Небесной влагою рожденный
С крутых высот поток струит,
В лесах, долиной ущемленный,
По перекатам он шумит.

И лижет скалы в поворотах,
И моет берегов края,
И гальки светлые с заботой
Катит холодная струя.

И пенится, и замирает,
И заливает вешне луг,
Собою берег отражает
В изгибах забежавших дуг.

Но непокорны его шумы
И не зеркально отлиты
Реки кипящие буруны
В их скачках с каменной плиты.

И мчится, пену обгоняя,
Холодный водяной поток,
Как будто вырваться желает
Из тени каменистых щек.

И лишь при виде Енисея,
Зачуяв ширь богатыря,
Стихает, встречи миг лелея,
Его усталая струя.

Базаиха, чего базланишь,
Как не устанешь ты бурлить?
Зачем подножья скал таранишь,
Кого ты хочешь удивить?

Меня? Я без того довольный,
В тебя, как юноша, влюблен,
Понятен разговор твой вольный,
Твой безудержный шумный гон.

Греми и мчись в хребтах и скалах,
И радуй тех, в ком искра жить
В нужде, беде не угасала,
Кто мог и верить и любить.

Кому не много в жизни надо,
Кто чужд тщеславья и страстей,
Кому костры в хребтах — награда
За все. Кто любит Енисей.

От города подъем окончивши тропою
Я вышел на хребет уже впотьмах.
Горели звезды надо мною,
А под ногами — тьма в логах.

И мир иной передо мной открылся
Когда пройдя просеку на Седле,
Вновь вверх взошел и вскоре убедился,
Что там внизу Базаиха во мгле.

Передо мной амфитеатр чудесный,
Им живописная тропа сбегает в низ глухой,
И горизонт хребтов в зубцах древесных
По небу пробегал причудливой стеной.

И тишина и нега летней ночи
Меня заставили остановить свой ход.
Я сел и стал смотреть в задумчивые очи
Красавиц звезд, в бездонный неба свод.

Очаровательно ты, небо, в ночи эти,
Не оторваться от тебя никак.
И кажется искусней нет на свете
Тебя, стозвездный зодиак.

Да! Но земля — она мне мать родная,
И в ней я большее ловлю,
Прекрасную от края и до края
Ее, волшебницу я больше звезд люблю.

И оторвав глаза от звезд молчащих,
Я стал рассматривать глухой земли провал.
И там, в хребте, в ночной прохладе спящей,
Костер то вспыхивал, то угасал.

Вот звездочка земли, ее ночного неба,
Бродяжный, милый сердцу, брат-костер,
Огонь — хозяин, друг за чаем с хлебом,
Мой вечный спутник по просторам гор.

И я отвел глаза от светлячка ночного,
И силился вглядеться посильней,
Передо мной из тьмы вставали снова
Знакомые хребты, схороненные в ней.

Вот Балгашевский брод у ног долины,
Сухой Балгаш, какой над ним хребет!
В нем, как цело печи у самой у вершины
Пещера есть, но вряд ли есть к ней ход.

А дальше Сынжула за поворотом,
Глубокий Намуртинский лог,
Я ими хаживал с большой охотой
В дни юности, не знающей тревог.

И взъемом выходил на Ману под Индеи,
Там ладил салик, в Енисей сплывал,
А Сынжулами лыжи, сна быстрее,
Меня несли в Калтат под перевал.

Внизу — брод Балгашом, за ним поляна,
Покос по ней, рекой подать рукой,
Иду вперед и через час до стана
Я доберусь знакомою тропой.

Знакомая тайга с чудесными логами,
С потоками бушующих ручьев,
Со скалами в хребтах век спящих снами,
Костром под небом — предков зов.

И снова в путь. Как птица сердце бьется
В моей груди, как в клетке, как в тюрьме.
Едва ли кто счастливее найдется
Меня, сейчас идущего во тьме.

Привет Базаихе! Шумливой, неумолчной,
Сварливой в перекатах и камнях.
Я вновь перед тобою в час полночный
Стою с котомкой на плечах.

Хоть ты в тумане, но тебя я знаю,
И слышу твой обычный всплеск и шум,
И наклонясь на тропке, замечаю
Твой маленький береговой бурун.

Здесь кончилась тропа, как бы нырнувши в воду,
И где ей ход по дну не угадать,
Но мне знакомы троповые броды,
Что ж, надо переход пытать.

Одна минута, все уже готово,
Штаны подсучены, ботинки за плечом,
И косо взявши вниз от бережка крутого,
Я тихо двигаюсь на отмель с посошком.

Немного времени — и я уж на средине,
Едва успел в воде переступать.
А вид такой, такого нет в картине,
Обоих берегов никак не разобрать.

Густой туман, гонимый слабым ветром,
Проносится вниз по теченью вод
И в расстоянии каких-нибудь двух метров
Бежит с водой туманный хоровод.

«Какой простор» — и вспомнил я невольно
Картину Репина. В ней, как на парусах,
Студент с курсисткой всем и вся довольные
Бегут, влекомые по ветру на волнах.

Они счастливы, море по колено,
А мне вода по щиколотку ног.
Там в городе огни, а здесь туман и пена,
Что мчат и ветер и поток.

И начал набирать я глубину у коски
Коленом действуя как водорез,
Все глубже, близко берега полоска,
И в нем тропы чернеющий обрез.

Здесь тихо, ил и брод в конце глубокий,
Туман, цепляяся, несется по кустам,
Весь луг в росе, в слезах прибрежная осока,
Я вновь на берегу. Как холодно ногам!

Опять обут, и по тропе шагая
Бреду, сбирая воду на себя,
И сзади у реки туман весь оставляя
Иду туда, где ждут друзья меня.

Гора — налево, луг с рекой — направо,
Невдалеке костер, таган, на нем котлы,
Шалаш из сена, и как пирамида славы
Высоких лиственниц упрямые стволы.

Их три-четыре на лугу, не боле,
Должно быть не взяла пила,
И одинокие здесь на покосном поле
Они стоят. Наверно не взяла?

А чей здесь стан? — Покосчиков, конечно,
Работа до зари предутренней, шабаш.
Литовки, грабли спят беспечно,
Склонясь на крохотный шалаш.

А где хозяева? Иль спят, необоримо
Устали за день, или у реки?
Готовят, ставят уды на налима?
Какой тут сон, раз рыбаки.

Собака взлаяла, привстала, заворчала,
Хороший сторож. Я не подойду.
Мой дальше путь, и до привала
До своего за полчаса дойду.

Пошел, и скоро вновь в тумане
Базаиха здесь подошла к горе,
И где-то близко на поляне
В траве послышалось знакомое «кре-кре».

Коростелю здесь место, луг — что надо,
Для бегуна — прекрасный полигон.
И сырость нужную, и пищу, и прохладу
Нашел здесь, безусловно, он.

Тропа пошла в подъем, все выше, круче,
Туман остался сзади, у реки.
На небе ни единой тучи,
И снова звезды, звезды-огоньки.

А против, через маленький ложочек,
Я силуэт знакомый угадал —
Во мраке хладной, спящей ночи
Как в доке каменный корабль кормой стоял.

Ковриги милые! Опять я перед вами.
Какой уютный, тихий уголок.
И мерно, напряженными шагами
Иду в хребет под звездный потолок.

С подъемом тусклая картина изменилась,
И предо мной привычный глазу вид:
Буханка на буханку навалилась,
И так, зачерствевши, застыл, как хлеб, гранит.

Ковригами недаром же зовется
Камней громада у Базайских вод,
Хлеб и вода, а соль в мешке найдется —
Рай на земле всем за базайский счет.

Чего еще? Тепло костра и песня
В кругу друзей, я к ним и подхожу,
И с тропки в крутяке чудесной
Гляжу, чуть подойду, и вновь гляжу.

Но вот и верх, как все ж прекрасно
Мир создан, что всему конец.
Хребет уж подо мной, и не напрасно
Я шел в него, красот истец.

Отсюда лог с Ковригами чернеет,
Куда-то в бездну склон уходит из под ног,
Под ним хребет-гигант, с него прохладой веет,
Хребет, в котором бредил костерок.

Внизу — Базаиха пришла петлей в тумане
И лижет стены где-то подо мной,
Чуть светит огонек на стане,
Во всех хребтах незыблемый покой.

Лишь шум Базаихи ему перечить хочет
Чтоб не спала красавица тайга,
В тумане на камнях грохочет
И набивает пену в берега.

А с неба ясного мерцают звезды ночи,
Глубок их отразивший океан,
И смотрят их искрящиеся очи
Во млечный путь, как я в седой туман.

И отвернувшися от ночи панорамы,
Я бросил по тропе аккорд без слов,
И тотчас же в ответ в певучей гамме
Услышал я друзей сердечный зов.

А пробежав тропой сквозь лес, увидел
Огня дрожащий сторожащий взор.
Не зря ж я тишину обидел —
Друзья, изба, и песни, и костер.

Да! Не забыть мне вас, Базайские Ковриги,
Как не забыть мне юности годов
Когда за прелесть гор, бродяжные вериги
Я нес, не зная тяжести следов.

25.07.45