Красноярск не слишком богат прошлым... Здесь похоронен камергер Резанов, проездом бывали цесаревич Николай, Ленин, Чехов, Сталин, Колчак, Нансен. Невелики события, но — помним, за отсутствием других. Купец Геннадий Юдин библиотеку свою бесценную в Америку продал. Художник Василий Суриков — не такая уж мировая величина, однако наш, красноярец. Братья Абалаковы советский альпинизм подняли на мировой уровень.

Точка? По большому счету — да, но тем более мы не можем забывать никого из наших неординарных земляков.

Владимир

Красноярск на рубеже веков. Пять слобод — Николаевская, Алексеевская, Сахалин, Покровская, Закачинская и собственно город, между Качей и Енисеем; около 80 тысяч жителей. «В городе мужская и женская гимназии, епархиальное училище, духовная и учительская семинарии, техническое железнодорожное и ремесленное им. Т.И. Щеголевой училище, ряд частных учебных заведений, железнодорожная школа. В К . имеется отделение Имп. Русск. Географического общества...» Словарь Гранат не упоминает фельдшерско-акушерскую школу, основанную врачом Владимиром Михайловичем Крутовским, — мы напомним о ней.

Ах, как смешно и радостно обустраивалась тогда Россия! Начал работать частный промышленный и купеческий капитал, и вот — шоссейные и железные дороги (Транссибирская магистраль, а с ней — и телеграф вдоль всего хребта России!), заводы и фабрики, типографии и банки; как-то сразу поднялись благотворительность и меценатство. Праздник капитала востребовал таланты, и — скалько же их появилось в России, да и не в столицах одних, но и в провинции.

И в губернском городе Красноярске братья Владимир и Всеволод Крутовские были по-особому, разносторонне талантливы. Выходцы из золотопромышленного и купеческого сословия, они получили прекрасное образование, но главное — обладали редким даром подвижничества.

Вот что писали о Владимире нынешние краеведы Аделия Броднева и Наталья Лалетина: «В области здравоохранения — он один из учредителей и наиболее деятельных членов Общества врачей Енисейской губернии (1886 г.), инициатор открытия первой городской бесплатной лечебницы для бедных и хирургического барака. Общество врачей в лице доктора строит каменное здание аптеки, а в 1988 году...открыта первая в Сибири фельдшерско-акушерская школа, преподавателем и первым директором был все тот же молодой врач-энтузиаст Крутовский. Потом будут еще построены и открыты новые больницы и роддома, новое каменное здание для фельдшерской школы, учреждены различные благотворительные общества... Он — пионер медицинской помощи населению приенисейского края, разрабатывает методы борьбы с венерическими и инфекционными заболеваниями, исследует вопрос о лечебных свойствах курорта озера Шира..., строит там лечебные корпуса, впервые в России поднимает вопрос о влиянии профессии на здоровье рабочих золотых приисков. (...) Всего им было опубликовано более 70 статей по вопросам медицины.»

Владимиру этого мало. Он открывает в собственном доме первый краеведческий музей и городскую публичную библиотеку, которой бессменно заведует Любовь Михайловна, сестра Владимира и Всеволода.

Мало и этого. В 1901 году Крутовский открывает и возглавляет Красноярский подотдел Русского географического общества. А еще — становится редактором-издателем газеты «Сибирские врачебные ведомости» (1903-1908) и журнала"Сибирские записки" (1916-1919), участвует в Дальневосточной экспедиции; еще Владимир один из первых сибирских садоводов — селекционеров, автор яблоневых сортов «Внучек», «Сибирячка», «Сеянцы 2,4».

Броднева и Лалетина справедливо замечают: «каждое из этих направлений могло бы составить смысл и цель жизни одного человека».

Но и это не все. Владимир был еще и гласным (депутатом) Городской думы, одним из виднейших политиков. О последнем чуть позже.

Всеволод

Не будь в устье речки Лалетиной замечетельного сада Крутовских, фамилия была бы известна лишь неширокому кругу специалистов. Но сад есть, слава Богу, — пока его еще можно назвать садом. Заложенный братьями в начале века, он стал для Всеволода и работой, и увлечением, и домом.

И последним пристанищем. В апреле 1945 года Всеволод Михайлович там же, в саду, был и похоронен. На памятнике черного мрамора неумелой рукой выбито: Всеволод Михайлович Крутовский Род.10 дек. 1864г Умер 23 апр. 1945г. Вот так, и в этом вся его жизнь? Нетушки!

За семь лет путешествий по Европе Всеволод изучил антропологию, физиологию и морозостойкость плодовых растений. Уровень знаний позволил ему даже читать лекции в Лондонском университете. Лалетинскому саду было отдано четыре десятка плодотворных лет. В Сибири прижились груша, слива, уссурийский крупноплодный орех и 16 сортов яблони, среди них — Арктическая, Папировка, Белый налив, Пепин шафранный и другие. Крутовский лично высадил 230 стелющихся яблонь.

Ну, много ли человеку надо? Однако младший брат в жизни ненасытен, как и старший. Не оставляя опытов по садоводству, он работает директором фельдшерской школы, секретарем красноярского общества врачей, редактирует газету «Голос Сибири». В годы гражданской войны Всеволод — управделами Енисейского общества страхования рабочих, секретарь совета съездов золотопромышленников, председатель красноярского географического общества.

Все удавалось братьям, за что бы они не взялись, на то и особый талант. В одном они были неудачны — в политике.

И политика — время было такое.

В молодости грешили братья Крутовские народовольческими идеями. Нет, конечно, они не швыряли бомбы в царя и губернаторов, зато Владимир дружил с Верой Фингер, возглавлявшей как раз военный отдел «Народной воли». В 1880 году он, будучи студентом Военно-медицинской академии в Санкт-Петербурге, стал членом этой партии; год спустя его однопартийцы убили царя Александра II, а в 1884 году и он сам был арестован по делу о покушении на Александра III, а после отправлен в ссылку в родные края на пять лет. Не было тогда еще большевиков, но старательно приуготавливали им путь интеллигенты-разночинцы. Крутовские — среди них; грешный соблазн социализма, равенства результатов не миновал братьев, но бунтарство — удел молодости. Немногим позже народовольцы увидели своих последователей, которые «пошли другим путем», и в ужасе отшатнулись — поздно. Была еще в биографии Владимира загадочная «ссылка в Россию» в 1915-16 годах; мне так и не удалось узнать, что это такое, и как можно сослать из России в Россию.

Младший брат — Всеволод — тогда только готовился к учебе в Санкт-Петербургском университете. Поступив, он занялся «антиправительственной деятельностью» и был исключен летом 1887 года. Вернувшись в Красноярск, будучи также под негласным надзором, Всеволод требует заграничный паспорт и — о, нравы жестокого самодержавия! — получает его. Из статьи покойного красноярского историка Ваграма Эмексузяна: «За время эмиграции Всеволод Михайлович проживал в Англии, Испании, Германии и Франции. Как он указал в своей личной карточке, составленной 20 декабря 1926 года, он в совершенстве научился говорить на английском и французском языках, читать на французском, английском, немецком и итальянском, а писать на английском и французском. Во Франции он окончил Парижскую антропологическую школу и лабораторно- практический курс Лаборатории Брока...»

Тем временем Владимир привечает в Сибири политссыльных. Он сумел даже Ленину ссылку в Туруханский край заменить отдыхом на курорте в Шушенском. Среди гостей Владимира — Сергей Елпатьевский и Феликс Кон; оба они не забыли гостеприимства: первый слал Владимиру свои статьи и книги с автографами, а второй — много позже оказал услугу куда более существенную, — мы расскажем о ней.

Владимир Короленко на пути из трехлетней ссылки в Якутске в 1884 году встречался с Крутовскими по поводу весьма деликатному. В «Истории моего современника» не упоминается фамилия Крутовских, но вот: «Читатель припомнит, вероятно, Веру Павловну Рогачеву. Она разошлась с мужем и поручила мне взять ребенка от женщины, которой она отдала его на воспитание, и привести к ней. (...) Ребенок перенес множество болезней, приемная мать привязалась к нему, как родная. (...) И приемная мать, и мальчик, зная, какие у меня права, со страхом смотрели на меня, пока я не выяснил свою точку зрения. Тогда оба переменили отношение ко мне, и я приобрел в них двух друзей. Расстались мы очень хорошо».

Здесь речь идет о несчастном сыне революционеров-террористов Рогачевых. А приемная мать — ни кто иная, как Любовь Михайловна Крутовская; не так уж много лет пройдет, и ее внучка также станет премной матерью..

В середине октября 1905 года состоялся учредительный съезд конституционно-демократической партии (кадеты), а уже через неделю несколько общественных организаций Енисейской губернии собрались в Красноярске, чтобы образовать региональное отделение этой партии. Секретарь собрания Всеволод Крутовский избирается в состав временного бюро партии, активен и Владимир. В рукописном протоколе собрания встречается и Л.В. Крутовская, — по-видимому, в политику втянулась дочь Владимира, Лидия.

В качестве редактора «Голоса Сибири» Всеволод опять не угодил властям и был этапирован в июне 1907 года из Санкт-Петербурга в Иркутск, в ссылку. Однако красноярский окружной суд приговаривает его к году крепости, который он отбывает в Киренской тюрьме.

Вскоре младший брат предпочел политике садоводство, но не таков был старший. Теперь его захватила идея областничества, политической и экономической автономии Сибири. В 1916 году Владимир начинает издавать журнал «Сибирские записки», публикует в нем статьи теоретиков областничества Н. Ядринцева и Г. Потанина, ведет редакторскую рубрику. Когда большевики в 1918 году в первый раз захватили власть, они закрыли журнал и арестовали редактора. В первом же номере «Сибирских записок», вышедшем после освобождения, мы читаем от редактора не очень интеллигентное: «Эта краснозадая сволочь...»

В 1917 году Владимир был губернским комиссаром Временного правительства, а в 1918 — министром внутренних дел Временного сибирского правительства, разогнанного Верховным правителем Александром Колчаком. Дважды арестовывался красными: в 1918 и 1919-20 годах. Наверное, Владимир Крутовский мог бы попасть еще в первую волну «чисток», но услуга, оказанная Ленину, даровала ему не только дополнительных 20 лет жизни, но и персональную пенсию из Москвы.

Кнуты и пряники по-большевистски

Владимир был арестован НКВД 4 июля 1938 года и умер в тюремной больнице 9 декабря. Что чувствовал, о чем думал последние полгода жизни 82-летний человек в смрадной тюремной камере? Перебрал ли он неторопливо все то неисчислимое, что сделал на благо общества, определившего ему столь страшный конец? Вспомнил ли он 80-е годы, свой народовольческий грех, когда выстилали они, русские интеллигенты, дорожку могильщикам интеллигенции — большевикам, или грех более поздний, раскол в белом движении, когда Александр Колчак вынужден был расправиться с ересью областничества? Причина смерти Владимира Крутовского неизвестна — может, старость, а может, его и убили, у ежовских палачей уже не спросить. В официальном заключении — почечный приступ; пусть так.

Дочь Елена не отреклась от отца — не так, видимо, была воспитана. За день до ареста Владимира она вернулась из Сухуми, с лечения; назавтра узнала о случившемся, и села за письмо Крупской: «Конечно, все это недоразумение, которое выяснится, но он такслаб, что дорог каждый день, каждый час. Ведь смешно было и подумать, что старик, полуслепой, глухой, отдавший всю жизнь на служение народу, может быть врагом народа... Надежда Когстантиновна, я верю, что вы для отца сделаете все возможное. Мама тяжело больна и писать вам не может.. Письмо сбивчивое, я совсем как сумасшедшая, но поймите, здесь кроме жалость к старику и страху за него, у меня чувство жгучего оскорбления, что член нашей семьи м.б. заподозрен в чем-то отвратительном, нечестном. Это какой-то кошмар...». Не удовлетворившись письмом, Елена Владимировна кинулась в Москву, к Феликсу Кону, старому коммунисту, которому Владимир Михайлович некогда оказал кое-какие услуги. Представьте, сработала система коммунистического блата, ставшая позже внутриполитической доктриной: пакет за личной подписью Сталина с полной реабилитацией Владимира Крутовского опередил Елену, в местном НКВД ей объявили, что все в порядке, кроме одного — папа поспешил умереть.

К слову сказать, следователь, «шивший дело» Крутовскому, был расстрелян в следующем году, когда Берия вычищал ежовские кадры. В этом нет и малой толики утешения: на смену одним палачам пришли другие.

Но вернемся в июль 1938 года. Дряхлый старик, столько сделавший для образования красноярцев, и не только в области медицины, дает показания. «Изобличенный показаниями Красикова, Косованова, Санковского и Решина», он теперь в свою очередь признается следователю во всем, чего не было, оговаривая при этом массу людей. На первом допросе, седьмого июля, он называет имена шести подпольщиков-антисоветчиков, среди них — брат Всеволод. И пятерых активных участников движения областничества, в их числе — художник Дмитрий Каратанов и Александр Яворский, который к тому времени уже строил Вятлаг.

Пятнадцатого Владимир подписывается под такими словами: «Виновным себя признаю. После ликвидации колчаковщины являлся одним из активных руководителей и организаторов к/р повстанцев-террористов, шпионского эсеровско-областнического подполья. С 29 года являлся руководителем созданного мною эсеровско-фашистского краевого центра. Являюсь агентом нескольких иностранных разведок и одним из руководителей белогвардейского центра».

Двадцатого августа Владимир Михайлович раскрывает следователю всю якобы существовавшую к тому времени антисоветскую организацию, состоящую из областников, эсеров, меньшевиков и так далее. На этот раз перечислены 55 человек, в этом списке вновь его брат Всеволод, Каратанов, Яворский; кто-то из перечисленных умер, уехал в эмиграцию, но цели выглядят грозно: свержение советской власти, установление капиталистического строя, организация Сибирской автономии с образованием Сибирского правительства. «Для осуществления этого был создан ряд бандитских групп, которые выступили с оружием в руках: например банды полковников Алиферова, Виноградова, генерала Бабича и др».

Еще через шесть дней арестованный раскрывает и структуру организации: ее центр находится в Новосибирске; краевые штабы в Новосибирске, Красноярске и Иркутске; окружные — в Минусинске, Енисейске, Омске, Томске, Ачинске... Он также рассказывает о своей шпионской деятельности в пользу пяти иностранных разведок, связях с непримиримой эмограцией и о том, как сам вербовал шпионов, — брата в первую очередь. И о том, кого завербова в свою очередь Всеволод.

Двадцать второго сентября показания Владимира Михайловича теряют уже всякий оттенок правдоподобности. На этот раз речь идет о диверсионной деятельности группы врачей Красноярска — 21 фамилия; господи, сколько всего-то врачей было тогда в Красноярске?

«Указанные лица по моему заданию вели подготовку по отравлению... всех водоисточников. Нами были приготовлены культуры бруцеллеза, холеры, тифа, сибирской язвы, чумы и скарлатины... Нам удалось провести заражение... в хакасии, Минусинском, Енисейском районах». Далее — много подробностей: кто, где и каким образом должен был проводить заражение сыворотками. Конечно же, «японской разведкой выделялись крупные суммы денег».

Последний протовол допроса, от 28 сентября, заканчивается таким признанием: «После арестов в 37 г. мы ушли в глубокое подполье. Руководство штабом возглавил я». Остается только напомнить, что в 37 году «руководителю штаба» исполнился 81 год, он почти оглох и был полуслепым.

Снова младший брат

Нам неизвестно, какими путями следователь добивался от Владимира признаний, однако спустя полтора месяца после его первого дапроса, 22 августа 1938 года, был арестован и Всеволод. Вначале по постановлению от 9 октября 1938 года следователь стал раскручивать совместное дело, в котором братьям предназначалась роль «паровозов», но Владимир так некстати умер. Неунывающие чекисты завели новое дело N21048, по которому проходили Всеволод Крутовский, Константин Сакун, Николай Щепетов, Степан Лихачев, Евгений Мартьянов и Михаил Бахарев. В обвинительнлм заключении от марта 1939 года значатся пять различных статей, вариации на тему 58-й и к ним в довесок 182-я.

Из обвинительного заключения от 31 марта 1939 года: «Крутовский Всеволод Михайлович являлся шпионом трех иностранных государств: Франции — с 1983г., Англии — с 1904 г., и Японии — с 1923 года, с разведывательными органами данных государств также поддерживал связь до дня его ареста.». Конечно же, Всеволод был активнейшим отравителем, участвовал в подготовке взрывов ПВРЗ, Красмашзавода, мелькомбината, ж.д. моста через Енисей и Судоверфи. Всем подельникам инкриминировали даже «к\р анекдоты оскорбительного характера». Наверное, Всеволод вначале не поддавался нажиму следователей, однако в обвинительном заключении есть ссылка на очные ставки с братом Владимиром. В итоге — зловещая формулировка: «Виновным себя в предъявленном обвинении признал полностью». Все было готово для пышного суда, но тем временем в Москве, на Лубянке, произошли крутые перемены.

Прежде чем открыть собственную бойню, бериевские кадры позакрывали много прежних, ежовских дел. Пятнадцатого марта 1940 года начальник красноярской тюрьмы получил депешу с пометкой «Весьма срочно — освобождение». Предлагалось освободить из-под стражи Крутовского Всеволода Михайловича — исполнить немедленно. Всеволод тоже стар, ему — 76, Доживать свой век он отправился, конечно, в сад, который когда-то давным-давно закладывали они с братом.

Постскриптум

Не было покоя Крутовским и после смерти. Нашелся в Красноярске активный профессор, кандидат исторических наук, Петр Мешалкин, главный наш лениновед. Уж и поспекулировал же профессор на «злобном антисоветизме» Владимира Крутовского. Всеволода от посмертной хулы Бог избавил, но кто-то сшиб чугунный крест на его надгробии. Некому поставить новый...

Семь поколений, надежды и вопросы. Крутовские не были богатыми людьми, они не строили себе хором в центре города. Все, что осталось нам от этой семьи: от Владимира — редкие, чудом сохранившиеся экземпляры его журнала; от Всеволода — некогда уникальный сад, едва не уничтоженный нами, больной, требующий лечения.

Все, да не все. Муж Елены Владимировны, белый офицер, ушел в эмиграцию и сгинул там в безвестности, но подрастала в Красноярске их дочь, еще одна беззаветная подвижница — Елена Александровна, будущая «хозяйка» заповедника Столбы. И если Елена-старшая прожила свою жизнь скромной домохозяйкой, то Елене-младшей хватило славы еще при жизни. Если деды Елены Александровны облюбовали устье Лалетиной под Столбами, то сама она еще в первые военные годы поднялась в заповедник и осталась там жить насовсем. Елена служила в заповеднике научным сотрудником-орнитологом, но ей было дело до всего, что происходило на Столбах, а главное ее детище — зверинец, — переживет, надеюсь, и нас.

Найдется ли историк-краевед, готовый переписать хотя бы остатки архива Крутовских, разбросанные сейчас по трем семьям? Ведь там есть ценнейшие автографы и документы. В 1977 году сносили дом Крутовских (К.Маркса-11), где хранилась немалая часть семейных бумаг; был даже подготовленный к печати, но так и не изданный последний номер журнала «Сибирские записки». По рассказам очевидцев, рабочие-ломщики многое сожгли на костре; кое-что, впрочем, удалось спасти. Часть книг и журналов была продана за совершенный бесценок через магазин «Буревестник», даже автору этих строк удалось купить там несколько номеров «Сибирских записок» по 50 копеек за экземпляр. На обложке каждого из них стоит автограф: «Вс.Крутовский».

Материал и фотографии предоставлены красноярским обществом " Мемориал "

Издание и дата неизвестны. Если кто-то располагает этой информацией, просьба сообщить ее в редакцию сайта «Красноярские Столбы»