Яворский Александр Леопольдович

Столбы. Поэма. Часть 33. Развалы

Развалы! Сколько с этим словом
Воспоминаний предо мной,
Не сможет ночь своим покровом
Затмить огонь священный мой,

Что сердце жжет в переживаньях.
И мысленно я с вами вновь,
Сквозь жизни тяжких испытаний
Пронесший радость и любовь.

И все, что душу молодило,
Звало и зажигало жить,
Того мне на краю могилы
Никак, никак не позабыть.

И скрипы горделивых елей,
И шум пушистых кедрачей
Сквозь грозы, бури и метели
Меня зовут под тишь камней.

И я готов, забывши годы,
Идти туда, откуда зов,
Под камня вековые своды,
Под леса говорливый кров.

Так обо мне вы, камни, знайте —
Я верю в вольную звезду,
Меня, как лето, ожидайте.
Я не забуду. Я приду.

Каких чудес я не видал в Развалах,
Чего-чего я там не находил,
Когда в скитаниях, бывало,
Туда с котомкой заходил.

Там Черепа из камня сбиты,
Их тройка рядышком стоит.
Там в стену камня точно влитый
Чудовищный, глазастый Кит.

Там к геометрии Евклида
Рисунки кто-то начертал —
Шар, конус, призма, пирамида —
Их не один хранит Развал.

На пятом, например, — Подушки
В углу забытые лежат,
И сложенные друг на дружке
На отдых путника манят.

<% image = "/Mat/Sokolenko/1/sokolenko2_34.jpg"; attr = "align=right"; %> И глядя на подушек груду,
Под феской голова стоит,
Спокойствием напоминая Будду,
Надувшись усом шевелит.

А там — пьет утка с камня воду,
Что с неба налил водовоз,
Да только не земной породы
У этой утки конский нос.

Чего тут ветер не наделал,
Чего здесь дождь не настрогал —
Одиннадцать каменьев в целом
Слились в один сплошной Развал.

И только прорвы-коридоры
Его рассекли поперек
И стены каменных заборов
Прошли на запад и восток.

То ветры с частыми дождями
Прорвали этот монолит
И нынче так он перед нами
Как ряд камней в хребте стоит.

Повсюду холода химеры
Застыли под резцом времен,
И в глубине сырой пещеры
Веками скован камня стон.

Все тихо на хребте Развальном,
Проклокчет ворон лишь порой,
Да в перезвоне погребальном
Стучится в камень капель рой.

И кедры шепчутся хвоею...
О чем? Никак не разобрать.
Их разговоры меж собою
Дано лишь ветру только знать.

Земля свой ребус начертила —
Чрез каждые два — три шага
Вот здесь копытом след отбила
Куда-то прыгнув, кабарга.

Под камнем тут помет ее же.
Все ясно, здесь она паслась
И чуткая, вся настороже,
При каждом шорохе тряслась.

А здесь вот кто-то тяжелее
Прошелся, продавив трухляк,
И брюхом целую аллею
В траве промял. Медведь никак.

А вот его игра — забава,
Он здесь бурундука копал.
Натешился, должно, на славу,
Как кошка с мышью. Правда мал

Зверенок тот и много прыти,
А вот, медведь загнал в нору
И стал копать. Никак не выйти,
Он как в чулке. Не по нутру.

А может вырвался бедняга
И дяде Пиму напоказ
Со свойственной ему отвагой
Проделал по откосу лаз.

А тот, сойдя с ума от злобы
Зря с места камень своротил —
Как можно, чтоб с его особой
Какой-то бурундук шутил!

И вот теперь, как от снаряда
Воронка. Конус свеже вскрыт.
И тут же, с этой ямой рядом
Полтонный камешек лежит.

Хозяева. Чего же скажешь?
Что захотят, то и творят,
И когти им ты не завяжешь —
Одно мгновенье — шах и мат.

Ведь тут у них свои законы.
Смотри, да в оба! Не плошай!
И все кончается без стона.
А нам все кажется — здесь рай.

Тут ад такой порой бывает,
Что трудно и вообразить.
Борьба за жизнь — вот что встречает
Того, кто хочет есть и пить.

А вот кедровки глупой дело —
Весь в шишке кусаный орех,
Как будто есть ей надоело —
Взяла и бросила на смех.

И сколько осенью бывает
Их здесь у дремлющих камней,
Они начисто выбивают
Все шишки с гордых кедрачей.

А сколько шишек собирают
И прячут про запас во мхах,
И тут же вскоре забывают
Они о тех своих кормах.

И как порою прорастают
Те шишки дружно над землей,
Такие щетки здесь бывают
Зеленых игол, как ежей.

Вот тут как раз такая щетка,
Не зная сразу не понять.
Вот так питомник, так разводка!
Кому так вздумалось сажать?

Отгадка ясная — кедровка,
Тайги забывчивый лесник.
А ловко, право — очень ловко
Пророс таким ежом тайник.

А эта шишка вот — от белки,
В ней нет орехов и копыт,
Здесь нет кедровой недоделки,
Такую бросить уж не стыд.

Не каждый год родит орехи
Пушистый, каменный кедрач,
Один — зверьков и птиц утеха,
А после — три, хоть вой, хоть плач.

<% image = "/Mat/Gorbunova/083.jpg"; attr = "align=right"; %> А шишки, спело налитые,
Поодиночке и в пучках,
Горбатые и смоляные
У мощных кедров на верхах.

А иглы! Этих игол кучи
Внизу там, у стволов лежат
И ждут годами, чтобы случай
Сюда огонь занес. Сгорят

Как спички с шумом, треском,
Не редкость по тайге, ведь, пал.
Свидетель — в почве угля блестки.
Да! Где огонь не побывал.

А вот в сторонке тоже диво —
Кому-то будто напоказ
Лежит сосновых шишек грива,
Кто их собрал поймешь не в раз.

И только на стволе, над кучей
Разгадка. Ясно и без слов —
То дятел по тайге дремучей
Наделал всюду желобок.

В них шишки носом он вставляет
И семечки из них клюет.
Потом, как хлам, их вниз бросает,
Летит, и новую несет.

Вот это — кузница у леса.
Здесь желоб скоблен, как теслом,
Здесь — пестрый дятел. Полновесно
Бьет шишки словно молотком.

Здесь дятлы всякие бывают —
Седоголовый и желна,
Но больше всех нас привлекает
Все ж вертишейка. Вот она.

Над муравьищем и в работе
Вертит подвижной головой,
Весь день-деньской она в заботе
В глуши задумчивой лесной.

А мхи какие! Наслажденье!
По коридорам мягок ход.
Тот мох, вскормленный влажной тенью
Матрацами кругом растет.

Идешь и тонешь по колено,
Не слыша собственных шагов,
И мох, как есть обыкновенный
Кукушкин лен. В краю лесов

Он всюду по ручьевым склонам
Как шаль зеленая ползет
И нет ему в тайге препоны
Там, где вода его зовет.

Но здесь особенно он тучен,
А в сочетаньи со стеной
Он так таинственно беззвучен,
Что даже жутко здесь порой.

А рядом, выше, в перевале,
Не веришь в сон иль наяву,
Нарочно будто набросали
К ногам граненую дресву.

Так разрушаются граниты,
И этот гравий вековой
Здесь мелко-намелко разбитый
Скрипит и трется под ногой.

А там над ним, в камнях повыше,
Вся в трещинах стена стоит,
И что-то наподобье крыши
Как козырек над ней висит.

Ах, как причудливы все формы
В камнях их все не перечесть,
Они без счета и без нормы
Везде, где только камень есть.

И уж особенно в Развалах,
Они на удивленье тут,
На этих отдаленных скалах
Ну как грибы они растут.

И в эти каменные мифы
Из глыб химерных и лесов,
Ручьев, трущоб минуя рифы,
Я шел тропинкой от Столбов.

Обычно через склон под Диким,
Где над ручьем сосна стоит,
Под ней, где с трепетом великим
Под осень ягодник дрожит.

Здесь тропка кончилась у лога,
Исчез и след хожалых ног,
Тайги зеленые чертоги
Замкнулись глухо на замок.

Есть ключ простой для двери этой,
Тайга подсказку даст свою.
Используй каждую примету,
А главное — поверь ручью.

Куда бежит, какой по счету,
Глубок ли лог, каков распад,
И не считай ход за работу —
Заблудишь — не ходи назад.

На помощь эхо, мхи на сучьях,
Скат муравьища, ветровал,
Все это заприметь на случай,
Я ими хаживал в Развал.

Итак, без тропки, просто дёром
Один ручей, другой ручей,
Один — направо мчится в споре,
Гранитным ложем меж камней.

Другой — поглубже — мчит налево,
Глубокий лог, холодный лог,
Под звон ручьевого напева
Я наполнял в нем котелок.

И с ним всходил к немым Развалам
Не торопясь ломая кручь,
Восторженный и чуть усталый
Когда зари последний луч

Багрел по каменным вершинам,
Тускнела тень в глухих логах,
И склон, ушедший от осины,
Шел в подвершинных сосняках.

А вот и камни между лесом.
Как вышел я? В какой Развал?
Так просто лишь для интереса,
Куда я ходом угадал?

И как нарочно Третий. Браво!
Его гостеприимный кров
Пещера. В ней очаг на славу
Пронять бродячего готов.

В отрогах Третьего развала
Пещера этих чудо-гор,
Над ровною площадкой зала,
А перед ней под склон простор.

Вид на Столбы над горизонтом,
До них Сухокалтатский лог
А тут в пещере, как под зонтом,
И в ливень даже б не замок.

А внутрь пещеры — ход глубокий,
В углу — Окно, как рама в нем,
На фоне неба там высоко
Растет лесок окна кругом.

Для дыма то окно служило,
И как труба всегда оно,
Его так сажей закоптило,
Что все он черным-черно.

А сбоку маленький притворчик,
В нем на стене ряд дыр и ниш,
В которых как в камине — корчи
Сжигал я по ночам. Шалишь,

Мне здесь не страшен холод ночи,
Под камнем жарко по ночам,
А дров здесь столько наворочал,
Гуляя буреломный хам,

Что сжечь их в лето невозможно,
Завален лесом целый склон.
И под Развалом стало бездорожно,
А чтоб пройти — обход нужен.

Пещера — чудное жилище —
И сколько дней и сколь ночей
Набрав с собою гору пищи
Я проводил бывало в нем.

Развалы крайние граниты,
За ними на восток — тайга
Без скал, легендами повитых,
Их знает разве кабарга.

И с высоты Развалов диких
Видать хребты в стремленьи ввысь,
Леса из елей, словно пики,
В их грани длинные впились.

Я, правда, был и там, признаться.
Да, то уже не те хребты!
И так как в камне наслаждаться
Уже нельзя. Той красоты

Нет больше по тайге великой,
Нет сказочных камней чудес,
Глухой, безбрежный и безликий
Царит там непроглядный лес.

И с чердаков каменьев чудных,
Глядя в тайги немой ковер,
В тиши глубоко непробудной
Вступал с самим собою в спор.

Я повторял: «За что люблю я?
Что в этих я камнях сыскал?
Зачем, зачем собой чаруя
Гранит меня застолбовал?»

Ужели нет на белом свете
Красот, как только камень — лес,
Ужели только наше, это
Дороже всех земных чудес?

И с чем сравнить, не представляю.
С Кавказом? С Крымом? Не бывал.
И глядя вниз припоминаю
Все, что я видел, что читал.

И где я с тишиной встречался,
Где сам бывал, слыхал когда,
И я невольно замечтался,
Как мне счастливила звезда.

И с морем сравнивать не смею —
Морей я тоже не видал,
И страстью к ним я не болею,
Но вал я все-таки знавал.

Ему в низовьях Енисея
Себя с восторгом я вверял,
Мой катер «Альфу», как пигмея,
Он над собой, урча, вздымал.

И волны через нас летели,
Сбивая наш небыстрый бег,
Мы миновали банки-мели,
Но вал нас выкинул на брег.

Любил я проплывать пороги,
Ища фарватер меж камней,
Он тут всегда особо строгий,
Здесь силы в веслах не жалей.

И я ее жалеть не думал
И правил, греб, пловец же я,
И по порожным по бурунам
Сплывала утлая ладья.

Пожар тайги с лесным повалом
Я испытал, да и не раз
И в удивлении немалом
Спокоен был как на показ.

Мороз испытывал немалый —
Мозг стынул, холодела кровь,
Но одинокий и усталый
Я шел и нес с собой любовь.

И доходил всегда до места,
Всегда довольный сам собой,
Что я не из плохого теста
И не какой-нибудь гнилой.

И вспомнил я грозу на Диком,
Рев ливня, грохот громовой,
Раскаты эха, гул великий.
Но я был счастлив. Боже мой!

Погас костер, подмокли спички,
Промок до нитки, до костей.
Ну что же, это по привычке,
Под солнцем будет потеплей.

И от стихий уйдя к покою,
Его искал в безбрежиях озер,
Что зеркалом застыли и собою
Отображали тихий неба взор.

Или задумчивые склоны гор высоких
Зеленых в них затишинах лесов,
И облаков вверху недвижных и далеких
Всевидящих барашков-облаков.

Иль степь, одетую покровом белоснежным,
Застывшую без грани там вдали,
И безмятежно спящую под нежным
Теплящим саваном снегов земли.

Но больше сравнивать объектов не хватало,
Я страшно беден здесь, судьбою обойден,
Я редко где бывал и страшно мало
Видал чужих, иных сторон.

И не с чем сравнивать, оно и несравнимо,
И лежа наверху камней,
Я долго всматривался в вид любимый
Тайги красавицы моей.

А тишина! Недаром полдень это.
Так хорошо, спокойно и тепло,
И ветерок заспался, видно где-то,
И всю тайгу под солнцем развезло.

А над тайгой, далеко где-то,
Кукушки голос слышу как во сне,
И однотонно недопетый
Он прорывается в мертвящей тишине.

Проходят долгие минуты ожиданья,
Настороженный слух ничто не шевелит
Минуты сладкие покоя и мечтанья...
Один. Гранит и я. Я и гранит.

И снова где-то далеко-далёко
Вновь слышится кукушки грустный зов,
И сердце затаив, вздохнув глубоко,
Я слушаю ее, понятную без слов.

Вот это-то и нравится в Развалах,
Ничто не нарушает тишины
И не пугает на заснувших скалах
Их сказки, чудеса и сны.

В небытие полет, переключенье
От бурных, не щадящих дней,
Здесь все, как будто бы, забвенье,
Здесь у прекрасных дорогих камней.

Вот это отдых, отдых настоящий,
Какой курорт в сравнение пойдет,
И воздух здесь животворящий,
Когда тайгу под солнцем развезет.

И воды по ручьям кристально чисты,
И холодны они, и как нигде вкусны,
И запоздалые цветы черемухи ветвистой
Душисты, нежны хоть и не крупны.

Все здесь особенно, и все прекрасно,
Все радует и увлекает взор.
Развалы вовсе не напрасно
Являются красою здешних гор.

Здесь творчество природы узнаю я,
И отклик на него в себе ловлю,
Созвучие всегда во всем ищу я,
И находя — я как свое люблю.

И мне понятны горы, скалы, дали,
Тайга нарядов всех и всех времен,
Зеленых мхов и снега шали,
Что создают ее обычный тон.

И в эти камни я стремлюся,
Чтоб отдохнуть от бытия,
Молчанья их я не боюся,
В нем отдых моему стремительному я.

Пусть тучи мокнут надо мною,
А гром гремит над головой,
Я к вам с подругою сумою
Ползком, а доберусь пока живой.

Так обо мне, Развалы, знайте
Я верю в солнце и звезду,
Меня в последний ожидайте,
Я не забуду, я приду.

14.01.46

Author →
Owner →
Offered →
Collection →
Яворский Александр Леопольдович
Павлов Андрей Сергеевич
Павлов Андрей Сергеевич
А.Л.Яворский. Столбы. Поэма

Другие записи

Гости. 08. Башмачник и Художница
Всё чаще вспоминается мне один обычный день на Столбах. Конец августа или начало сентября, тепло и сухо. Налазились с подругой и пришли к Четвёртому со стороны Окна в Европу. Там сейчас столик и лавочки, а тогда просто камешки. Устроились, достали перекус. И вдруг охватило меня ощущение покоя и гармонии, так хорошо...
Край причудливых скал. 4. "Столбизм" в период с 1910 по 1920 год
После 1910 года «столбизм» разросся с новой силой и принял форму устойчивых коллективов, носивших название «компаний». Компании выбирали себе названия, избирали руководителей, вырабатывали уставы. В этот период возникли «Фермеры», «Беркуты», «Волки»... Был даже создан коллектив под названием «Вольные», во главе которого стоял политический ссыльный...
Байки от столбистов - III. Партийные истории. Что нам стоит...
В конце 70-х я был директором спортивной школы и тренировал сборную края по санному спорту. Тогда в СССР саночники были немногочисленны и диковинны; чемпионаты же проводились, медали и зачетные очки раздавались щедро, а, как известно, партийные секретари к спортивным успехам относились ревниво: очки и медали им как будто бы вменялись в план соцобязательств...
Как мы судили
Благодарю судьбу за то, что с 1945 г. живу в Красноярске, а с 1950 г. связан со «Столбами». В эти годы на скалах заповедника начиналось спортивное скалолазание. Если были соревнования, значит, были и люди, которые обеспечивали их проведение и судейство....
Feedback