Яворский Александр Леопольдович

Столбы. Поэма. Часть 31. Гитара

Гуди гитара! Пой, родная!
Звените струны! Пусть с тобой
Польется песня молодая
Над вечно дремлющей тайгой.

И пусть душа с тобою рвется,
Не заглушай ее порыв.
И над Столбами пусть несется
Тобой повторенный мотив.

В тени сосён, на южном склоне,
В прекрасный, теплый, летний день,
В угоду ягодной мамоне
Я тешил праздничную лень

И меж деревьев вдаль со склона
Я видел прямо пред собой
Глухих хребтов немое лоно
С зеленой, тихою тайгой.

И далеко, там, аж на Мане,
Где облака сошлись с землей,
В эфирном меркнущем тумане
Хребет маячил голубой.

Где он? Наверно у Изыха?
А, может быть, там, над Петлей?
Какая в них неразбериха,
А колорит! О, боже мой!

Да! Колорит хребтовой дали,
Особый, сильный колорит.
В нем спят лазурные печали,
Простор зеленый в нем молчит.

И волны, замершие волны
Дремучих девственных лесов,
И воздух разреженно-горный,
Здесь все — поэзия без слов.

Тишайший край тайги любимой,
Шумящей жизни тихий фон,
Я вновь пришел необоримый
К тебе, мой Стикс и Рубикон.

И я глаз перевел от далей
На свой хребет. Где вправо склон
Увидел камень. До деталей
Напоминал гитару он.

Вот вам и лира. Камень-чудо.
Кто создал этот инструмент?
Не худо. Верно же, не худо.
Совсем, совсем не комплимент.

Святая истина. Гитара, как гитара,
Немного дека треснула; ну что ж, -
Не новая и где-то пострадала,
Но все ж инструмент на себя похож.

Давайте дальше придираться -
Нет грифа? — Тоже пустяки.
На целой может всякий наслаждаться
И петь с веселья и с тоски.

А вот сыграй, когда она разбита,
Когда нет грифа, струн, когда
Перед тобой, как в сказке, лишь корыто
Разбитое когда-то навсегда.

И мысленно я взял гитару в руки,
Вообразил себя певцом лесов,
И полилися вдаль веселья звуки,
Будившие тайгу от вековечных снов.

Я далям пел, камням и лесу,
Мне дека вторила без грифа и без струн,
Я песней поднимал с хребтов завесу
И вызывал от сна их как колдун.

И мне казалось — оживали дали
Под звуками гитары той,
И те хребты, что небом отливали,
Уж не дымились в дымке голубой.

И ветер, вырвавшись в ворота от Второго,
Понесся с песней над тайгой,
И зашумел мой склон сосновый
Своей веселою хвоей.

И ожили лога с густою елью,
И зашатался шапистый кедрач,
И из ручьев запахло мшистой прелью,
И фимиамы закурил пихтач.

И стало весело и птице и зверюшке,
Закаркал ворон и в щелях камней
Загикали седые совы-сплюшки,
И заметались сонмища мышей.

И сам я весел стал, как не бывало,
Коснулась молодость моих седых висков,
И сердце билося в груди, и ликовало,
И сам я был плясать тогда готов.

Задумавшись, я выронил гитару,
Не надо было мысли допускать,
Что я уже не молодой, а старый,
И не могу по-прежнему плясать.

Я поднял медленно замолкшую подругу
И положил ее на верх камней,
Взглянул, и замер от испуга,
Увидев трещину, зиявшую на ней.

Бедняга, — думал я, — вновь пострадала,
Такую трещину трудненько починять.
Уменья и терпения не мало
И душу положить, и сил отдать.

Но кто, скажи чудесная гитара,
Так изуродовал сперва тебя
В пылу экстаза ли, в чаду угара,
Скажи — любя иль не любя?

И мне ответила гитара тихим звоном:
«Не знаю, кто играл на мне тогда,
Когда зажглась над каменным балконом
В зените первая звезда...

Не знаю кто, он был — простой иль рыцарь?
Он песней вызывал сюда на склон
Красаву Митру — баловницу
Оттуда, где висит над пропастью балкон.

И так он пел, что усыпил все горы,
И ветер стих, и лес застыл,
Как будто голосом без взора
Он все кругом заворожил.

И им заслушалася Митра на балконе,
И перегнувшися за каменный заплот
С волнением спросила и со стоном:
„Скажите, кто это поет?“

И просьба женщины была в устах ребенка,
Так песня та проникла в душу ей
И захотелося поближе слушать звонкий
Тот голос, что молил и обращался к ней.

Хотелось уж бежать на зов и пламень,
Но бег ей ветер преградил.
Отец Второй спустил с отвеса камень
И серенаду прекратил...

И в сторону тогда я отлетела
Сюда, где и сейчас стою,
Без струн, без грифа, и окаменела...
С тех пор я больше не пою.»

Возьми, настрой, и отзовется.
Не важно, что без струн, а запоет,
Но не роняй, а то проснется
Былое. Трещина как змейка поползет.

27.09.45

* Гитара — это вторая Рукавица.

Author →
Owner →
Offered →
Collection →
Яворский Александр Леопольдович
Павлов Андрей Сергеевич
Павлов Андрей Сергеевич
А.Л.Яворский. Столбы. Поэма

Другие записи

Люлины сказки. Сказ о том, как Люля с Костей Уродом познакомилась
Случилось это во времена незапамятные, едва открылся Бобровый Лог на Такмаковской гряде, и рассыпался на улице возле Люлиного дома грузовик со сладостями. Проще говоря, вернули призовые за Чемпионат России. Ипотеки тогда не существовало и в помине, на машину тоже не хватало (разве что на колёса), а потому решила Люля купить себе сноуборд. В тот...
Этнографический вечер
...Кроме Столбов, как обязательных мест посещения в этом 1910 году была сделана кратковременная поездка в с.Езагаш, что выше Красноярска по Енисею на 100 километров. Здесь в то время работал топографом общий друг Каратанова и всей Третьей Каратановской компании Михаил Масленников. Приехали на пароходе и завезли с собой лодку. Прожили 3 дня. Побродили...
Байки от столбистов - III. Байки от Леонида Петренко. Мана пересохла
Через Столбы проходит довольно короткая тропа на красавицу-речку Ману. Если маршрут у туристов был со сплавом по реке, то они проводили на Столбах два-три дня, потом шли таежной тропой несколько часов до берега, вязали плоты, а еще через три дня турбазовская машина забирала их в устье. Сплав по Мане — сплошная радость,...
Красноярская мадонна. Хронология столбизма. IY. Советский период. 70-е годы. 1972
1972 год. Китайская Стенка стала Центральной лабораторией, Столицей, вновь обретенным Раем скального спорта. Здесь нет абрековщины, водки, гуляющих толп, лесников, КАО, милиции, псевдоученых и вообще лишних. Все доброжелательны, вежливы — все лазят. Жизнь кипит в основном вокруг пятисотметрового дракона-утеса, вместившего...
Feedback