ЮБИЛЕЙ

Серебряная гитара

В начале лета 1960 года оборудовали наши ребята стоянку «Олимп» за скалой «Очаг» (к югу по гриве от Второго Столба). Компания подобралась дружная и очень разнообразная. Объединяли всех любовь к скалам, жажда приключений и, конечно, принадлежность к столбовскому братству, пусть даже не совсем осознанная в наши юные годы...

А еще любили мы музыку во всех ее видах: были у нас свои гитаристы, были запевалы (такие как Нина Резвова). Песни мы исполняли всей компанией, аккомпанируя себе на всем, что под руку попадется... Думаю, что такое происходит во всех столбовских компаниях с небольшими вариациями. Кто-то принес на «Олимп» патефон. Другие натащили пластинок. Репертуар был разнообразный: русские народные песни, танцевальные мелодии — вальсы и танго, романсы, ну и так далее. Самой любимой была пластинка «Серебряная гитара». Слушали ее часто, а она не надоедала. Обычно, отправляясь встречать рассвет, брали с собой патефон, поднимали его на Второй Столб и встречали рассвет под музыку. Постепенно патефон перекочевал на «Грифы» вместе с «Серебряной гитарой», да там и остался. Иголки затупились, новые забывали принести, но выход нашли: обжигали спичку, вставляли вместо иглы и слушали. Какое-то время звук был даже чище, чем со стальной иголкой, потом спичка тупилась, и начиналось шипение. Вставляли новую спичку и снова слушали. Но, как писал Андерсен, — всему прекрасному на свете приходит конец. На пластинку то ли сели, то ли наступили и выломали край. Остальные менее любимые пластинки постепенно постигла та же участь. Да вдобавок лопнула пружина у патефона. После этого пластинки и «Серебряную гитару» запустили со скалы в качестве летающих тарелок, соревнуясь, какая дальше улетит. А патефон разобрали, оставили только изогнутый рупор. В него дудели со скалы весной и осенью. А маралы с противоположного склона отзывались на этот рев — что-то в нем было родное для них.

Недавно услышал я по радио мелодию «Серебряной гитары». Вспомнились рассветы на вершинах Столбов, наша веселая лихая компания, наши песни — и стало светло на душе и немного грустно.

P.S. Сейчас мы признаем свою вину перед заповедником «Столбы» за запуск «летающих тарелок». Но тогда мы были еще очень молоды, а пластинки так красиво планировали над тайгой!

Музыкальная пауза

Сидели мы на «Грифах» сырым октябрьским вечером. Шел дождь со снегом, дул холодный ветер, погода была мерзкая. Поужинали, пора бы и песни петь, но не было главного — гитары. Ее должен был принести Удав — Николай Молтянский, а его все не было. Наконец, он появился весь взъерошенный и взбудораженный. Сует всем под нос какую-то палку и вскрикивает: «Вот! Вот!» — а больше ничего сказать не может. Успокоили его, напоили (чаем) и, наконец, он смог связно рассказать, что с ним было...

Подходил он к «Грифам» по верхней тропе, нес гитару на веревочке через плечо под штормовкой, чтобы не мокла. Но, видно, взял правее от тропы, а там у нас скалки небольшие, метра 3-4 высотой. «Вдруг, — говорит, — чувствую, что не иду, а лечу». Полет закончился приземлением головой в гитару. Гитара — вдребезги. Уцелел только гриф, который он нам и предъявил сгоряча. Вот и была у нас в тот вечер музыкальная пауза.

P.S. Почти через 40 лет Алик Резвов сказал: «Гад! Сломал мою гитару! Такая была хорошая!» — и с досадой высморкался.

Полным полна коробочка...

Как-то в начале лета ночевали мы с Колей Молтянским на скале над стоянкой «Олимп». На высоте метров 10-12-ти там ровная площадка и растет большая сосна. Залегли мы в спальниках на площадке, а чтобы во сне не свалиться вниз, обвязались концами веревки и закрепили ее за сосну. Утром спросонья слышу рев мотора, потом он удаляется и затихает. И тут дикий мат с чиханьем вперемешку. Просыпаюсь окончательно, высовываюсь из спальника, смотрю — все кругом в чем-то белом, Колька сидит и отплевывается, продолжая возмущаться матом. Оказывается, пролетал над нами вертолет и поливал тайгу дустом для травли клещей, а Коля спал, разинув рот, ему и налилось дуста под завязку. Меня это рассмешило, и я от хохота свалился прямо в спальнике со скалы. Хорошо, что привязался заранее, а то было бы не до смеха.

Первомай на Грифах

Еще с давних советских времен на Грифах праздновали Первомай. Политику, правда, сюда не впутывали, просто отмечали приход весны. Флаг вывешивали на Крепости. Сначала он имел красный цвет, потом — зеленый, (как объяснял Виталя Федоров зеленый — цвет природы; остряки же утверждали, что это — зеленое знамя исламистов). В конце концов, тот же Виталя соорудил на Крепости 8-метровую мачту и, теперь, ежегодно поднимает на нее белый флаг, а на нем — три яйца на сковородке. И сковорода, и яйца — золотого цвета. Сам при этом утверждает, что это эмблема Рерихов: тройное единство чего-то с чем-то.

Главное, что праздник всегда проходит весело. Программа отрабатывалась не одно десятилетие. Пока мы были молодыми, обязательны были этапы: горнолыжный; скальный; трос в двух видах — низкий и высокий. Само же празднование Первомая включало в себя проход по скалам Большой Медведицы от Грифов до вершины Крепости (если погода позволяла). На Крепости устраивался концерт с игрой на подручных инструментах. Так что подъем флага проходил под залихватскую музыку.

Но это было днем, а с утра все шли на слаломную трассу и рубились на ней, пока снег не раскисал. Тут же переходили на трос. Кто шел по низкому (0,5-1 м над землей), кто по высокому (4-5 м). Страховку не пристегивали — сваливались в глубокий снег; было мягко.

Скальная же часть растягивалась на два-три дня. На Крепость вешали трассы метров по 40-50 и ходили на время. Потом подводили общий итог и определяли победителей во всех видах.

Был и такой вид: на плоской вершине Крепости прокладывалась трасса — кольцо длинной метров 50 — включались сюда плоские скальные стенки (подъем-спуск), а с отдельных стенок — прыжок на рядом стоящее дерево (был шанс промахнуться), соскальзывание с него с уроном для штанов, и дальше по кольцу.

Вечером, как всегда, песни под баян и гитары, ну и прием внутрь небольшой дозы разных напитков, чисто символический.

В соответствии с правилами техники безопасности выделялся дежурный (полностью трезвый), который укладывался спать на полу у порога; и когда кто-то ночью по своим делам выходил из избы, дежурный, не просыпаясь полностью, совал ему в руки конец веревки, чтобы тот обвязался. Другим концом дежурный был обвязан сам. Так что страховка была надежная.

Владимир ДЕНЬГИН

Хлебный ларь

Вдоволь полазив по скалам, побродив по живописным таежным местам, мы возвращались в избу. По дороге встретили своих товарищей с группой гостей. Поспели как раз к ужину. Гости с любопытством оглядывались: столешница, сбитая из досок, подвешена к потолку на цепях, по краям — лавки, у стены на столе стоит хлебный ларь. Хозяйка по кухне разлила по мискам суп. Аппетит у всех отменный (и рюмочка легкого вина в жилу). Шутили, балагурили, беседовали о делах насущных. Вдруг одна из девушек взвизгнула и удивленно уставилась на хлебный ларь.

— Чего испугалась, красавица?

— Мне показалось, будто крышка шевелится — смущаясь, поведала она.

— Да там же только хлеб! Неужели мыши завелись?

Гостья приподняла плотно пригнанную крышку, заглянула внутрь, и почти сразу захлопнула, отпрянув в недоумении.

— Там кто-то лежит! Он мне подмигнул, — молвила она.

Все уставились на хлебный ларь — он такой маленький.

— Да вы не бойтесь, это, наверно, наш мальчик туда забрался, и там уснул. Вы зря его разбудили, — пояснили хозяева.

Крышка медленно приподнялась, отъехала в сторону и появилась бородатая голова. Ближайшие к ларю гости отпрянули от стола.

— Ну, че за дела?! — рявкнула голова. — Спал, не мешал никому, и на тебе! Пришли, шумите, посудой гремите. Наверное, жрете, а почему без меня?!

Произнося это, он не торопясь, выпрямился, пока не встал во весь свой немалый рост. На красивом, мускулистом теле кроме плавок ничего не было. Мальчика усадили на место. Вокруг шеи повязали сопливчик. С полки достали миску на полведра, солидную ложку и кружку. Хозяйка наполнила посуду едой. «Малыш» блаженно заурчал. Все понемногу успокоились и продолжили трапезу. Пошвыркивая чай из объемной кружки, жмурясь от удовольствия, великовозрастный дитятко распевно изрек::

— А вот, опосля ужина, будем кино бесплатное смотреть.

— А, что за кино? — поинтересовался один из гостей.

— Да обычное кино, с незатейливым сюжетом: кто не залезет в ящичек, где я спал, тот получит десять ударов калошей по любимой попе. Мероприятие это традиционно-принудительное, не терпящее возражений. Ущерб невелик: ну, хром кое-где треснет, или посинеет на месяц — все это мелочи.

Еда как-то сразу потеряла вкус. Дальше действие разворачивалось стремительно и очень смешно. Не буду описывать подробности, но визгу, писку и хохоту в тот вечер было предостаточно. Всю ночь в темноте охали и кряхтели, посмеиваясь от полученных наслаждений, гости.

Воспитание непослушных

Вечерело. Под обрывистой высокой скалой, на поляне у родника расположилась на ночлег пришлая иногородняя компания, в количестве сорока человек. Устраивались основательно и капитально: ближайшие елочки полегли под топором и стали настилом под палатки; из леса тащили бревна для стоянки; кучи хвороста складировали у костра. Подошли двое мужчин, сделали замечание, напомнили, что это заповедник. Компания проигнорировала сказанное.

Ночь сгустила сумерки. В костре трещали дрова. Из подвешенных ведер и котлов плыл ароматный запах. Вдруг отблеск пламени осветил неторопливо подходящего к костру человека. Это был абсолютно голый субъект с косматой гривой черных волос и свирепым лицом. Нечленораздельно рыча, он воинственно взмахивал руками. Толпа оцепенела. Дикарь остановился, залихватски крикнул. Побил себя по груди и исчез в темноте.

Прийти в себя после увиденного туристам удалось не сразу — только металлический скрежет вывел их от оцепенения. Сверху, из кромешной тьмы на свет огня спускался полуголый «Тарзан», жестикулируя руками в верхонках и дрыгая ногами в валенках. Ловко подпорхнул к костру, схватил ведра с вареными курами, и очень быстро стал подниматься вверх, растворяясь во мраке.

За спиной у собравшихся что-то глухо и утробно рявкнуло. На поваленной колоде восседала одетая в рванье образина. В руках у него (нее) был внушительный кол. Чудовище то поднимало кол над головой, то с силой опускало его на землю, Голова вращалась вправо-влево, словно вот-вот оторвется. Свистя и улюлюкая, дитя тайги зашлось в припадочном экстазе. Подскочив к палатке, в два удара повалило ее и двинулось на толпу. Весело горящий костер вдруг зашипел и почти погас. Поднялся визг и рев. «Леший» исчез в тайге. Рядом с поляной со свистом и треском ухнуло большое дерево.

Утром, спустившись за водой, грифовцы обнаружили остатки наскоро свернутого лагеря, да тлеющие головешки костра.

Дмитрий ГУДКОВ