делает все, что может, ведь если чего-то не сделаешь ты, это придется делать другим. Важно все, что делает каждый. И заслуга всех, что дошли трое — значит, каждый делал свое дело правильно. И если, например, ты берешь с собой фотоаппарат, то это твой лишний довесок. Потому на вершину ребята брали даже не мыльницы, а нашу «Смену» — она на несколько граммов легче.

Е.С.: Напряжение велико?

А.К.: Конечно. Иногда в этих высотных лагерях проявляется неадекватная реакция на действительность и на своих товарищей — чисто физиологическая реакция организма. Я вдруг могу на кого-то обидеться, как потом оказывается, абсолютно впустую, без причины. Хотя у нас такого почти не было, команда очень сплоченная. Коля Захаров после восхождения почему-то принял двух наших ребят за каких-то минчан. Как он потом рассказывал, смотрит: одежда наша, а в ней — минчане, помахал им рукой. Или вот наш братишка (мы так обращались между собой), спустившись, пошел ночевать в чужую палатку, не заметив, что там лежит мертвый австриец. У него после спуска (никто из их команды так до вершины и не дошел) отказал организм, и наш Петя Кузнецов его пытался откачивать.

Е. С.: Так спокойно? Это что, нормальная ситуация?

А.К.: Вполне. К смерти вокруг привыкаешь. Около самой вершины Эвереста много погибших. Более сознаешь, что и с тобой такое может случиться. Хотя, конечно, думаешь, что ни с тобой, ни с твоими друзьями этого не произойдет. Лет десять назад я понял, что смерть в горах — зрелище неэстетичное. Разобьешься ты, а то, что от тебя осталось, друзьям надо заворачивать в палатку, спускать вниз, класть рядом с лагерем, а потом еще, по возможности, транспортировать домой. Хотя чаще погибших просто не находят.

Е.С.: Что, влечет игра со смертью?

А.К.: Пожалуй, нет. Воспринимаешь опасность как одну из возможностей, к которым давно привык. Когда идешь вверх, все подчинено одной цели — дойти, а то, что, камень по рюкзаку стукнул или лавина сошла... тут же ничего не поделаешь. Нельзя сказать, что погибают ребята по каким-то особым причинам. Чаще всего — случайность. Хотя наши русские рискуют-таки больше, чем другие. У иностранцев возможный риск просчитан: не выходит — что ж, зайдут в следующий раз. А у нас следующей экспедиции может и не быть — где деньги на нее взять? И когда мы взбирались по нашему маршруту, а недалеко по классическому шли другие экспедиции, они показывали пальцем и крутили у виска — русские сумасшедшие. Но потом бурно поздравляли.

Е.С.: Понятно, образ жизни такой у вас. Волнение в крови и все такое, а вот родные-то как?

По этому вопросу разгорелись небольшие семейно-журналистские дебаты, так как разговор велся в присутствии жены Александра — Юли.

Ю.К.: У жен альпинистов есть такое выражение: «Лучшие новости — это отсутствие новостей», потому что плохие известия доходят быстро. А провожая мужа и закрывая за ним дверь, каждый раз не знаешь, вернется ли он... Для них, мужчин, конечно, лучше не иметь семей, но если последние есть, они ждут. Волнуются, переживают, но смиряются, ведь со скольким приходится мириться женам. А тут хотя бы есть ради кого, они же хорошие. Ну хочется им в горы! Думаю, играет в них гордыня в хорошем смысле этого слова — здоровое честолюбие. Такие они — замечательные!

Наверное, сколько людей — столько и версий, зачем же надо туда (или еще куда) лезть. Если надо им это? Но под последними словами Юли могу подписаться.

Елена Степанова

«Красноярский комсомолец», 29.06.96г.

Материал предоставлен Т.П.Севастьяновой