ДОСКА ПОЧЕТА

Здесь был Петя

Кузнецов Петр Валентинович. Родился 19 мая 1958 года. Альпинизмом начал заниматься в 1978 году. МС СССР с 1989 года. Трехкратный чемпион СССР, многократный призер первенства России.

Скальное восхождение шестой категории сложности: Ушба С+Ю; Шхельда; Чегем; Тютюбаши; Гиреч; Ерыдаг; Свободная Корея (первопроход); Асан (первопроход); Аксу.

Высотные восхождения: п. Победа; п. Хан-Тенгри; п. Коммунизма (2 раза); п. Корженевской (2 раза); п. Ленина (5 раз); Эльбрус (15 раз). Гималайские вершины: 1991 год — Чо-Ойю по новому маршруту (до 8000 м); 1992 год — Дхаулагири; 1996 год — Эверест по новому маршруту; 1998 год — Эверест по классике (до 8600 м); 2001 год — первопрохождение на в. Лхоцзе-Средняя (8414 м), последний неприступный восьмитысячник планеты

— Петя, какими спортивными достижениями ты можешь похвастать?

— КМС по скалолазанию, МС по альпинизму, 1 разряд по лыжным гонкам (даже, как-то выполнил КМСа, но не оформил), 1 разряд по многоборью ГТО. Люблю поиграть в волейбол, баскетбол, а вот футбол мне не нравится.

— Ты говоришь «разряды не делал», — это похоже на правду: вот сидит передо мной скромный Петя, так многого достигший и всего лишь мастер спорта.

— Ну, это так и есть. Дело в том, что как-то мы выполнили нормы МСМК и подали документы, но нам их вернули. А я в тот период жил в Москве, и, вот, звонит мне из управы человек и спрашивает, мол, почему ты не оформляешь документы на МСМК? Я говорю: «Как не оформляю? Вы ведь мне их вернули!». А он говорит: «Это же красноярцам вернули, а тебе-то мы оформим». Я говорю: «Не, ребята, так не пойдет! Как я потом буду смотреть в глаза своим же ребятам?». Вообще, я подсчитал: я уже 2,5 раза МСМК и, вот сейчас, на заслуженного подали. Но наверно опять вернут, потому что я снова живу в Красноярске.

— Будем надеяться на лучшее. А как ты увлекся альпинизмом?

— Я с Алтая. Рос в деревне. Не было ни школьных кружков, ни секций. Поэтому, почти до 19 лет спортом вообще не занимался. В 76 году приехал в Красноярск-26 (Железногорск), попал в нормальную среду. Друзья привели меня в избу на Кантате. Рядом с нашим городом есть Кантатское ущелье, названное так по названию реки Кантат. На протяжении километров двадцати по берегам реки есть приличные скальные выходы. Склон, где круче, где положе, но есть участки интересные. Со Столбами, конечно, не сравнить, метров 12-15 по высоте. Также, как и на Столбах, в окрестностях скал стоят избы. Их много, больше, чем на Столбах. Раньше, в конце 70-х, их было более 20, теперь меньше. Это не заповедник, не заказник, а лесничество. Есть охотничьи избушки, есть избы для любителей отдыха на природе. Так что началось все с того, что очень мне понравилась та изба, коллектив людей. Потом Вячеслав Воробьев — руководитель городской секции альпинизма и скалолазания — привлек меня к занятиям скалолазанием. Поначалу как-то не очень у меня получалось. С самого начала я в секции самый слабенький был. Самый такой дрыщ. Раз пять подтягивался, отжимался тоже меньше всех. Это меня очень огорчало. Наверно, сыграло самолюбие: как это я хуже всех! Стал заниматься серьезно. Если нужно было подтянуться всем по 10 раз, я старался подтянуться раз 11. К концу лета 77 года выполнил 1 разряд по скалолазанию. В следующем году стал КМСом. Тем же летом поехал по горящей путевке в альплагерь, в «Джайлык» на Кавказе. Съездил — понравилось. Сначала не рассматривал альпинизм как серьезное занятие, но постепенно меня это засосало. Нравились мне скальные восхождения, потому что была хорошая скалолазная подготовка (я даже несколько раз чуть МС по скалолазанию не стал). Года через три после начала занятий я стал лидером команды Железногорска. Выступали на ЦС ФИЗ (первенства закрытых городов), сейчас это называется «Атомспорт». В 85-м выполнил норматив КМС по альпинизму. Впервые на соревнованиях российского масштаба выступил в 1986 году. В скальном классе. Лазили мы на п. Доллар. Руководил командой красноярцев Хороших Александр. Заняли второе место. Нас заметили и пригласили в сборную РСФСР: меня, Пушкарева Семена, Сметанина Николая (и дальше я выступал в составе сборной России, а если быть точным, то в чисто красноярских экспедициях участвовал лишь дважды: на Эвересте в 96-м и на Аксу). В 1987 году на чемпионате СССР наша сборная заняла 2 место. Но уже на чемпионате следующего, 88 года, в техническом классе мы стали первыми. В 89 году, в серии восхождений (за 20 дней нужно было сделать как можно больше маршрутов), нам тоже посчастливилось занять 1 место. А потом задумались над тем, что в скальном и техническом классе мы уже побеждали и можно выступать постоянно и быть в призерах. Но стал вопрос: «А что дальше то?». И, практически, половиной команды решили попробовать себя в высотном классе. Было интересно узнать, как будешь себя чувствовать на высоте, и что это такое.

— Ну и как ты переносишь высоту?

— Нормально переношу. Но это, наверное, от природы дано. Главное — правильно акклиматизироваться. На этапе акклиматизации возможна тошнота, рвота, головная боль. А дальше неприятность одна, но она неизбежна, — любое движение на высоте приходится делать очень медленно. Во-первых, из-за недостатка в атмосфере кислорода затруднено дыхание. Во-вторых, клетки тела плохо снабжаются кислородом, поэтому сильно мерзнут, особенно конечности, и, чтобы не обморозиться, приходится одевать на себя много одежды, — а это лишний вес. Плюс тяжесть кислородного оборудования. Некоторых посещают «глюки»; кто начинает что-то слышать; кто забываться: к примеру, мимо лавина прошла, а ты думаешь: «Вот, хорошо бы там оказаться!» — настолько устал, что хочется побыстрей отмучиться. Звуковые галлюцинации меня посещали на Эвересте в 96-м. На вершину я выходил первым, в одиночку и, возможно, из-за шуршания одежды, скрипа снега, шума ветра постоянно казалось, что кто-то меня окликает. Много раз оборачивался, — никого не приметил. Еще на высоте у меня голос пропадает, по рации неудобно общаться. Вообще на каждого человека высота действует по-разному. И в каждом горном районе она ощущается по-иному. Ну, взять ту же снеговую линию. У нас это одна высота, а в Гималаях эта отметка выше на километр. Высота чувствуется, в основном, при подъеме. При спуске все неприятные ощущения проходят. Хотя, припоминаю, после экспедиции на Эверест 96 года были последствия . Приехали сюда. Как будто не плохо себя чувствую. А как залез на Такмак, подошел к краю, — и словно скала закачалась. Это не головокружение было, не боязнь высоты, не психологический срыв, а последствия кислородного голодания. Длилась такая неприятность где-то с полгода. Возможно, могут быть и другие осложнения от пребывания на высоте, ведь недаром же высоту более 8000 м называют «зоной смерти» (8000 м — это, наверно, уровень для Пети, а по литературным источникам «зона смерти» начинается с 6700 м. — Ю.Б. ). Клетки мозга, если к ним затруднен доступ кислорода, отмирают.

— Чем отличаются скальные восхождения от высотных?

— Скальный класс — это значит, стоит стена какая-то, а чаще скальный массив, практически нету льда. С определенными правилами команды забираются наверх. Кто быстрей, кто больше баллов заработал, тот и выигрывает. А высотный альпинизм может быть и не такой сложный технически, но там большое влияние оказывает фактор высоты. И, бывает, чемпионы в скальном классе очень плохо себя там чувствуют. Хотя, стены встречаются и в высотном альпинизме, например, п. Хан-Тенгри или п. Коммунизма. Восхождения до высоты 4250 считаются совершенными в скальном классе, до 6500 — в техническом, а выше — это высотный класс и высотно-технический. Высотные восхождения более развернутые: надо лезть и в кошках по льду, по снегу, и по скале пройти. Нужно постоянно переходить с одного рельефа на другой. Этот вид сильнее раскрывает твои возможности, а скальный — более скоростной вид альпинизма.

— Правда, что высотный альпинизм — спорт более зрелых людей?

— Скорее всего, — так. Во-первых — люди больше дружат с головой, во-вторых — у них меньше пластичности, которая очень нужна в скалолазании или в скальных восхождениях. Чтобы занимать хорошие места и показывать супер-результаты, скальным альпинизмом нужно заниматься лет до 40 (хотя есть и уникумы, тот же Балезин, например), а высотным — лет до 50. Я думаю еще походить лет 10-15, а там — посмотрю.

— Риск в альпинизме неизбежен. И такая привычка постоянно рисковать, она не опасна? С ростом спортивного уровня, возрастает ли потребность риска?

— Занятия альпинизмом опасны больше на начальных этапах, когда человек вроде как физически здоров, у него есть желание, стремление куда-то вырваться, но он еще не готов технически и не ощущает эту опасность, которая всегда присутствует на горных рельефах. Думаю, что все-таки бьются больше до первого разряда. Я не считаю, что со мной не может ничего не случиться, но у меня есть опыт. Благодаря ему я могу что-то просчитать. Хотя вероятность несчастного случая всегда присутствует.

— Какие-то травмы были?

— Как-то падал. Было это еще на первой то ли четверке, то ли пятерке. Пролетел совсем немного, метра три. Ударился коленкой. Потом забыл. А года два назад эта коленка заболела. Наверно, — последствия той травмы. Обморожений не было. Еще два раза «ловил» головой камни. Первый раз на первом своем чемпионате СССР, где-то на середине маршрута. Но, все-таки, гору пролезли. А во второй раз — на Чо-Ойю.

— Профессиональные болезни альпинистов.

— Геморрой. Наверно, он появляется не только от переохлаждения и поднятия тяжестей, но и от разреженности воздуха. Потому что были случаи, когда такая болячка привязывалась к людям, которые выше базового лагеря не поднимались (5300 м). Еще бывает радикулит и прочие болезни, связанные с переноской тяжестей. Простудные заболевания и болезни верхних дательных путей. Болезни сердца. Ну, и обморожения, но это скорее из разряда травм.

— Возможно, я задам очень жестокий вопрос. Скажи, в твоей команде были случаи с летальным исходом?

— Был, но как бы не совсем в моей команде. Это случилось на Чо-Ойю. Нас было три группы. И врача, Юру Гребенюка (по-моему, он был из Перми) во время спуска ударило камнем по голове. Были случаи, когда во время спасаловок таскали и травмированных, и погибших, но так вот, чтобы прямо кого-то из моих товарищей, нет.

В 96-м году, во время нашего восхождения на Эверест красноярской командой, получилось так, что выйти на последнюю ночевку перед штурмом вся команда не смогла, а поднялись только два человека: я и Саша Бекасов (остальные остановились на ночлег ниже). Нам же, чтобы не спускаться вниз, пришлось искать место, чтобы переночевать, и мы пошли проситься в первую же попавшуюся палатку. Это оказалась палатка участников совместной австро-венгерской экспедиции. Долго пытались их уговорить, — они по-английски изъяснялись плохо, мы — тоже, если не хуже. Устав от переговоров, я решил, что палатка довольно просторная, а их всего два человека и просто залез на пролом. А Саша пошел и нашел другую палатку. В итоге он ночевал с японцами, а я, вот, с этими австрийцами. Один из хозяев палатки спал (немного там шевелился), второй, опять, что-то пытался мне объяснить. В конце концов, я понял, что тот, который лежит, очень серьезно болен. И всю ту ночь, с 18 на 19 мая (а это ночь как раз перед моим днем рождения) мы ему постоянно вкалывали какие-то лекарства, делали массаж, переговаривались с базой по рации... Но, часа в четыре этой совершенно бессонной ночи, Врашек умер. Скорей всего это был, все-таки, венгр. Вот... И уже по нашему возвращению с вершины, 21 числа, вместе с англичанами, мы похоронили Врашека (нас об этом попросили по рации австрийцы).

— Как выглядят похороны на высоте?— Нас попросили завернуть его в спальник, упаковать в палатку, в которой он умер (и в которой две ночи еще Гриша Семиколенов прожил) и завалить камнями. А вообще, на высоте хоронят по-разному. Иногда умерших сбрасывают в трещины. Вот в 92 году, на Дхаулагири, наша команда была совместная: пять русских и пять немцев. В один из выходов один из немцев плохо себя почувствовал и ночью во сне умер. Для того чтобы его похоронить, нам пришлось к нему подниматься. Земляки попросили завернуть его в спальник, в палатку и сбросить в трещину в сторону нашего лагеря. Среди россиян такой способ захоронения не практикуется, во всяком случае, я об этом не слышал. Все-таки надеемся, что когда-нибудь появится возможность спускать погибших с высоты и хоронить внизу. Поэтому, чаще всего, альпинисты забивают крючья в скалу где-то на видном месте, упаковывают тело и привязывают его веревками. Тут единственная проблема в том, что даже на такую высоту залетают птицы и могут расклевать тело. Птицы, кстати, на восьми тысячах только так летают, и выше летают.

— Зачем ты ходишь в горы?

— Болезнь, наверно, такая. Тянут они. Бывают моменты, когда спускаюсь крайне изможденный, усталый, и думаю: «Зачем это мне все нужно?». А немного отдохну, несколько дней, и хочется снова в горы.

— О планах будешь говорить?

— Планов громадье. И мечта есть — северная стена Эвереста. Но, чтобы такую задумку осуществить, нужна очень большая команда, человек 20-25, потому что серьезная ожидается работа. Трех-четырех групп слишком мало — перерывов в обработке маршрута не должно быть. Нужно собирать очень сильный состав. И одним регионом не обойдешься. Мы надеемся, что наш руководитель восхождения на Лхоцзе Виктор Козлов (он из Москвы) сможет организовать такую экспедицию.

— Как Петя вливается в чужой коллектив?

— Я, вообще, с детства человек замкнутый, с незнакомыми людьми схожусь не очень быстро (хотя, с другой стороны, и не конфликтный). Сейчас мне проще — помогает известность, особенно после восхождения на Лхоцзе. Меня узнают на улице, в магазинах, подходят, здороваются.

— Бывает, легионеров приглашают для черной работы: провешивание веревок, протаптывание следов, а на штурм идут организаторы, они же и пожинают плоды успеха. Как тебе удается дойти до вершины?

— Такое мнение существует, но не всегда такое происходит. Об экспедиции на Лхоцзе я бы такого не сказал. Все нормально работали. Хотя, не переходя на личности, скажу, что были люди, которые при минимуме затрат и на вершине побывали. То есть, сами себя несли, — и хорошо.

— Почему красноярцы, участники экспедиции на Чо-Ойю, не смогли подняться на вершину?

— Организатором экспедиции была ФА России и Союз альпинистов России, руководил ею Ефимов Сергей. Из 12 человек команды, красноярцев было четверо: Захаров Николай, Лебедев Владимир, я, Миллер Ира. Еще в нашей группе был свердловчанин Тимофеев Сергей. Практически, 70% маршрута обработала наша группа. В том числе и самую сложную часть маршрута — Провал смерти. До него доходили несколько экспедиций, смотрели, решали, что они хотят еще жить и возвращались. А мы его обработали. Но нам не повезло, у нас сгорела палатка, и пришлось спускаться вниз на отдых, а потом времени не хватило подняться на вершину.

— И Ира обрабатывала маршрут на общих основаниях?

— Она, конечно, не обрабатывала. Есть женщины, которые сами обрабатывают, но таких единицы. А в основном, мужики работают, а женщины если и несут, то полегче — мужики стараются их разгрузить. Любая команда имеет или одного или двух лидеров, которые обрабатывают маршрут, а остальные лезут следом и несут грузы. (Исключение составляла наша сборная на чемпионатах Союза, там весь состав был абсолютно ровным: любой человек, в любой момент, по любому рельефу, любой маршрут мог пройти.) Понимаешь, в том году на отборках было человек двадцать (в том числе три или четыре женщины), и по физической подготовке некоторые были сильней Иры, но когда открыли так называемый «гамбургский счет», — кто бы с кем хотел идти, Ирина вошла в состав 12-ти. Для команды важны не только физические данные человека, но и его коммуникабельность. Может быть, даже, в первую очередь коммуникабельность. Я не скажу, что женщина может работать наравне с мужчинами (хотя Ира очень сильная альпинистка), но по другим параметрам она чаще выигрывает.

— Почему красноярцы не поднялись на вершину Эвереста в 98-м?

— Той экспедицией руководил Седусов Борис из Перми. В ней был 21 человек. Четверо американцев (двое тогда погибли), француз, эстонец, россияне: по четыре человека из Красноярска, Свердловска и Ленинграда. Сначала мы шли первыми и обрабатывали маршрут, затем, на отдых, спустились вниз, а потом нам не хватило времени, чтобы подняться на вершину.

— То есть, случайно, получалось так, что в совместных гималайских экспедициях участники из Красноярска шли всегда первыми. И иногда им удавалось успеть отдохнуть и подняться на вершину, а, иногда, не удавалось?

— Да.

— Как ты оцениваешь перспективу красноярского альпинизма?

— Раньше было все просто, потому что был профсоюзный спорт. Нужно было заплатить 40 рублей за путевку в альплагерь, купить билет на дорогу и считать себя начинающим альпинистом. Сейчас все гораздо сложнее в денежном плане. Но альпинизм был, есть и будет. Но насколько массовым он будет, загадывать не берусь.

— Советы молодым.

— Как можно больше участвовать во всех проводящихся мероприятиях, показываться. И если у тебя будет хороший уровень — тобой заинтересуются. Особенно обращать внимание на функциональную подготовку, т.е. выносливость.

— Расскажи, как ты тренируешься.

— Где-то за месяц-полтора до выезда в горы начинаю более активно тренироваться. В первую очередь делаю упор на физической подготовке. Хотя и про техническую не забываю. Но тут надо учитывать, какой маршрут предстоит, какая экспедиция, сколько гор нужно пройти. Если дело происходит зимой, я хожу на лыжах, причем, предпочтительно, по целине и по пересеченной местности. Для технической подготовки лажу по скалам, работаю со снаряжением, лажу по льду в кошках. Летом бегаю кроссы. За неделю километров до 90 получается.

Обычно, в период межсезонья, я занимаюсь подвижными играми в залах, хожу на лыжах в избу. До нашей избы можно добраться тремя путями: на машине за полчаса + 15 минут пешей ходьбы; пешком напрямик — 11,5 км; по горам км 19-20. Я предпочитаю третий путь. Летом бегаю по пересеченной местности, но, если честно, не люблю я кроссы, — ощущение такое, словно внутренности перетряхиваются.

Раньше летом все выходные мы проводили на Столбах. Приходили в пятницу вечером, а субботу и воскресенье лазили по трассам. За два дня получалось около 1500-2000 метров. На Культурных Столбах за день успевали пройти по большому кругу. Стоянка у нас была под Рукавичками. Завтракали, выходили часов в девять. Шли мимо Третьего Столба (чаще всего мы на него не поднимались); забирались по Баламутам на Четвертый Столб; на Перья залазили двумя-тремя ходами; на Деда поднимались по одному-двух ходам и шли на Первый Столб. Там лазили подольше — много времени уделяли хитрушкам. Потом, — на Второй. Зимой ходили на лыжах. Например, с Китайки, через Дикие Столбы, до Культурных.

— Как нужно одеваться во время высотных экспедиций?

— Я беру на восхождения несколько поларок, два-три слоя (от сотого до двухсотого-трехсотого). Потом, естественно, Gor-Tex, — эта ткань не продувается, «дышит» и не промокает. Сейчас появился Winblok, но он не настолько эффективен. Ну и обязательно пух: рукавицы, спальник и куртка. Немаловажная деталь — карманы. Они должны быть удобные: под рацию, под фотоаппараты... Три слоя рукавиц: перчатки поларовые, варежки и, сверху, пуховые или тунселейтовые рукавицы. В общем, чем больше теплых вещей, тем лучше. Тем более что стирать там затруднительно.

— Как выглядят «помывки» на высоте?

— По разному. Можно помыться прямо в ручье (конечно, не на маршруте, а в базовом лагере).

Но лучше согреть ограниченное количество воды и этим, ограниченным количеством, помыться. Чаще всего используется какая-то палатка, или делается заграждение из камней. Температура в такой бане зависит от температуры окружающей среды. В общем, если есть возможность — мыться надо обязательно, тем более что средний выход длится дней 5-7.

— Как нужно питаться во время высотных экспедиций?

— Внизу — полноценно, чтобы восполнять те калории и витамины, которые теряются при восхождении. А какую пищу потребует организм на го­ре, предугадать невозможно, —— у каждого челове­ка все по-разному и каждый раз по-иному. Чаще хочется жидкое. Лучше, чтобы было все и много, как, например, во время красноярской экспедиции на Эверест в 96-м.

— Сколько это стоит?

??????????????

— Участие одного человека в экспедиции 1998 года на Эверест с севера стоило 10 тысяч долларов (пермит, проезд, проживание, питание, кислород).

— Сколько стоит экипировка высотника?

— Если с нуля одеваться, тысячи три, наверно, в долларах. Одни ботинки — пятьсот, кошки — двести-триста.

— Как тебе удается совмещать поездки в экспедиции и работу?

— Сейчас я работаю на частном предприятии мастером строительной бригады. Со своими обязанностями справляюсь: могу собрать народ, организовать, показать, объяснить, проконтролировать. Вот, летом под моим началом работало 6 бригад, — справлялся. Наверно, для семейного бюджета моего заработка не совсем достаточно. Не получается так заработать, чтобы и мне ездить по горам, и им ни в чем не нуждаться. Я не хозяин предприятия, я — наемный рабочий. Хотя неизвестно, кому проще ездить: работнику или руководителю. Может случиться так, что пока хозяин ездит, его дело развалится.

— Оказывает ли альпинизм влияние на семейное положение?

— Нет, наверно. Я думаю, что это зависит от людей. У меня лично вторая семья, но с первой женой разрыв произошел не из-за моих увлечений. Она, кстати, тоже альпинизмом занималась, как и ее родители. Хотелось бы, чтобы и дети мои этим спортом со временем увлеклись. А моей нынешней супруге, конечно, хочется, чтобы я побольше дома бывал, но принимает все как есть. И примета, что у альпинистов, в основном, рождаются девочки, не про меня — у меня два парня и дочь. У большинства моих друзей тоже парни.

— «Женственность» и «альпинизм» понятия совместимые?

— Да. Но не с серьезным альпинизмом, а, скажем, до первого разряда. Дальше начинается лошадиный спорт. А мне приятней смотреть на красиво одетую женщину, накрашенную, чем на этакого мужичка. В экспедиции женщина уместна, она скрашивает быт, на мужской состав действует мобилизующе, парни свои выражения контролируют. А вот идти и видеть, как ей тяжело... Женщины должны быть красиво одеты, приятно пахнуть, рожать детишек и ждать нашего возвращения.

— Расскажи о каком-нибудь запомнившемся случае.

— О кошмаре расскажу. Выходим это мы на вершину Лхоцзе-Средняя, а там хижина стоит! Рядом вещи валяются: примуса, веревки. И какие-то ребята, причем русские, встречают нас и говорят, что они сюда тренироваться по воскресеньям ходят. Ничего себе! Мы на эту вершину полтора месяца карабкались! Описать свои переживания не могу... А потом я проснулся.

Юля БУРМАК

А о том, как на самом деле проходило самое первое восхождение на самый последний неприступный восьмитысячник планеты, мы расскажем в следующем номере.