Человек на лыжах спустился с крутого берега к реке. Снег, покрывающий лед, был глубок, лыжи сильно зарывались, и путник шел медленно. Добравшись до середины реки, он услышал глубокий вздох — снежное поле вокруг осело, образовав широкую чашу. Человек вздрогнул и оглянулся — лыжня сзади чернела выступившей водой. Он ускорил, насколько это было возможно, шаг. Через десять метров захлюпало под лыжами — вода шла поверх ледяного панциря реки.

Еще через десять метров лыжи уже полностью проваливались в снежную жижу, и ноги вымокли до щиколоток. Вокруг снова раздался протяжный вздох, снежная масса медленно осела, и лыжник оказался в ледяной воде выше колена. К сердцу подполз страх, однако человек взял себя в руки. Он постучал палкой под ногами — там прочный лед, ослабил лямки рюкзака и сделал шаг, второй... Снег впереди оседал, но глубина уменьшалась. Некстати свалилась с правой ноги лыжа. Человек, балансируя на левой, попытался надеть ее, поскользнулся и упал.

Выбравшись на берег, путник утоптал площадку в снегу, наломал сучьев и развел костер. Верхнюю одежду он высушил быстро, меховые же чижи и суконные башмаки оставались мокрыми. Близился вечер, а до зимовья идти было не менее четырех часов. Можно было бы остаться переночевать У костра ему не раз приходилось это делать, но снегопад усиливался, и высушиться все равно бы не удалось. Натянув на ноги мокрую обувь и надев потяжелевший от воды рюкзак, лыжник направился в лес.

Лишь в сумерки совершенно окоченевший путник добрался до зимовья. Открыв дверь, он обессилено повалился на нары. Затем высвободился от лямок рюкзака и полез под нары, где всегда оставался запас дров. Там было пусто. Он лихорадочно обшарил все углы, достал из рюкзака фонарик, посветил им. Дров действительно не было. Неделю назад, уходя из зимовья, он с товарищем по работе наготовил много дров — хватило бы дня на три. Заготовили они и сухую лучину, оставив ее на полке над печкой. Лучины тоже не было.

В полузабытьи человек, утопая по пояс в снегу, нашел с фонариком нетолстую лесину, срубил ее топором, долго пилил на чурбаки пилой.

Через час он сидел над пылающей жаром печкой и пил крепкий чай. Правда, без сахара: тот бесследно исчез из мешка с продуктами, висевшего в сенях.

На следующий день появился напарник, шедший другим маршрутом. Вдвоем они пилили дрова и складывали их в сенях.

Уходя в новый маршрут, человек с грустью оглянулся на поленницу — в том, что он застанет ее целой, вернувшись снова в зимовье, уверенности не было.

Эта история — не литературная выдумка. Она произошла совсем недавно в заповеднике «Столбы», хорошо известном красноярцам. Сотрудник заповедника, зоолог, проводя учет зверей, действительно вымок, переходя Ману, и пришел в Калтатскую избушку...

В сибирских лесах дают приют и тепло таежникам тысячи подобных зимовий. У охотников безоговорочный закон: переночевал в избе, использовал что-то из имеющихся там запасов, оставь после себя столько же — лучину, дрова, продукты. Это не простая галантность, а забота о здоровье и, может быть, жизни другого, кто придет сюда.

Большая беда, что заповедник «Столбы» находится так близко к городу. Десятки молодых людей идут в заповедную тайгу отдыхать, пользуются избами; не думая, сжигают дрова, запускают руки в чужие припасы. Им, видимо, невдомек, что в тайге работают летом и зимой сотрудники заповедника. Не гуляют, не отдыхают, а именно работают; и зимовье для них подчас единственное пристанище. Описанный случай — исключение (в том смысле, что зоолог вымок в воде), но ограбленное зимовье — явление обычное. Я не говорю уже о других следах отдыха «любителей природы»: кучах пустых бутылок, немытой посуде, мусоре.

Возникает резонный вопрос: а как вообще оказался посторонний в заповедном лесу? Приведу диалог, который неизменно возникает (с некоторыми вариациями) между охраной и «отдыхающими»:

— Здесь же нельзя находиться посторонним! Вы видели объявление на границе заповедника?

— Видел, ну и что?

— Там же написано, что вход в заповедник запрещен.

— Значит, заповедник только для вас? А мне и посмотреть на него нельзя?

Заповедник — это участок ландшафта, где всякое пользование природой прекращено. Для того, чтобы сохранить экологическую систему в первозданном виде, чтобы потомки могли знать, какова она, дикая природа. Леса в наше время рубят, рыбу в реках ловят, на зверей охотятся — без этого никак: человечеству нужно жить. Природа меняется на глазах: где-то разрушается, где-то восстанавливается или окультуривается, и это неизбежно. И чтобы не озираться потом через несколько сотен лет в поисках сохранившегося лесного уголка, чтобы оценить, насколько мы изменили природу, во всех ландшафтных зонах нашей страны оставлены резерваты — заповедники. Таким образом, заповедник — это не дикий парк и не музей, а эталон природы. Ведь не приходит же в голову никому потребовать в руки эталон метра или килограмма. Почему же так настойчивы попытки проникнуть в заповедник?

Сотрудники заповедника — те ходят по его территории; лесная охрана — охраняет, ученые — изучают, фиксируют все изменения в жизни леса, проводят учеты зверей, птиц, растений, хотя и для них есть ограничения и запреты.

А для того, чтобы горожане могли посмотреть на заповедный лес, отведен специальный участок — туристско-экскурсионный район (ТЭР). Туда всякий может прийти, посмотреть на животных в питомнике, подняться, если есть желание, на сиенитовую скалу — столб. Но при условии соблюдения правил посещения заповедника. Хоть это и туристский район, но все же заповедный, и деятельность в нем гостей, поэтому ограничена. Мотивы же подобных ограничений объективны: нельзя проносить радиоприемники и магнитофоны — современная музыка отнюдь не способствует покою лесных обитателей; нельзя разводить костры — отдыхающих за год приходит больше, чем растет деревьев в ТЭРе; нельзя кататься на лыжах — по лыжням проникают в заповедник бродячие собаки и очень вредят там; нельзя кататься на пленках и санках — на склонах ломаются верхушки молодых деревьев, прикрытых снегом, а на дороге накатываются ледяные полосы, опасные для пожилых людей; нельзя сорить — в штатном расписании заповедника не предусмотрены ставки дворников. Впрочем, сорить нельзя даже при наличии дворников.

Будет загублен лес в ТЭРе — сами пострадаем, не сумеем сохранить заповедник — внуки наши пострадают.

С.Каверзин,
младший научный сотрудник
Красноярский рабочий, 1990 г.

Материал предоставлен В.И.Хвостенко