Посвящается
Дуне Овсянниковой

Каштак! Как много слово это
Столбиста сердцу говорит,
Когда в разгар бродяжный летом
К Столбам влюбленный он спешит.

И по хребтам, вдоль их вершины
В тени недремлющих лесов
Идет, любуяся картиной
Вдали синеющих Столбов.

И тянет дружной вереницей,
Крутяк столбисту нипочем,
Своих житейских дум страдницы
Оставив там под Каштаком.

В ходу три лодку на Гремячем,
Не знаю, как и переплыть.
Хожу, лежу, и жду удачи
Не попадем. Не может быть!

Засчитан в очередь столбистов.
Смотри — и катер подошел,
Набрал народ, а сам без свиста
Взял повернулся и ушел.

Вот ждать-пождать уж надоело.
Народу тьма, не переждешь.
Эх, был бы мост — другое дело.
Тут никогда не пропадешь...

И все-таки попал. Случайно.
И случай, случай каждый раз —
Раз по знакомству, раз нечайно,
И просто фуксом, как сейчас.

Я не один, со мной две девы
И их я фуксом протащил.
И под столбовские напевы
Отплыл наш чудо-крокодил.

Зашли вдоль берега в две пары
Скрипучих, гибких лопастей
И от мыска под их удары
Вонзились смаху в Енисей.

Сижу в корме и правлю смело,
Как правил в бурю старый Жак,
И подгребая то и дело
Держу нос прямо на Такмак.

Ух! Понесло, как зачастили,
Столбисты ж в веслах, молодежь.
Снесло, но быстро переплыли
Тяжелый для Столбов рубеж.

И Енисей остался сзади.
Теперь вы, ноги, бейте такт.
Спешить не будем, чего ради,
Придем засветло — это факт.

Куда не глянь — все бревна, бревна,
Все лесотаски, штабеля.
Лесозаводам, безусловно,
Лафа — базайские поля.

И их прошли, Курью минули.
Вот и деревня, вид хорош.
Болтаем и летим, как пули.
Зачем, кто гонит, не поймешь?

Хребты и в них Такмак, как башня,
Правей его Каштакский лог.
Пониже леса, пятна пашне
Как шахматной доски кусок.

Налево, сбоку, бок Дивана,
Полустепной щебнистый склон,
Как холм над телом великана
Насыпан на равнине он.

За ним базайская долина.
Внизу, в подножьях Такмака
Село, и по его средине
Течет Базаиха река.

Она здесь разлилась не в меру
У устья, чтоб не подкачать,
А вообще она примерно
Шагов не больше в двадцать пять.

Вошли в село и сразу в лавку
Кой-что по мелочи купить.
Как будешь рад потом прибавку
Ведь лишнего не может быть.

Зашли к крестьянам, все знакомы,
Картошка разве в вес мешку?
И зашагав от дома к дому
Минули мост через реку.

Плотина здесь, вода подперта,
Вниз бьет широкий водопад.
Кто право дал, какого черта
Под ним корыта там стоят?

Здесь в центре, у моста. Нахальство!
У всех под носом, на глазах.
Что смотрит, думает начальство,
Куда девался стыд и страх!

Давно тот способ запретили
Под водопадами ловить:
Не всем ведь харюзам под силу
По падуну наверх проплыть.

Другой сорвется и в корыто,
А из него уж хода нет.
И харюзок икрой набитый
Достался, смотришь, на обед.

Итак, лукавое корытце
Приплод сбавляет у реки.
И им гордиться не годится —
Заслуги здесь не велики.

Давай, шагай. Сворот налево,
Над бережком повдоль села.
О, не страшись меня младые девы,
Я снова весел и не помню зла.

Столбисты впереди и сзади,
Все молодежь, все Каштаком,
У всех котомки, бога ради,
Давайте тише чуть пойдем.

А то бежим, как конь в ворота,
Стремглав, как будто на пожар.
Знать не погас еще в заботах
Столбовской удали угар.

Посмотрим лучше на столбистов
Одеты как, как держат ход,
Костюм хотя и неказистый,
Но есть и в нем законов свод.

Вот девушки, на них рубашки
Мужской покрой и разные цвета —
Танго, бордо, кармин, фисташка,
Лазурь и зелень. Красота!

Широкой юбкой шаровары,
Чулки цветные. На ногах
Не обувь, а какой то старый
Опорок, или туфли «Ах».

Не мудрено, гранит не любит
Чарльстоны, джимми и бульдо.
В один заход он их загубит
И оборвет до голых ног.

Тут надо крепкое, простое.
Вернее то, чего не жаль.
Из хлама выбирай любое,
Не обувь, а одна мораль.

А лазать — лучше нет галошей,
Их часто в сумке и несут.
И дорожат же этой ношей
Галоши там, галоши тут.

И на Столбах, куда не взглянешь
Везде галош погибших прах.
Без них на камень не заманишь.
Галоши всюду на Столбах.

При пояске платок иль шляпа
Ну всевозможнейших эпох
И цвет любой, любого крапа.
А то поля, а сверху вздох.

Столбисты, тут штаны с экрана:
Таких и в цирке нет штанов —
Из пестрых ситцев, бараканов
Фасон украйнских казаков.

Рубаха есть иль нет — не важно,
Не в ней у молодых фасон.
Вот опояску должен каждый
Иметь в два маха как закон.

Обычно ситец ярких красок
Не шитый, из куска, как есть.
О! Сколько этих опоясок
Я истаскал. Нельзя и счесть.

И служат эти опояски
Подушкой, лямкой для мешка.
Во время лаза без опаски
Ей крепко обвита рука.

С собой гитары, мандолина,
А за спиной демисезон
Такой какой-нибудь старинный.
Он и матрац, и балахон.

Котомки разного покроя,
Но больше все мешки. Кули.
Набить в них можно вдвое, втрое,
Лишь только б ноги унесли.

В углах положены картошки,
Идут концы от лямок к ним,
А верх мешка, как бы гармошка,
И вид его неотразим.

А ход какой, как по заказу.
Широкий, крепкий, быстрый шаг.
Такой походкой можно сразу
В момент забраться на Каштак.

Вот край Базаихи, ну ловко,
Как пробежали мы ее.
Но спутницы мои плутовки
Чего то, как то не таё.

Не то устали от дороги —
Неловко что-то им идти.
Наверно постирали ноги.
Вот номерочек на пути.

И что ж на деле оказалось —
Дуняшка шла на каблуках,
А Марфа, этой в пятку малость
Гвоздь впился, верно больно, ввах!

Прошлось присесть на пень сосновый,
Былое вспомнит ремесло,
Сбил каблуки, а гвоздь дюймовый
Забил поленом: помогло.

Девчата быстро зашагали,
И ровно через пять минут
Мы с изгородью поравнялись,
За нею пашни тут, как тут.

Поскотина совсем открыта —
Последний шедший был лентяй.
И надпись есть, все позабыто.
Ты не пиши, он не читай.

Вчера был дождик, и дорога
Теперь ползет, как теста ком.
И я команду подал строго:
«Долой обутки! Босиком!»

Один момент и босяками
Вдоль пашни шлепаем втроем.
Уже подъем не за горами,
Минут за двадцать грязь пройдем.

В ложке ручей Каштак вихляет
И вниз к Базаихе течет.
Он весь в черемухе, кто знает
Она второй раз зацветет?

Бедняжку гусеницы съели,
Весь лист сожрали, а цветы
И распуститься не успели...
Теперь опять на ней листы.

А как цвела она порою!
Не лог, Эдема пышный сад,
Как та невеста под фатою.
А аромат, а аромат!!!

И пашни кончились. Ей-богу,
Мы их насилушку прошли
И на босые наши ноги
Копыта грязи наросли.

Присели у ручья, на броде,
Водица — ух, бежит со льда,
Здесь на лежалой на колоде
Одели обувь и айда.

За ручейком в камнях тропинка,
И если кто к ним не привык,
То было б трудно без ботинка
От камня к камню прыг да прыг.

Направо лог. Не лог — коварство.
Ну кто им только не блудил
И вместо Каштака в мытарстве
На Лалетину выходил.

Еще немного, слева ключик,
По тропке снова в переход,
За ним уже пойдет покруче
Каштацкий настоящий ход.

Идем гуськом. Ох, эти гуси!..
Ну как здесь иначе идти?
И Коли, Саши, Марфы, Дуси
Тот знают ход годов с пяти.

Ведь ход в тайге один — тропою.
Всех впереди идет большак,
В нем опыт, связанный с бедою,
Он стаду своему вожак.

Но если кто в пути отстанет —
Пускай его вперед тогда.
Он сразу отставать не станет
И так пойдет, что хоть куда.

Плестись в хвосте — удел слабейших.
Я б, например, никак не смог.
Из всех моих повадок злейших
Одна из первых — прыткость ног.

И вот сейчас я первым в ходе,
За мной — девчата чередой.
Раз оглянусь — Дуняшка вроде
Позднее — Марфа за тобой.

Итак, крутяк уж в самом деле.
Шаг ровный, мерный, бьющий шаг.
Под Каштаком мы песни пели,
А тут не говорим никак.

Зато дыхание под ногу,
Точь в точь как учат балерин.
Столбисты это знают строго
И выполняют, как один.

Сейчас идем пока в два дыха.
Где круче — в три дыха пойдем.
Зато, клянусь, с рубашки жмыха
Ни капли не дадим втроем.

Наверх взойдешь — ну — задохнулся,
Пройдешь шага два, три и вновь
Дыханье ровно, пульс сомкнулся,
Спокойно в сердце бьется кровь.

Сейчас Каштак в траве. Позднее
В нем песнь литовки запоют,
Тропа проглянется яснее,
И станут копны там и тут.

Под осень ночи холоднее
Своих особых много черт.
Здесь на покосе ассамблея,
От низа доверху концерт.

Поют кузнечики, цикады,
В их песнях стонет весь Каштак,
И звезд полночные плеяды
Не спят под звуки этих саг.

Ну, а теперь, тепло и знойно,
Подъем все круче, а вода
Давно исчезла преспокойно
И верх без капли, без следа.

Котомки ж пить дают что надо,
Немного волгло за спиной.
Девчата остановке рады.
Присели. Вид! О боже ж мой!

Внизу раскинулась деревня,
Дома как в плане, у реки,
И вид какой-то мертво-древний,
Повыше камни и лески.

Опять Диван. Он весь в воланах,
И голый склон его, степной,
Опять мне мысль о великанах,
Опять тоскует стариной.

А дальше — Енисея плёсо,
Оно зажато между щек,
И в виде ровного откоса
Гористый склон, на нем лесок.

На фоне склона — элеватор —
Многоэтажный белый дом,
Зерна чудовищная хата.
В воде другой, но кверху дном.

Правее мост, второе чудо,
Он легок точно кружевной,
Не весь он видится отсюда,
Часть скрыл Диван своей спиной.

Над всем три голых Долгих гривы
Надвинулись и залегли,
И лежа сторожат ревниво
Гигантский стол немой земли.

В откосе врезалась дорога,
Она виднеется чертой,
Вид в целом панорамно-строгий
И не глубокий, не простой.

Поотдохнули? Время трогать.
А ну, девчатики, вперед!
А я за вами вслед дорогой
Уж скоро верх, а там пойдет.

Опять в упор, опять с нажимом,
Опять подъем, опять крутяк,
И в тишине ненарушимой
Идем качаясь так и сяк.

О сколько в годы молодые
Я ходом штурмовал Каштак,
И ноги, ноженьки лихие,
Меня несли наверх и как!

За шагом шаг без передышки.
И десять не прошло минут
Я был уж наверху, на вышке,
И это не считал за труд.

А сколько в Каштаке компаний
Перегонял я в ходе том.
Зачем то делал я, заране
Вам не отвечу нипочем.

А как ступа, лишь на носочки,
Не всей ступней — индейский шаг.
Таскал кошелки ровно бочки —
Едва их поднимал. Дурак!

И все казалось так и надо,
Искал во всем столбовский стиль.
И вот за удаль ту награда,
Все в лету отошло, как быль.

И мысли с шагом вперегонку
Очаровали, увлекли,
Гляжу наверх. Уже девчонки
Тихонько на Каштак взошли.

Одно мгновенье — все мы вместе
Ну кто же, кто разлучит нас?
Коль довелось в Каштак залезти
Примерно так в двухсотый раз.

Ну! Отдохнем? А вы? Не хочем!
Давно ль сидели. Ну, пойдем,
Да не гоните между прочим.
Придем еще засветло, днем.

И снова в путь. Что это значит
Нога привыкшая ходить
Не ходит, а бежит и скачет.
Откуда это? Что за прыть?

А очень просто оказалось:
После подъема чуть-чуть вниз
Само собой и побежалось,
Откуда силы вдруг взялись.

Налево в просеке маячит
Глаголь своею головой,
А это значит, это значит
За ним уже лог Моховой.

Итак, налево Моховая,
Направо — Лалетина. Мы
Пойдем хребтом. Передовая
Иди, да в стороны гляди.

Ведь вся Каштацкая тропинка
Прекрасна, только не спеши.
Что вид — то целая картинка.
Берись за краски и пиши.

Сначала вроде как дорога,
Вокруг разреженный сосняк,
Здесь рубят лес, полениц много,
Их возят вниз через Каштак.

За сосняком осинник темный.
В нем мочажок и близь него
Почти у тропочки, нескромно,
Осинки две слились в танго.

Когда-то здесь ворота были,
И шла поскотина, и ей
Казну с Базаихой делили.
Далеких дело прошлых дней.

Осинник, что и за осинник,
Густой, тенистый, спелый лес,
Стоит, как будто именинник.
Каких в нем только нет чудес.

Стоят высокие деревья
С зелено-голубой корой,
И красота в них юнно-девья,
А стройность. Чудится порой

Колонны это, да и только,
Скажу под куполом небес
И не совру я здесь нисколько.
Осинник — распрекрасный лес.

А что за трепет, что за шепот
В его густых ветвей верхах!
Порой как будто слышен ропот
На многих наводящий страх.

А как скрипят осины в ветре,
Какие песенки без слов!
Я кое-что в тех песнях петрю
И слушать их всегда готов.

То жалобы на небылицы
Какими древний человек
Оплел осинины денницы,
Они идут из века в век.

То будто бы повесился Иуда
Там, в Палестине, на ее ветвях,
С тех пор в ее потомстве чудо —
Трепещет дерево в листах.

То нечисть вдруг ее встревожит,
Ей что-то там приворожит,
А деревцо никак не может
Прийти в себя, и все шумит.

А как они под бурей гнутся,
Какой размах ветвистых крон,
Кажись вот-вот земли коснутся,
В ветвях стоит и скрип и стон.

А запах перегнойной прели,
Такой бодрящий аромат.
Девчата! Если б захотели
Я б вам открыл с духами склад.

Согласны. Сбросил я котомку,
Побрел и тут же под листвой
Нашел осину-буреломку,
Что пахнет яблоком, айвой.

Вот вам духи без магазина,
Бесплатно нюхай на ходу.
А фабрика духов — осина.
А выдохнется — вновь найду.

А осень. Нет цветней осины,
Багрец и золото леса.
Нет ярче красок для картины —
Здесь в листьях просто чудеса.

Нет, я всегда любил осину,
И даже на костре любил,
И летом больше половины
Осинником костры кормил.

А свежесть леса знойным летом,
А тень облиственных вершин,
А красота при всем при этом
Больших толстеннейших осин.

Во дни весны моей цветистой
Когда я ход к Столбам держал,
Вот здесь в осиннике тенистом
Шел у тропы лесоповал.

С тех пор осинник разредился,
Больших уж нет его стволов.
Как будто лес за то сердился
В теченье сорока годов.

Но все же лес и в нем прохлада,
Как хорошо теперь идти,
И там, где это будет надо
Присесть на отдых на пути.

И сразу вот и предложенье —
Давайте посидим в тени.
Но кто опишет изумленье
Моих подруг. Сидеть? Ни-ни!

Уж если где сидеть — Видовка.
Вот там давайте отдохнем.
А здесь, да в сырости. Вот ловко
Придумал парень. Ты с умом?

Никак они не понимают
Мою к осинникам любовь,
Хотя прекрасно это знают
Смеются и шагают вновь.

Ну, ладно, двигай до Видовки!
Что мне осталось им сказать?
Пусть будет ваша. Эх, плутовки,
Тогда давайте нажимать.

И дали чесу по тропинке,
Не то бежали. Не то шли.
И наши бедные ботинки
С ума от той ходьбы сошли.

Прошли сворот, за ним налево
Стоит у тропочки сосна.
Когда я вижу это древо,
С ним мысль связалася одна.

Что точно вот с таких деревьев,
Там, правда, было семь дубов,
Когда-то, где-то, в время древне
Пугал разбойник ходоков.

А чтобы вдруг он показался,
Да свистнул, рявкнул на девчат.
Куда б их пыл тогда девался,
Ух, как подрали бы назад!

Опять сворот, и грязно, скверно,
Лес отошел; голяк, пустырь.
Здесь разрослись неимоверно
Малина, вейник и купырь.

Еще сейчас здесь снег в забое,
И эта сырость от него.
И чтоб нам не идти тропою
Мы жмемся к лесу. Ничего!

Прошли, как следует, сторонкой,
Чуть вверх и к знаку подошли.
Здесь у сосны не очень тонкой
Грань заповедная. Внемли!

Читай, тропой сюда входящий,
На знаке надпись говорит:
«Столбы», а ниже, если зрящий —
Увидишь кем, когда открыт.

Увидя знак, девчата дружно
Меня толкнули. Я упал.
Пока до знака Сашку нужно
Побить маленько, чтобы знал.

Как в заповеднике нас строчит
Не рвать цветов, траву не мять.
Чего он там еще захочет,
А здесь ему бока намять.

И поднялась возня у знака,
Такой визг, хохот, тарарам,
Кто б увидал, подумал драка,
Кого-то убивают там.

Но я хитрей своих подружек,
Я, выждав время их атак,
И не смотря, что был нагружен,
Схватил их и втащил за знак.

Тут я хозяин, извините,
Кто вам дал право мять траву?
И по тропинке не ходите,
Чтоб не задеть ногой дресву.

Ну, словом, быстро поквитались.
Наверх, бегом тропой, оп-ля!
Откуда снова силы взялись,
Их нам дала Столбов земля.

И под ногами нет уж грязи,
Скрипит дресва, лелея слух,
И грязевому безобразью
Пропел отходную петух.

Теперь пойдут свои дороги,
Прощай сырых лесов земля,
Смелей гуляйте ими ноги,
Земле Столбовской тра-ля-ля!

И с тра-ля-ля мы на Видовке.
Сбылись мечты моих девчат.
Котомки сброшены на бровке,
Уже любуются сидят.

Да, есть чем любоваться, точно,
Редчайший панорамный вид.
На первом плане, как нарочно,
Березок группочка грустит.

Потом дресвяная площадка,
Гола, как Каина печать.
А от нее по склону гладкому
Глубокая запала падь.

Внизу в ней каменная грядка,
За ней еще поглубже падь,
И из нее вверх, как загадка,
Столбы, Столбы... Не передать...

И там, на леса пьедестале,
Они воздвиглись из земли,
За ними справа — дали, дали,
Куда-то к небесам ушли.

И как нарочно то бывает,
Скала направо, влево склон.
Они собою оформляют
Как рамою Столбовский трон.

Рукой подать, схватить бы в руку,
Вороньим трактом по прямой.
И вспомнил я, какую муку
Я испытал одной весной.

Пошел отсюда курсом «прямо»
К Столбам с Видовки через падь,
И по таежному по хламу
Давай с хребта в хребет нырять.

Ну и намаялся я в доску,
А двигал сколько было сил,
И дал своим ботинкам лоску,
Когда брусничником бродил...

Ну как, девчата, вид? Как сказка!
И не ушел бы никуда.
И вслед за этим слышу фразку:
«А на Столбы придем когда?»

Опять вставай, опять котомки,
Опять давай, гони, шагай,
И по хребта дресвяной кромке
Трио спешит в Столбовский рай.

Скалу Видовки обогнули.
Кругом брусничник, соснячок,
И по тянигусу, как пули,
Прошли тропинки желобок.

Здесь по весне воды до сыта,
Идет снежниц крутой поток,
И вперегонку, по корыту
Сбегает в Моховой приток.

Налево скалка, в ней, в развале
Под сенью виснущих камней
Частенько ягодники спали
Вблизи брусничных россыпей.

Я здесь их пугивал бывало,
Чтоб не ходили к нам за знак,
И ягод отбирал немало,
И помогало. Еще как.

Сейчас там пусто, безусловно,
Понятно, ягод еще нет.
И мы идем прехладнокровно
Друг дружке наступая вслед.

Тропа бежит и змейкой вьется,
И мы идем, идем, идем,
Как быстро, хорошо идется
Наперегонки с ветерком.

А где ж столбисты? Верно сзади.
Мы обогнали их давно.
Ну, потихоньку, бога ради.
Придем засветло все равно.

Смотрите, мы уже догнали
Тех, что уехали до нас.
Куда, зачем опять помчали,
Как будто кто стегает вас.

Посмотрим лучше на Монаха,
Залезем на его клобук.
Тут не высоко, точно птаха
Туда взлетим без ног, без рук.

Но вновь фиаско предложенья.
Когда пойдем в обратный путь,
Вот тут, конечно, без сомненья,
Неплохо будет отдохнуть.

Ну, а пока давайте ходу —
Ведь до Веселой пять минут.
Откуда взял ты эту моду —
Сидеть на тропке там и тут?

Идем. Ну что мне делать с вами,
Ведь вся тропа сплошной альбом.
Красоты. Ну, глядите сами.
А мы спешим. Примите бром.

А то смотрите, я устрою,
И вас немного освежу —
Ткну в муравьище головою
Иль просто путами свяжу.

К Столбам успеем, да и кстати,
Кто гонит завтра нас домой?
Пойдем 7-го через катер
По Лалетиной. Милый мой.

Тут сразу молвила Дуняшка:
«Ты слышишь, Марфа, это да,
Вот это славно, ай-да Сашка,
Успеем к сроку. Не беда!»

И словно ожили сосенки,
Немой гранит заговорил,
Схватились за руки девчонки
И ну кружить, что было сил.

Да тише! Об сосну башкою!
С ума сошли! Девчата, стой!
Но поздно — Марфа трах спиною,
Дуняшка следом — головой.

Вот так обрадовались девы,
Что чуть на землю не слегли,
Собой чуть не сломали древо,
Но все прошло, и мы пошли.

Идем. Тихонечко шагаем.
Никто нам больше не гонец,
А потому, что все мы знаем,
Что воскресенье — не конец.

За воскресеньем — понедельник,
Ну, значит, вечер будет наш,
И ночь, и утро. Ах, бездельник,
Большой на то столбовский стаж.

Прошли Монаха и борочком
Идем вальяжно, шель-шевель,
Гулять тропою не по кочкам
Сухой ногой, ну как панель.

Направо — камни без названья,
Но стоит лишь взглянуть на них
Как все подскажут очертанья,
Сказать не позволяет стих.

Вот и подъем к Веселой Гривке,
За ним — чудесный косогор.
И от тропы порой обрывки
Остались. Но какой простор!

При взгляде от тропы на север
Сквозь разреженные леса,
Здесь вволю разгулявшись ветер
Из сучьев сделал паруса.

И ветки листвяков и сосен
Сейчас с одной лишь стороны,
С других сторон совсем посброшены,
Но все растут — и хоть бы хны.

Опять видок. Опять с альбома.
Сон наяву, иль явь во сне.
Его увидеть можно дома
У многих в фото на стене.

Вся Моховая на ладони,
И тупиком вдали Такмак
Лег над крутым, открытым склоном.
Напротив на хребте — Ермак.

Лога, лога все Моховые,
Глаголь, Воробышки, Стена,
А сбоку гряды Откликные,
И здесь почти весь склон — сосна.

А там, за Такмаком повыше,
В степи петляет Енисей,
И мне, с моей высокой крыши
Он кажется живой змеей.

А там совсем, совсем в тумане,
Загородив скитальцу ход,
Восстал хребет у Атамановой
И подпирает неба свод.

А вон часть города с собором,
А вот — цепочкою плашкот,
И на воде с теченьем споря
Дымит двухтрубный пароход.

Здесь все молчит, и я безмолвен,
Заворожила сказка гор
И сердца ход созвучно ровен,
Куда девался пыл, задор.

И девочек моих коснулись
Те крылья сказки тишины,
Они как будто бы заснули,
Сидят, молчат, как две копны.

И от избытка вдохновенья,
Что мне дарит с Веселой вид,
Я вызвал эхо из забвенья
От откликных гранитных плит.

И эхо, эхо побежало
В долине речки Моховой.
То громко, быстро отвечая,
То глухо с долгой чередой.

И замолчало. Тихо снова.
И снова дивной сказки сон,
И весело в краю суровом
Среди камней, среди сосен.

Ну как? Идем, хоть нет желанья
Вставать, но ждут нас впереди
Столбы. Ну, город, до свиданья.
Тебе, Сашец, вперед идти.

Хребет все уже. Слева скалки,
Внизу направо — Водопой.
В нем все деревья, как русалки
С зеленотинной головой.

Как будто были под водою,
Вода ушла, а космы тин
По всем деревьям Водопоя
Висят от низа до вершин.

День жаркий был и разморило
Пихтач, он словно занемел,
И запах необычной силы
Душит седой водораздел.

Девчата, дух какой здесь льется,
Дохните в тридыха, втроем,
Да подтянитесь! Тут придется
Идти в последний раз в подъем.

В подъеме глухо, ельник черный,
Пихтач, осинник, сырь и гниль.
Склон северный, залежный, горный,
Особый в нем таежный стиль.

И над тропой стоят ворота.
Их архитектор — буревал.
Привет воротам! Сбился с счета
В который раз их увидал.

За ними, где сворот на Ману,
Прощанье с Манскою тропой.
Привет Столбовскому бурхану,
Предтечам, выстроенным в строй.

Там станция; Четвертый камень
Нелидовка, и кончен сказ.
Огня чарующего пламень,
Уют избушки, песни, пляс.

Каштак! Каштак! Альбом в раскраске,
Любимый молодецкий ход.
Ты все: и юной девы ласки,
И юность пылкая без горя, без забот!

С тобой увижусь ли я снова?
Но память сохраню навек,
Когда веселый и здоровый
Тобой я тешил быстрый бег.

Ходите Каштаком! На нем пытайте силы
Штурмуйте крутяки, увереннее шаг,
Чтоб после, на краю могилы
С восторгом вспомнить Вам Ваш молодой Каштак.

10.12.43