Простым всегда пренебрегают
И ищут сложное, как клад.
Не знают и не понимают,
Что сложное лишь только маскарад.

И что простое в нем — основа,
Как буква в сложнейшем из слов,
И что прекраснейшее слово —
Простое сочетание слогов.

Ну, проще если разобраться,
Поглубже в корень посмотреть
И слог и буква могут величаться
И им хоралы можно петь.

Есть правило, его запомнить стоит, —
Красоты понимать и то надо уметь
И чувствовать прекрасное, простое
Лишь может тот, кто смог их подсмотреть.

О, как же безгранично все простое,
Мудры законы простоты,
В них есть невидимо такое
Что только чувствуешь в них ТЫ.

Такая простота никак не надоедна,
Прекрасен сам в себе несложный примитив,
Такая красота совсем не бледна,
Монументальна, как массив.

«Полезли на Четвертый?» — «Что ты,
Чего еще я там забыл!
Нет, нет, избавь, нет никакой охоты,
Я, кажется, уж год, как там не был.

Не стоит лазать по — пустому,
Ребячий столб Четвертый твой,
Пойду я лучше ко Второму —
Смотри громадный он какой».

И прочее, и прочее, и прочее,
И как пойдут перечислять
Все недочеты днем и ночью —
Готовы в грязь его втоптать.

И в довершенье вдруг да скажут —
«И пустяковый и простой» —
И этим так тебе уважут,
Скорее падай, а не стой.

Но рыцарь я. Нет, не сдается
Столбов достойный Дон—Кихот,
Седым гранитом он клянется,
Готовый двинуться в поход,

Чтобы в боях разбить сомненье
И за Четвертый пострадать,
Чтоб клевету предать забвенью,
Клеймом позора покарать.

И я восстал. На битву вызываю
Всех, кто посмел Столбы пятнать,
В победе одного желаю —
На цепь неправду приковать.

Туманит утро над Столбами,
Как в молоке купаются хребты,
И солнце, море белое, лучами
Дарит с своей нездешней высоты.

И Первый и Второй маячат островами,
Вершинами пронзив седой туман,
И ветерок чуть шевелит волнами,
Усугубляя весь обман.

С Четвертого, закутавшись в азямы,
Как с палубы какого корабля,
Мы наблюдали панораму
Столбовского небытия.

Казалось, все исчезло под туманом
В ненарушимых начертаниях судьбы,
Там, где—то там, на дне под океаном
Уснули навеки гранитные Столбы.

Потоп. Стоят лишь жалкие руины,
Последнее убежище живья,
И мы на их сырых, холодных спинах
Дрожащие за собственное Я.

И набегая, нас порой скрывает,
Вздымаясь гребнем белый вал,
И кажется, что нас он вырывает
Последних из последних скал.

Но в этом хаосе волнуемого моря,
Готовые быть смытыми с камней,
Там в небесах в их голубом просторе
Мы солнце видим в бархате лучей.

И с ним нам весело на каменном кусочке,
Мы верим в лучшее судьбы,
Что с этим легким, мягким ветерочком
Мы вновь увидим милые Столбы.

И мы сидим, глядим упорно
В безбрежный и седой простор,
Раскинутый над нашей сказкой горной,
Восставший с нею в страшный спор.

И вдруг глаз ловит просветление,
Там где—то в молоке мелькнул хребет,
Долой лукавое сомненье
И сказка гор опять придет.

И сквозь тумана просветленье
Мы видим хитрый Деда фас.
Он производит впечатленье
Пловца, плывущего на нас.

О, как в туманной этой дымке
Менялся Деда хитрый лик!
Какие странные ужимки
Отображал в лице Старик.

Мы долго фас тот наблюдали,
Старик к нам так и не доплыл,
Мы только одного желали,
Чтоб вал его не потопил.

Но вот туман исчез над Дедом.
О, как мы рады, боже мой,
Наш Дед спасен. Ура! Победа!
Дед снова стал самим собой.

Такой же вросший в землю дедка,
Каким мы знали его век.
Названье кто-то выбрал метко.
Но кто он, этот человек?

Да, впрочем, что тут удивляться,
Кто взглянет — тот и имя даст.
И это так. Могу ручаться.
И не один у Деда фас,

Как левый профиль, так и правый
В обоих Деда видит взор.
Строг правый, а второй — лукавый,
Трехликий Янус наших гор.

И вот он перед нами снова,
Переборов туман стоит,
И в ласках солнца золотого
На нас с улыбкою глядит.

Все кончилось благополучно,
Никто не потонул в туман.
Считай хоть оптом, хоть поштучно,
Все налицо. Иллюзия. Обман.

И снова вид, и снова дали,
Тайга и камни по хребтам.
И снова далеки печали
Веселым и беспечным нам.

С Четвертым у меня мильон воспоминаний,
Особенно из юношеских лет,
Надежд прекрасных, сладостных мечтаний,
Какие свойственны увидевшему свет.

И чувство первое и первые тревоги,
За это лучшее, что я тогда узнал
Здесь у камней мои не знали ноги,
Того, что выражено фразой «Я устал».

Я этот Столб излазил досконально,
И обходил его кругом не сотни раз,
И свой поклон приветный и прощальный
Он слышал от меня и днем, и в ночи час.

И жил под ним, и жег костры ночами,
Один и не один, и в снег, и в жар,
И мылся проливными здесь дождями,
И не один тушил прокравшийся пожар.

И вот опять на нем я очутился,
Ну как по лестнице взошел, совсем легко,
И вид передо мной опять открылся
На все Столбы. Там далеко

Над горизонтом Дикий
И Крепость на хребтах лежат,
А между них — Развалы разнолики
Как воронье расселися подряд.

И Баба Манская, и Стенка там в Калтате,
А близко тут каменьев целый рой,
Второй и Первый, как два брата,
Как командоры над тайгой.

И глядя на такое окруженье
Невольно чувствуешь, что ты не одинок
Вокруг и красота и вдохновенье,
И чувств и мыслей пламенный поток.

И тут же тишина и мир, и упоенье,
И нега этих мирных гор,
И в торжестве природы умиленье,
И лаза бешеный, неудержный задор.

Да! Камни у меня всегда живые,
Я с ними чуть не говорю,
В них думы страстные, мечты шальные,
Я их почти, почти боготворю.

И их героику, зовущую к полету,
Я принял должно с юношеских лет
Под камнем у костра несложную заботу
Как предков зов, как их святой завет.

Все это для меня едино в сочетаньи,
Оно всегда торжественно звучит,
«Столбы» — простое, скромное названье,
Но мне оно о многом говорит.

Пока я жив, я о Столбах мечтаю,
Они всегда незримо предо мной,
И думы в них, в них чувство, их я знаю,
В них дух неисчерпанный мой.

А буду умирать, — друзьям мое прошенье —
Там где земля Столбиста приютит,
Пусть надо мной другим на умиленье
Плита гранитная стоит.

Тесать не надо, лучше — дикий камень,
В нем сбоку — небольшой овал.
В овале контур сердца, что как пламень
Во мне костром огнем пылал.

Так думал я, глядя с вершины
Четвертого, любимого Столба,
И жизни прожитой глубокие морщины
Сбегали медленно с нахмуренного лба.

Четвертый Столб — простое чудо,
Для многих просто он простой,
Но посмотрите как не худо
Разнообразен он собой.

Вот первая верхушка с мезонином
Кончается над рядом из кубов,
Величественный вид с вершины
На группу «собственно Столбов».

Вверху покатая площадка с острым краем,
За ним откос, в подножьи — Третий гном,
Отсюда часто наблюдаем
за лазами на Первом и Втором.

Здесь под вершиной есть обходик,
Карнизом узким и косым
Забавный не опасный ходик.
Не раз я пробирался им.

Особенно любил сидеть я на карнизе,
И, свесив ноги, тихо наблюдать
Когда на западе в багровой ризе
Светило начинало угасать.

И медленно оно с хребтом сливалось,
А Первый и Второй — как силуэт
На огненной заре обозначались
И далей исчезал туманный след.

Тогда прижавшись к камню грудью,
Нащупывал ногами ход косой,
И в сумерках камней, в безлюдьи
Я пробирался кромкой обходной.

Но более мне нравилась вторая
Вершина, гладкая, как стол,
На ней от края и до края
Сыграть возможно в баскетбол.

Гладка, спокойна и просторна,
И вид с нее совсем другой.
Вдали в хребтах, словно дозоры —
Развалы, Крепость, Седловой,

И Дикий, а южнее к Мане
Наперстки, Баба, Стенка, Выходной
В окружьи зубчатых хребтов, как на экране,
Спокойно замерли над зеленью лесной.

На северном конце площадки
Два камня, — крайний покрупней,
Трехъярусный, округлый, гладкий,
Напоминающий картошку, а на ней

Когда—то кожура лежала,
Как недочищеный отброс,
Она трем хулиганам помешала,
Они ее свалили под откос.

И кто—б вы думали герои эти были?
Вслух неудобно и сказать.
Плохой молвой они у нас прослыли,
Да, впрочем, им сугубо наплевать.

Да! Были на Столбах уроды,
Не без уродов и Столбов семья,
Но, к счастью, все сметают годы
Из памяти и бытия.

И все же посейчас досадно
За этот грубый вандализм,
Поступок и бессмысленный и стадный
Собой пятнающий Столбизм.

Ведь если этою дорожкой
Пойти, как торною тропой,
Не ограничишься Картошкой,
Верней — Картошьей кожурой.

Пусть будет все, как есть в природе,
Зачем стараться разрушать,
И этим в некотором роде
Дождю и ветру помогать.

Вот в том — то все и восхищенье,
Что нам достался образец
Неконченого разрушенья
И кажется нам, что творец

Наоборот воздвиг незримо
Все изваяния Столбов
И весь ландшафт неповторимый
Как сказку дивных, чудных снов.

Так часто красота обманчива бывает,
Что сущности ее и не найти
И мозг порой не помогает
На этом каверзном пути.

Лишь мерою своею чувство мерит
Творенья этой красоты
И тот, кто любит, тот, кто верит
Тому они и отперты.

Все, чем природа восхищает
И умиляет заодно,
Пусть каждый любящий то знает —
Без нас оно сотворено.