Яворский Александр Леопольдович

Столбы. Поэма. Часть 31. Гитара

Гуди гитара! Пой, родная!
Звените струны! Пусть с тобой
Польется песня молодая
Над вечно дремлющей тайгой.

И пусть душа с тобою рвется,
Не заглушай ее порыв.
И над Столбами пусть несется
Тобой повторенный мотив.

В тени сосён, на южном склоне,
В прекрасный, теплый, летний день,
В угоду ягодной мамоне
Я тешил праздничную лень

И меж деревьев вдаль со склона
Я видел прямо пред собой
Глухих хребтов немое лоно
С зеленой, тихою тайгой.

И далеко, там, аж на Мане,
Где облака сошлись с землей,
В эфирном меркнущем тумане
Хребет маячил голубой.

Где он? Наверно у Изыха?
А, может быть, там, над Петлей?
Какая в них неразбериха,
А колорит! О, боже мой!

Да! Колорит хребтовой дали,
Особый, сильный колорит.
В нем спят лазурные печали,
Простор зеленый в нем молчит.

И волны, замершие волны
Дремучих девственных лесов,
И воздух разреженно-горный,
Здесь все — поэзия без слов.

Тишайший край тайги любимой,
Шумящей жизни тихий фон,
Я вновь пришел необоримый
К тебе, мой Стикс и Рубикон.

И я глаз перевел от далей
На свой хребет. Где вправо склон
Увидел камень. До деталей
Напоминал гитару он.

Вот вам и лира. Камень-чудо.
Кто создал этот инструмент?
Не худо. Верно же, не худо.
Совсем, совсем не комплимент.

Святая истина. Гитара, как гитара,
Немного дека треснула; ну что ж, -
Не новая и где-то пострадала,
Но все ж инструмент на себя похож.

Давайте дальше придираться -
Нет грифа? — Тоже пустяки.
На целой может всякий наслаждаться
И петь с веселья и с тоски.

А вот сыграй, когда она разбита,
Когда нет грифа, струн, когда
Перед тобой, как в сказке, лишь корыто
Разбитое когда-то навсегда.

И мысленно я взял гитару в руки,
Вообразил себя певцом лесов,
И полилися вдаль веселья звуки,
Будившие тайгу от вековечных снов.

Я далям пел, камням и лесу,
Мне дека вторила без грифа и без струн,
Я песней поднимал с хребтов завесу
И вызывал от сна их как колдун.

И мне казалось — оживали дали
Под звуками гитары той,
И те хребты, что небом отливали,
Уж не дымились в дымке голубой.

И ветер, вырвавшись в ворота от Второго,
Понесся с песней над тайгой,
И зашумел мой склон сосновый
Своей веселою хвоей.

И ожили лога с густою елью,
И зашатался шапистый кедрач,
И из ручьев запахло мшистой прелью,
И фимиамы закурил пихтач.

И стало весело и птице и зверюшке,
Закаркал ворон и в щелях камней
Загикали седые совы-сплюшки,
И заметались сонмища мышей.

И сам я весел стал, как не бывало,
Коснулась молодость моих седых висков,
И сердце билося в груди, и ликовало,
И сам я был плясать тогда готов.

Задумавшись, я выронил гитару,
Не надо было мысли допускать,
Что я уже не молодой, а старый,
И не могу по-прежнему плясать.

Я поднял медленно замолкшую подругу
И положил ее на верх камней,
Взглянул, и замер от испуга,
Увидев трещину, зиявшую на ней.

Бедняга, — думал я, — вновь пострадала,
Такую трещину трудненько починять.
Уменья и терпения не мало
И душу положить, и сил отдать.

Но кто, скажи чудесная гитара,
Так изуродовал сперва тебя
В пылу экстаза ли, в чаду угара,
Скажи — любя иль не любя?

И мне ответила гитара тихим звоном:
«Не знаю, кто играл на мне тогда,
Когда зажглась над каменным балконом
В зените первая звезда...

Не знаю кто, он был — простой иль рыцарь?
Он песней вызывал сюда на склон
Красаву Митру — баловницу
Оттуда, где висит над пропастью балкон.

И так он пел, что усыпил все горы,
И ветер стих, и лес застыл,
Как будто голосом без взора
Он все кругом заворожил.

И им заслушалася Митра на балконе,
И перегнувшися за каменный заплот
С волнением спросила и со стоном:
„Скажите, кто это поет?“

И просьба женщины была в устах ребенка,
Так песня та проникла в душу ей
И захотелося поближе слушать звонкий
Тот голос, что молил и обращался к ней.

Хотелось уж бежать на зов и пламень,
Но бег ей ветер преградил.
Отец Второй спустил с отвеса камень
И серенаду прекратил...

И в сторону тогда я отлетела
Сюда, где и сейчас стою,
Без струн, без грифа, и окаменела...
С тех пор я больше не пою.»

Возьми, настрой, и отзовется.
Не важно, что без струн, а запоет,
Но не роняй, а то проснется
Былое. Трещина как змейка поползет.

27.09.45

* Гитара — это вторая Рукавица.

Author →
Owner →
Offered →
Collection →
Яворский Александр Леопольдович
Павлов Андрей Сергеевич
Павлов Андрей Сергеевич
А.Л.Яворский. Столбы. Поэма

Другие записи

Путешествие позаповеднику "Столбы". Идем по Каштаку
Название тропы, по всей видимости, дали хребет Каштак, вдоль которого тропа проходит до «Столбовской Видовки», и ручей Каштак, начинающийся чуть ниже перевала и впадающий в Базаиху (мы его не увидим). Примерно от того места, где правая тропа сливается с тропой...
Столбы. Поэма. Часть 5. Стенка
Наперекор гранитным дейкам Не на вершине, а в логу Стоит коньком горбатым Стенка Почти в Калтатском берегу. В Калтатско-бабской котловине Она недвижна, как мишень. Бежит в хребтах зубчатым клином Ее причудливая тень. «Давайте сбегаем на Стенку, Так можно нары пролежать» — Вдруг предложил Тулунин Венка — «Через хребет рукой...
Красноярская мадонна. Хронология столбизма. IY. Советский период. 30-е годы. 1937.
1937 год . По вечерам багровеет Ермак — мощные взрывы на Моховой — строится параллельный (нижний) ж.д. мост через Енисей. По Красноярску бродит слух о «вредительском занесении энцефалитных клещей со Столбов в район Военного городка». Столбы посетили участники XYII сессии Международного геологического конгресса. <% image = "/Mat/Sokolenko/7/sokolenko04.jpg"; attr...
Байки от столбистов - III. Благополучные жутики и ужастики. Один шанс из сотни
И все же знаменитые братья Абалаковы сделали себя в альпинизме, будучи уже москвичами. А первым местным альпинистом экстра-класса и международным мастером стал в 60-е Геннадий Карлов. Бог дал ему отменное здоровье, но он понимал, что без должной технической подготовки большого успеха в горах не добьешься и неустанно лазил по отвесам Столбов, бил...
Feedback