Посвящается
Фермушке

Бывают странные названья,
В них у Столбов солидный стаж
Кому-то в праздный час мечтанья
Пришла на ум однажды блажь.

И Верхопузом окрестили
Камней раскидистый откос,
И этим сразу разрешили
Крестин мучительный вопрос.

Фермушка материю крестной
Ему нежданною была
И тем названьем повсеместно
Известность камню создала.

Пойти поверхопузить малость,
А в переводе — полежать —
Обозначает просто вялость
После еды. — Поотдыхать

Невольно тянет камень этот.
Он у избушки, над хребтом.
Минуты три не больше летом
К нему крутой тропой подъем.

За то какая ж нега, братцы,
Там наверху; не рассказать.
Я за него готов подраться
Такая в камне благодать.

А вид? На редкость вид приятный,
Особенный какой-то вид —
Совсем, совсем не необъятный,
А сердцу много говорит.

После веселого и сытного обеда,
Когда свалил полдневный жар,
Когда летучий непоседа
Запел полуденный комар,

Когда длиннее стали тени
И поползли от темных скал,
И преисполнен сладкой лени
Столбист на нарах задремал,

Когда ручьи слышнее стали
Журчать в дышащей темноте
И кедры — дерева печали
Прижались к стынущей плите,

Когда тайги хозяин бурый
Медведь, залезши в мох от мух,
С хребта соседнего, угрюмого,
Почуял человечий дух,

Когда пихтач, под солнцем гретый,
Собой долину напоил,
И день таежный, жаркий, летний
К концу своему подходил,

А тихий вечер в солнца спаде,
Не торопясь вступил в права
И в тишине его прохлады
Шепталась у камней трава,

Тропинкой, змейкою ползущей в гору,
Не торопясь, мы шли наверх к камням,
И Галя, как всегда ожесточенно споря,
Доказывала что-то нам.

А мы молчали, шли и только
Вставляли реплики порой.
Нас спор не волновал нисколько,
Мы любовалися горой,

Что против за ручьем вставала
Зубчатым верхом в чистых небесах,
И тень глубокая запала
В ее сомкнувшихся лесах.

И гобелен хребта темно-зеленый,
Гигантским полотном висящий через падь,
Нас так увлек, что мы невольно
Раз несколько пытались постоять,

Любуяся сквозь сосен кроны
Тяжелым бархатом ковра,
Пытаяся запомнить точность тона
Что там в хребте оставила жара.

Какая тишина кругом, ни звука,
Как будто кто околдовал тайгу.
И Галя, кончивши свою докуку,
Набрала в рот воды и ни гу-гу.

И мы молчим. Да! Вечер редкий
По тишине и красоте,
И сосен расписные ветки
Запроектировались сеткой на хребте.

А мы здесь в солнца нежной ласке
Восторженно любуемся хребтом,
И кажется, что то — картинка старой сказки,
Когда-то читанной, давно пережитой.

А вот и Верхопуз чуть выше,
И рёлочка за ним совсем гола,
За ней избушечка, и на двускатной крыше
Торчит на палке ведьмина метла.

Совсем из сказки ведьмина избушка,
Ей не хватает курьих ног.
В ней, как бездомная кукушка,
Сейчас живет какой-то педагог.

Наверное, блаженствует каналья —
Здесь наверху такой простор,
Сидит, пьет чай, и смотрит вниз, где шалью
Зелено-бархатной повис в хребте ковер.

И перед ним, туда со склона,
Скользит чудесный Верхопуз,
Особенный на этом фоне,
Парнас для всех Столбовских муз.

А воздух здесь всегда осенне-чистый,
Какой-то вправду неземной,
И там, внизу, немногие столбисты
Сейчас вдыхают дух такой.

И вспомнил я избы постройку —
Семен Иванович Мезенин сам рубил —
Старик совсем глухой, но еще бойкий,
Он попусту словца не говорил.

И, кончивши избу, со мной простился,
Винтовку на плечо взмахнул,
И поперек хребтов пустился
К себе на Ману. Хоть бы отдохнул.

И на прощанье мне шепнул на ухо —
«У вас здесь тяжело дышать.
Нет воли, как-то сперто, глухо,
Пойду на Ману отдыхать».

И двадцать верст таежными хребтами
Старик под восемьдесят лет
Проделал так, как будто за плечами
Его был юности расцвет.

Он задыхался здесь у Верхопуза,
Где воздух чистый как кристалл,
И пребыванье здесь считал обузой —
Он Ману только признавал.

Вот так и мы. Столбы для нас все в мире,
Их лучше нет, милее не сыскать.
Их, только их, должны мы петь на лире,
Им, только им все в жизни посвящать.

И я задумался невольно. В самом деле
Как ценит человек родной свой уголок,
И дорог он ему от самой колыбели
Как каждому сверчку его родной шесток.

И что касается вот нас, бродяг-столбистов,
Мы любим каменный простор,
И свод над ним небесный чистый,
Накинутый на море гор.

И любим потому, что здесь, в немом просторе,
К геройству человек рожден,
Что здесь, на этом бархатистом море,
Он вырос, им взлелеян и вскормлен.

И я подумал — вот где наша бурса,
Вот где учились сочетать
Свободы дух с решительностью курса
И с грозной красотой уюта благодать.

И в том, что я такой — простой, веселый, нежный,
Благодарю хребты, леса, гранит,
Что в суете людской мой дух всегда мятежный
Победно выводил меня из всех житейских битв.

С вершины Верхопуза, лежа,
Мы любовались видом гор,
И наше каменное ложе
Ареной сделалось. Шел интересный спор.

Мария с Галей спорила о дружбе,
Попутно также о любви,
И уверяла, что они друг другу чужды,
Противны по самой крови.

Любовь казалось ей у ревности в плененьи
Эгоистична и черства,
И подкрепляя собственное мненье
Сказала: «Нет любви, одни слова!

Другое дело дружбы слово,
Нет благороднее, прекраснее ее,
В ней лучших чувств надежная основа,
В ней все, буквально, Галя, все».

О боже мой, как Галя возмутилась! —
«Мария! Ты с ума сошла,
Все потому, что ты не полюбила.
Где так написано? Где это ты нашла?

Наоборот, бывает сплошь да рядом —
Они сопутствуют друг другу на пути.
Другое дело — надо иль не надо,
Но мимо них обеих не пройти.

И даже так случается, Мария!
Где дружба кончилась, там бьет любви исток,
Ты не поверишь мне, но эти две стихии
Живут частенько бок о бок.

А если хочешь — всего хуже
Тогда, когда кончается любовь,
Тогда и дружба нам не служит —
Зачем, когда не бьется больше кровь».

«Не соглашусь» — Мария возразила, -
«Никак не соглашусь с тобой.
По-моему большая в дружбе сила,
Спроси у дяди Саши — он седой,

Жизнь знает больше нас, конечно,
Наверно, больше нас дружил,
И этот спор меж нами вечный
Он, может, просто б разрешил».

«Ну, что мне вам сказать, девчата!
Вы и правы и не правы.
Скажу одно — любовью брата
Наверно не любили вы.

Из спора сразу видно было-
В самом, в нем, на вопрос ответ —
Да! Галя, видимо, любила,
А ты, Мария, будто нет.

Вот почему вы в антиподе —
Мария тянет дружбе в тон,
А Галин за любовь, как вроде,
Звучит певучий камертон.

Но обе ж вы давно дружите,
И дружба крепкая у вас,
Другой вы лучше не ищите —
Она случайна для всех нас.

Ее найти нарочно трудно,
Она приходит к нам сама,
Она чутка, совсем не нудна,
Не нужно лишь сходить с ума,

Носиться с ней и ей кичиться,
Залог для счастья в ней одной.
Ей можно только лишь гордиться
Внутри себя и меж собой.

Кто ж у кого стоит на службе,
Не все ль равно, в конце концов.
Пусть будут вместе страсть и дружба,
Они заменят и любовь».

И мы надолго замолчали,
И каждый думал о своем,
И я узнал во взгляде Гали
Глубокой грусти водоем.

Мария что-то вновь шутила,
Ей горе было нипочем,
Не знав любви она дружила,
Любви над ней не грянул гром.

Я думал о высоком чувстве —
О дружбе. Думал о друзьях,
Потом о творчестве в искусстве
И о прекраснейших Столбах.

Потом мы вновь хребты смотрели.
Не наглядеться, ну никак,
Как пики, в них стеною ели
Ушли в глубокий тени мрак.

А по Столбовскому Калтату,
Там, на отбое над тайгой,
Под солнцем реют Стенки скаты
С вершиной зубчатой своей.

И солнце в блеске провожает
Ко сну гранитный гребень тот,
И тень зубчатая вползает
За ним на смежный с ним хребет.

А тут вблизи, на нашем склоне,
Стоит Канавель-камешок,
И на его невзрачном фоне
Разбросан редкий соснячок.

И Музеянка тут же рядом,
Вон шкраб уже развел костер,
На нас не смотрит, сидя задом,
Сжигает подметенный сор.

Наверно вдоволь насмотрелся
Всей красотой; не день живет,
Теперь у огонька пригрелся,
Блаженствует, чаишко пьет.

А хорошо! Костер, избушка,
Зори вечерний полусвет.
«Здорово, Верхопуз, Фермушка,
От Музеянки вам привет!»

Кто это? Ба! Старый знакомый —
Хозяин Соболев пришел.
Он у себя в избе как дома,
Разжег костер и сор подмел.

«А где ж учитель?» «По дороге
Его я встретил в Каштаке.
Доволен страшно. Стер лишь ноги»...
«А вы чего-то налегке?»

«Да я переночую только
И завтра поутру домой.
Нет времени никак, нисколько,
Так я хоть на ночь. Боже мой —

Такая прелесть на вершинах,
Ну разве с городом сравнить.
Хоть ночь без пыли и рутины,
Сейчас по воду и чай пить».

Идемте вместе! Нас заждались,
Вон у Фермушки уж поют,
А, дядя Саша?" «Я прощаюсь,
Пойду в Нелидовский уют».

Спустилась ночь, пока тайгою
Я пробирался в свой ручей,
В логу ольшаник меж собою
Сплелся под пологом елей.

Журчал ручей звенящей трелью,
Переливаясь с побежка,
Особенной ручьевой прелью
Тянуло в токе холодка.

Я сел на сруб с кристальною водою
И глядя в зеркало все думал в тишине,
В воде мерцали звезды золотые
Что светят там, в бездонной вышине.

И думою тогда одно, я помню, было —
Прекрасна жизнь здесь в сказочных лесах,
И почему Мария не любила,
Такая девушка, с улыбкою в глазах.

Придет пора, полюбит, безусловно,
И здесь же на Столбах объект найдет,
И замолчит пред жизнью непритворно,
Почувствовав любви тяжелый гнет.

Откажется ль тогда от дружбы слова,
Узнав иную в сердце кровь,
В желаньи необычно новом
Заменит дружбу на любовь.

Да! Дружба не для всех, конечно,
И ей не многие живут,
И в нашей жизни быстротечной
Тяжел ее кремнистый путь.

8.07.44