В.Ю. Муравьев рассказывает Н.А. Торотенкову.

— Вова, ну как Тува? Сколько гор сходил?
— Сколько, сколько... Четыре. «Единичку», «двойку», «тройку» и «четверку». Чего смеёшься? Теперь же по новым правилам надо зимние маршруты с начала перехаживать.
— Слушай, а те маршруты, что мы раньше ходили они что, уже не считаются зимними?
— Нет, те остались летними. Сейчас, если тебе нужны зимние, то ходи нехоженные. У меня там была нехоженая 3А на «Красноярск», но она мне не пригодилась. Она у Швеца была хоженая, можно было с ним идти. Ну, в общем, как бы так. Поднялись мы в лагерь 29 апреля, даже 28 ночью, а 29 утром я побежал вниз на плато к Тхарёву в кош.
— Так вы 28-го уже на стоянку пришли?
— Ну, да. Так вот, к Вовочке я побежал потому, что у него половина вещей наших была, он один их бы не дотащил. А с 28-го на 29-е был охрененный снегопад. Мы-то приехали, там под ёлочками кое-где снег лежал, погода была отличная. Я зашёл, смотрю снега на поляне нет, ну, думаю, нормально, жить можно. А вечером как долбанул гром, молнии, снег повалил. Валит и валит. Мы лежим вчетвером в палатке, она прогибается. Давай, говорю, отгребай, порвёт, на фиг, палатку... Ночью мёрзли, Эти две первые ночи вообще были самые холодные. Я же «ногу» взял, в ней до пояса тепло, так хорошо ноги отдыхают, а морда аж скрючивается вся от мороза. Я анораку из сипрона на голову натягивал, надышишь — вроде тепло, покемаришь немного, потом опять просыпаешься. Через два дня снег растаял, вроде теплее стало, но ветра, блин, задули; рукавицу кинешь — она летит параллельно земле. У нас ещё костёр всё время с одного угла горел из-за этого ветра. А стояли мы не на том месте, где всегда. На нашем месте Славкина со своими «трудными» встала, да Вася Иванов. Славкины дети, кстати, палку лыжную у меня свистнули, козлы, но я думаю, что найду. Встали мы пониже на склоне, где «технолага» всегда стояла, там уже Сэм с Сержантом место забили.
— Большая компания-то собралась?
— Большая. Наше отделение: я, Мишка Полынцев, Швец, Ира Александрова, Гришка Семиколенов — Полынцева друг из Саяногорска, Сэм, Сержант, Таня Зырянова, Светка Половинка, Костя с Пашей, Красильщик, Вовочка Тхарёв и ещё двое пацанов «от Логинова». Стояли все вместе и варили на всех. Продуктов хватало, нормально ели, правда, кроме меня. Я что-то всё время бегал где-то и пролетал... Я по гостям ходил. Мне в этом году так лагерь понравился! Ага. Все кругом родные, всех знаешь. Саяногорцы, норильчане. Я такое удовольствие получал от общения. А пожрать опаздывал. Прихожу к стоянке, Таня Зырянова:
— Вова, был отличный суп. Совсем недавно. Сейчас каша сварится.
Я опять куда-нибудь уйду, прихожу:
— Вова, была отличная каша. Только что. Остался холодный чай.
Ну, вот. Пошел я к Тхарёву не спеша. Все отметины на деревьях занесло, тропы не видно, плелся до нижнего плато часа полтора. Немного заплутал, но вышел правильно. Подошел к кошу, они спят, закрылись на палку, здоровенный дрын такой! Спрашивают:
— Кто там?
— Я, Муравьёв!
Ну ладно, обрадовались. Заварили чай. Вовочка от машины вчера с большим грузом поднимался, но до лагеря не дошёл. Норильчане здесь челноком бегали, а они же первые тхарёвские друзья, ну и заночевали вместе. Чаю мы напились с утречка, знаешь, хорошо! Вовочка говорит:
— Я не думал, что ты придёшь.
Ничего, пошли потихоньку до лагеря.
— Как у него со здоровьем-то?
— Да, ничего. Толстый стал. Он же инструктором в лагере был. Что ты! Начальник такой, представительный.

Пока мы поднимались, в лагере проходили организационные мероприятия. Народ разбили на отделения. В нашу группу включили Полынцева Мишу, Швеца, Иру Александрову, Гришу саяногорского и меня. Начальником конечно же меня назначили. Я прихожу, они говорят, вот планы готовим, всё с начала надо ходить, начиная с «единички», завтра 30-го идем на скальные занятия всем лагерем. Миша с Гришей уже скальные прошли, так что идём втроём.

Я подошел к Павельеву, это командир наш был, говорю:
— Толя, нам, наверное, ни к чему сложную брать скалу, нам чтобы вспомнить, как верёвку продёрнуть и всё, не висеть же целый день на скале?
Подошли к Вьетнамке. Швецкий пролез 20 метров, нас принял, потом ещё 20 пролез. А сзади за нами лезет отделение Васи Иванова. Мужик с квадратными глазьями у меня под ногами орёт:
— Руку дайте, щас упаду!
Я не знаю, думал, он шутит. А рядом, метром ниже, Ира Александрова стоит:
— Вова, дай товарищу руку, упадёт ведь.
Я дал ему руку. Это разрядники какие-то. Костя Обеднин ещё там был. Вася говорит, что если бы не Костя, разогнал бы всех давно.
Ну, а мужик повис на моей руке и радуется. Я ему говорю, ты что, думаешь, я тебя всю жизнь буду держать? Я же тоже вроде одной ногой стою! Нет, он опять орёт Васе Иванову:
— Василий Иваныч, я не знаю куда лезть!
Я ему:
— Чего ты орёшь, я тебе скажу куда. Вон скала вверх уходит, туда и лезь. Нет, он опять:
— Василий Ваныч, я сейчас упаду!
Вася без страховки к нему подлез:
— Чего ты выше-то не идёшь?

В общем, долго они рядились. Потом Костя взял все верёвки и увел своих куда-то. Мы уже закончили занятия, сидим внизу чай пьём, а Васино отделение где-то ещё бродит. А понизу ходит толстый Тхарёв и чешет голое пузо. Кабан. Снизу руководит своими:
— Так, две верёвки туда, две верёвки обратно. Так, вверх, вниз...
Вовочка вообще не смотрится как спортсмен, Вовочка смотрится как начальник мероприятия. Тут же мумиё нашёл! Отколупал где-то скальную пластину, перевернул её, а там такой нарост. Красиво так. Вовочка теперь профессионал по мумию, у него нюх на него.

На следующий день мы пошли на «единичку» на Комсомол. Это 1-го мая было. Вышли в восьмом часу, поздно уже. Поднялись на плато. Идем со Швецом, балдеем. Красота, солнышко... Горы стоят. Бредём по снегу. Впереди норильчане тропу топчут эти, как их называют-то, а — тундровики! Жмут, блин, как кони, где снега побольше, там им и радость! Всё время бегом куда-то носились.

Сходили на Комсомол всем лагерем. Первомай же, как всегда демонстрация в этот день. Хорошую тропу по плато натоптали. Пришли, настроение хорошее, компот сварили.

А на следующий день, он вроде как день отдыха был, меня как инструктора попросили провести скальные занятия. Мне так понравилось... Рядышком ходили, за баней на скалки в логу.
Дали мне туристов-владивостокцев. Здоровые мужики. Старые уже, они новичками были. Парни вроде как туристы, им значок зачем-то надо было сделать. Но ничего, соображают. В альпинизме, правда, не понимают, а так в верёвке, в узлах — это они разбираются. Привел я их, стал рассказывать и удивился — как это я много знаю?! Все говорю, говорю... Они аж чуть не конспектируют меня. Спрашивают: а завтра вы будете проводить занятия? Нет, говорю, завтра я на гору иду. Жаль, говорят...

Стоянка избы Магда на Альпиниаде-1988

Вечером приходит Мишка Полынцев, а ему надо было руководство на «двойку» делать. Говорит:
— Вова, идем завтра на «двойку Б» на Буревестник.
— Миша, ты знаешь, что это фактически «четверка»?
— Какой хрен? Других не дают, — отвечает. — Начальники сказали, вы спортивная группа, вот и лезьте; в прошлом году там группа «холодную» схватила, так что вы готовьтесь!
Так и пошли. Подошли к маршруту. Миша удивлённо:
— Что-то не то, это не «двойка». Тут стены, стены... Нет, это не то!
Мы со Швецом говорим:
— Миша, это и есть «двойка».
Швец же ходил этот маршрут. Не верит Миша:
— Мы не туда зашли, надо правее, это не то.

От себя. Этот маршрут и правда на «четвёрку» тянет. Его видимо оформили плохо и подали в Федерацию; не было, наверное, фотографий или описание скудное. Подали-то на «четвёрку», а утвердили как «двойку», чтобы совсем не отказывать. С этого маршрута приходят всегда умотанные, уже к вечеру, когда все дома. В 1987-м году наше отделение, помню, почти всё отруководилось на этой «двойке». По два раза подряд ходили на маршрут, один раз как руководитель, потом товарищу делаешь руководство, уже участником идёшь. Я последний в очереди на руководство стоял. Помню, сижу на пеньке, рисую маршрутку на завтра, первое руководство. Мимо Михайлов хромает, на ходу бросил:
— Торотенков, кончай рисовать.
— А что?
— Я сказал, кончай!
Я плечами пожал, ничего не понимаю. Потом в бенц ударили, оказалось, новичуха с аппендицитом с перевала пришла. Всё бросай, спасработы начинаются! Так я на эту «двойку-четвёрку» и не сходил. С этого года мой альпинизм как-то стал затухать. Отруководи я тогда, может жизнь по-другому бы сложилась.

Вова продолжает.
Ну, вот, полезли мы. Сразу с самого начала стена. Всё время что-то класть и бить надо. Перила, перила... Потом посмотрели, всё соответствует описанию маршрута: вот полка, вот контрольный тур, всё правильно. Рули прямо вверх. Работали хорошо.
Нас пятеро было, но пятый нисколько не мешал. Я первый шёл, Швец меня страховал. Верёвку вовремя подносили, задержек не было. Подходим, там что-то вроде внутреннего угла, мне показался вроде не крутой, я уже с Гришей шёл, а Швец вроде записку в промежуточный тур писал.

Восточная стена Мун-Хулика, 3577 м

Гриша удивлённо:
-Ты что, здесь полезешь?! А если на меня упадёшь?
Я его успокаиваю:
— Гриша, я на тебя не упаду, я тебя перелечу.

Представляешь, эту «двойку» на искусственных точках опоры лезли. Кому в голову такое придёт? Вниз с маршрута посмотришь — ё-моё, отвес такой. Вообще, маршрут сложный, но короткий. Верёвок шесть там сложного лазанья, а потом гребень.
Вылезли наверх в 3 часа дня. В это время все уже в лагере сидят. Вниз по снежнику на пятой точке съехали.

Вот. А на следующий день у нас была «тройка А» на Мун-Хулик. Это тот маршрут, где в прошлом году лавина сошла и двое погибли (парень в лавине, а девушка в больнице). Мы взяли верёвки на плечо и так до самого верха, ни фига не били, обычным лазаньем прошли. После вчерашней «двойки» она нам прогулкой показалась. Но «тройка» соответствует своей категории, там скала и две верёвки льда наверху.

— Видели то место, где лавина сошла?
— Слушай, ну я не знаю, как туда зайти, где можно лавину словить? Вообще туда не хочется идти. Это кулуар такой... Никакой логики нет туда идти. Видно, что он крутой и широкий, там интуитивно чувствуешь, что если залезешь, то всё может съехать. Поганое место. На хрена они туда полезли? Там же с самого начала маршрута всё обходится справа, а они попёрли прямо и зарулили не туда, а потом пришлось этот кулуар пересекать, чтобы на маршрут выйти. Ну и подрезали лавину. Парень сразу погиб, его по скалам пронесло, а девчонка жива была, когда группа вниз спустилась. Спасработы были, дотащили её донизу, там машиной в Ак-Довурак. В больнице она лежала, родители ещё приезжали, в Красноярск не перевозили, так и умерла в реанимации.

Ну, вылезли мы под начало «двойки А» на Мун-Хулик, там где все отдыхают после перевала. Сидят эти значки на краю отвеса, и мы из провала в метре от них появляемся, из ничего вылезаем; сначала раз — голова показалась, потом по грудь... Значки рты поразевали и смотрят на нас как на инопланетян. Здесь «двойка» уходит влево, а нам вправо на купол.

Вечером пришли все мокрые, но довольные. Все группы с маршрутов пришли, все ещё говорили, ну вот, все вернулись, день нормально прошёл, без происшествий.
Ага, ну и сглазили. По лагерю известие: у парня случился аппендицит. Больным оказался Мартынюк Андрей (он альпинизм потом бросил, но через год погиб на скалах в Крыму).
Доктора решили, что его надо транспортировать вниз. Ё-моё! Опять! Мы уставшие, мокрые, жрать хотим. Делать нечего, связали носилки, врачами в лагере были Сержант и Яровиков. Напичкали больного ношпой, два парня норильчанина (лоси) убежали гонцами за машиной вниз, один из них марафонец, кажется.
— А помнишь в 86-м, когда новичуху тащили вниз с животом, норильчанин-марафонец вниз бегал? В трениках, в кроссовках побежал, а в банане на боку бутылка водки для водилы. Тогда мы вышли из лагеря, кажется, часа в 4, а к 9 вечера машина внизу уже стояла. Где он её нашел так быстро? Удивительное дело!
— Да, а у нас хуже оказалось. Вниз-то мы его быстро стащили, а вот машины не оказалось, подумали, подумали и потащили дальше, как бы навстречу машине, ну и добежали аж до самой Лесной школы.
— А больной как, в сознании был?
— Ага, лежит, болтает. Его же потом и не оперировали даже. Когда вниз стащили, приступ прошёл, ему лучше стало; а в Шуйской участковой больнице совсем от операции отказались.
— А чего же не подогнали машину?
— Сглупили. Надо было, конечно, внизу ждать, не торопиться, да и мужику уже лучше стало, а мы рванули.
— А где ночевали?
— Какая ночёвка?! Мы же к утру только донесли его до машины у Лесной школы. Народ-то падал по дороге не из-за того, что 40 км пронесли больного почти бегом, а от того, что не спали. Человек двадцать по дороге отстали.
А как Паша Киргинцев отрубился? Мы же шестёрками вставали к носилкам. Я уж не помню, сколько у нас шестёрок было. Ну вот, Паша сменился у носилок и присел на корягу, ждал пока вереница мимо пройдёт, чтобы встать в конец очереди. Ну и присел, очнулся через полчаса, вокруг ни души, только следы вниз уходят, а ему показалось, что он только на мгновение глаза прикрыл. Побрёл вверх обратно в лагерь, толпу уж не догонишь, бежали как рысаки... Его потом Красильщик с Костей догнали, когда назад шли.
В лагерь мы возвращались не той дорогой, как всегда на заброске ходим, а по другому ущелью поднимались, кто-то сказал, что так быстрее. Ну не знаю, мы потом по карте смотрели, длиннее путь получается.
Как мы обратно шли, это вообще драма. Идём, идём, я на себя смотрю, думаю, сколько я ещё так пройду, ну полчаса, ну час, потом просто свалюсь и всё, голодные и спать охота. Помню, добрели до радонового источника, это часов в 7-8 утра, кругом валяются люди, ну и мы упали посреди дороги, откинулись. Швец ещё говорит, надо пойти источник посмотреть, а у меня никаких сил нет, думаю на фиг этот источник, лучше полежу. Швец пошёл, потом пришёл, говорит — там деревья разукрашенные, сходи посмотри, интересно. Нет, ничего мне не надо...
— Так и не посмотрел?
— Почему, сходил потом, по камням босиком пошёл. Там у родника козёл какой-то вылепленный из глины, дерево всё в тряпочках, там тувинцы лечатся, обряды свершают. Там ещё палатки стояли, люди из Ак-Довурака, туристы всякие. Попил я этой воды вонючей и поганой, ноги помыл и опять спать побрел. А там Швец с Павельевым на карачках лазают, ягоды какие-то собирают. Говорят, Вова, поешь, полегчает. Я встал тоже на четвереньки, смотрю на ягоды, а сил их в рот взять нет. Говорю: не вижу я никаких ягод, и раз на бок, как кот, спать. Глаза время от времени открывал в полусне, видел то Васю Иванова, то Павельева. Короче, спали до полудня. Я так подумаю, куда нам бежать, всё равно к вечеру придём, день и так пропал. Это 5 мая было. Помню, два норильчанина у дерева лежали. Один говорит:
— Ну что, может пойдём?
А другой отвечает (эту фразу потом весь лагерь на вооружение взял):
— Погоди, давай ещё посидим, здесь так красиво.
— Организованность какая-то была, когда вы назад шли; могли ведь потеряться?
— Да ты что? Шли кто как и кто куда, растянулись на километры. Начальники где-то сзади шли. Картина, блин, как при отступлении. Некоторые шли в лёгкой обуви, думали, что вниз только снесут носилки и всё, а пришлось вон какой крюк делать. Бредут, кто в кроссовках, кто в сапожках резиновых. Это по льду-то, представь! После источника уже лёд натечный начался по реке. В лагерь пришли, там все ахнули, кто-то даже в носках пришёл, сунул стельки в носки и шёл, все ноги посбивали в кровь. Слава богу, никого не потеряли, не заблудились. Вот тебе и приступ аппендицита. А могли ведь купировать, если бы инъекции антибиотиков сделать.
Бредём по льду, а там трещины. Я слежу за ледяными мостиками, вижу, что некоторые одного цвета со льдом, а другие отличаются. Думаю, это, наверное, некрепкие, не выдержат, только подумал, как &банусь! Вишу и ногами в трещине дрыгаю, только голова наружу торчит, руками удержался. Дали руку, вытащили. Вот так и шли. Картину представь: ущелье в тайге, по нему речкин путь, но вместо реки ледник течет, и мы по нему вереницей ползём и молча, без разговоров, без смеха, как на войне, блин. А впереди Савельев идёт, от нашей группы метрах в 100 и, гад, не приближается и не удаляется от нас, всё на одном уровне. Швец и говорит:
— Вова, вот представь, если бы это был человек, который у тебя последнюю корку хлеба украл, ты бы его догнал?
— Нет, — говорю, — не догнал бы, пусть подавится, сука.
— Да ты бы собрал все силы и побежал, — не унимается Швец.
Я смотрю на себя, мне и собирать-то уже нечего, иду как автомат еле ногами двигаю. Мне там понравился один мужик из Владика, он тащил на себе своего товарища. У того вообще видимо ни сил не было, ни сознания, еле ноги переставлял, висел на нём. А тот идёт себе и идёт, так до лагеря и дотащил. Я думаю, что многие не выдержали не из-за физики, а морально. Те, кто не первый раз в этих местах, они примерно знают, сколько прошли и сколько ещё осталось, инстинктивно силы свои соизмеряют, им легче, а те, кто первый раз, им, конечно, тяжело было. Им то всё кажется, что вот-вот придём, вот за этим поворотом сейчас лагерь покажется, а его всё нет и нет.
Тащимся со Швецом за пацанами: серая куртка и синий рюкзак всё время впереди маячат. Один раз зарулили куда-то в сторону. Ущелье, по которому шли, раздвоилось. Я Павельева спрашиваю:
— Толя, может это не то ущелье?
Он мне:
— Может и не то, — и продолжаем идти дальше. Заторможенность в башках. Потом уж увидели, что речка вроде мала, повернули назад, оказалось, что правильно сделали.

Альпиниада-1985, изба Магда на стоянке

От Вьетнамки до лагеря был самый ужасный отрезок, хоть и ходили здесь не раз, чувствуется высота, дорога круче пошла, лёд и снег. Проваливались по колено постоянно, ноги мокрые. Идёшь, идёшь ничего из окружающей среды не приближается, как на одном месте стоишь. Швецкий куда-то со льда ушёл в лес, целый час его не было, своим путём пошёл парень, потом вырулил, блин! Вровень со мной появился, как шли с одной скоростью, так оба и встретились. Наконец-то появился вдали лагерный бугор. Смотрим, можно по бугру, через «шхельду» прямо к палаткам выйти, но сил уже не было, так по речке по кругу и обошли. Подходим к палаткам, Ира с Таней говорят:
— Вы-то ещё ничего, свеженькие, разговариваете, а эти пришли даже не разговаривают, Пашу в палатку втащили уже спящего.
— А я слышал, что Паша на коне в лагерь ехал при заброске?
— А, да, они внизу в коше полдня с Красильщиком лошадь у тувинца торговали, чтобы она их в лагерь довезла, за бутылку спирта что ли. Как-то уговорили, но животное их только до нижнего плато довезло и всё. Там тувинец их с лошади согнал, ему куда-то в другую сторону путь лежал. Паша говорит, всю задницу отбил, и только под конец пути увидел, что у лошади, оказывается, есть стремена. Красильщик же сзади на мягком крупе ехал.

Красноярск, 1990.

К оглавлению