Яворский Александр Леопольдович

Столбы. Поэма. Часть 16. Откликные

Болтливость через меру неприятна,
Молчанье лишь понятно иногда,
При шуме устаешь, при тишине обратно
Чего-то хочется звучащего всегда.

Таков, знать, человек непостоянный,
Ему не просто угодить
И нужно думать все не без изъяна,
Далёко за примером не ходить.

От шумного ручья спешим в затишье леса,
Из тишины лесов – к журчанию ручья,
От шума города идет другой повеса
К немым камням с своим крикливым Я.

И я ходил в года былые
И отдых там, в камнях искал,
И к жизни камни Откликные
Певучим эхом вызывал.

Пути мои тайгой неисчислимы,
Где не оставил я своих следов,
Куда не позвала тропой незримой
Бродяжная звезда в краю камней, лесов.

Пути иные вовсе необычны,
Но тем и интересны ведь они
Что ново все, не так привычно,
Как там, где ночью ноги знают пни.

И я любил пути такие,
Едва заметные тропинки по хребтам,
По ним преграды никакие
Не создавал лешак моим ногам.

Со стрелки двух пенящихся Калтатов
Мне нужно попадать к Столбам.
Ручьем хоть не прямик, но глуховато,
К тому ж был дождь и сыро там.

Обокою ручья по северному склону
Быстренько б можно добежать,
Но для чего давать такого гону:
Поспешность хороша лишь блох имать.

Пойду другим хребтом, где суше,
Им доберусь в столбовский дом.
Там нет такой трущобной глуши
Прекрасным Откликным хребтом

Идет тропинка в гору прямо,
Чуть-чуть не от ручья подъем.
Хребет крутой, хребет упрямый
И теплый, пот один на нем.

Но мне пути давно знакомы,
Я бью короткий мерный шаг.
И не взирая на истому,
Взошел и не вспотел. Никак.

Как здесь прекрасно на вершине,
Такая тишина кругом!
А там сквозь лес видна долина
И в ней Калтатов шум и гром.

Теперь с большой тропы сверну я,
Спущуся вниз в седло и там
Опять взберусь на Откликные
И ими потяну к Столбам.

Я так и сделал. Быстрым ходом
Сбежал в седло. Но тут как раз
Я вспомнил – можно ж мимоходом
Зайти в Копыто хоть на час.

Да! Я давно бывал в Копыте,
Ну как же в нем не побывать!
И я, набравшись дикой прыти,
Давай трущобиною гнать.

Осинник здесь растет густущий,
И не подстать бы быстрый ход,
Но нас, столбистов, тут вот пуще
Азарт особенный берет.

Минут пять-шесть и уж казалось –
Вот выйду к камням на простор,
Как что-то от меня помчалось
И затрещало, как мотор.

Глухарь! Он так порол по чаще
И заросль крыльями лупил.
Давно такой не знал я страсти,
Стоял, балдел, а он все уходил.

А напугался я. Еще бы
Громада-птица, а полет,
Что делал он в такой трущобе
Где невозможен даже ход.

Вот интересно, что-то значит,
Не трус я, что и говорить,
Лишь кто в лесу начнет маячить
Вокруг да около ходить.

Я не сдержусь, иду навстречу,
Кто б ни был он, где и когда,
Я знаю, что всегда отвечу.
В обиду деться? Никогда!

О, сколько раз зверь косолапый
Встречался по тайге со мной,
Я не снимал учтиво шляпу,
Как тот пустынник в басне той.

Но первый не сходил с дороги.
А браконьеров так встречал:
Нож в ножнах, натиск, окрик строгий,
И их, обезоружив, гнал.

А тут вдруг струсил. Интересно.
Судьбе так надо было быть.
Зато я сознаюся честно,
Ведь от себя никак не скрыть.

Ай да глухарь, вот молодчага,
Какого храбреца вспугнул,
А сам от этой передряги
Над лесом где-то потонул.

Вот и Копыто. Вплоть добрался
И вышел из леска в мысок.
Под ним шалаш к скале прижался.
Уютный, славный уголок.

Вниз россыпь развалилась важно
И дремлет в белых лишаях,
За ней ложок, направо, влажный,
Вода в пониженных местах.

За россыпью вниз прямо сосны,
И склон ушел в глухой провал,
Налево тот тянигуз злостный,
Которым взял я перевал.

А там все горы, горы, горы,
И в них шумит, ревет Калтат,
К нему с лесистого простора
Бегут ручьи, нащупав скат.

И вспомнил поиски Копыта.
Анюта мне поведала о нем,
А ей сказал его владелец. Скрыто
Держа его, как свой таежный дом.

Я шел тогда от Россыпушки
К Столбам дорогой, заодно –
Искал Копыто и избушку,
Как было мне говорено.

И я нашел Копыто сразу,
Сошел с мыска, пошел в обход,
И здесь в камнях, с косого глаза,
Я рассмотрел в жилище ход.

И помню – пил здесь чай с брусникой,
Она тут близко и растет,
И наслаждался видом диким
На тот заручьевой хребёт.

Еще припомнилось: весною
Тянули лесом вальдшнепа,
Выделывая над тайгою
Свое стремительное па.

А я сидел на этой скалке
Завороженный, в полусне,
И думал я: ах, елки-палки,
В природе пан и пан во мне.

Всю ночь провел я в ожиданьи
Любуясь маскою небес,
Когда при солнечном восстаньи
Озолотится голый лес.

А как здесь дождик лил однажды,
И сакля мне не помогла.
Под нею промочило дважды,
Я смок, как говорят, дотла.

Чего со мной здесь не бывало…
Копыто буду вспоминать.
Я прокопытил здесь не мало,
А сколько? Разве сосчитать!

Однако, надо подниматься,
Прощай, копытная ладья.
Чего, чего, а может статься
К тебе опять вернуся я.

Я встал, и, перейдя ложбинку
По бровке потянул в хребёт,
Вверху я повстречал тропинку
Она меня и поведет.

Теперь путь прямо, верхом, гривой,
Какой здесь воздух, а простор!
И мне с тропинки той игривой
Сквозь лес видать окружье гор.

Вот Моховая подо мною,
Зимой в нее вот был бы кат.
А влево падь ручья глухого,
Что мчится бешено в Калтат.

И глухо в Моховой, и дико,
Черным-черна тайга стоит,
Вершины елей, словно пики,
Сошлись в сплошной зубчатый щит.

А вот и скалы, по дороге
Тропинки вьются меж камней,
Никак не успевают ноги
Следить извилины на ней.

То спустится с камней налево
И жмется здесь к сырой стене,
То, выбежав на россыпь вправо,
Петляет в каменной канве.

Когда-то здесь стена повыше
Тянулась точно как сейчас,
Но вся распалась, еле дышит
Последний стержневой каркас.

Зато здесь в россыпях белесых
Седых камней не посчитать,
И эти каменные сбросы
Тайга кольцом стремится сжать.

Какие чистые прогалы
Внутри таких густых замков,
Как будто старых замков залы
Без темных мрачных потолков.

И пол, мозаикой мощеный,
В тех светлых залах не блестит,
Никто его с тех пор не тронул,
Когда распался сиенит.

Лишь время сделало приборку
Здесь на полу в паркете том,
И камней рассыпную горку
Разрисовало лишаем.

Все дальше, дальше дивной грядкой,
И вид открылся предо мной,
Там впереди, как на площадке,
Стоят и Первый и Второй.

И Дед маячит, Пасть и Перья,
Все камни тут вот на виду.
Но близости их не поверю я –
И в час никак к ним не дойду.

Уж больно длинноват хребтина
Зато мечта на нем, не ход,
Отсюда ровно половина,
Как я к Копыту дал сворот.

А вот Веселой гривки купол,
Он точно тут над Моховой,
И глазом я на нем нащупал
Каштацкий путь, означенный тропой.

О, сколько я на нем бродяжил,
Примерно даже не сказать,
Чтобы идти к Столбам, я даже
Мог и ни пить, ни есть, ни спать.

И я ходил, мечтам в угоду,
И под дресвы сыпучий хруст
Я знал в том распрекрасном ходе
Все круготропье наизусть:

И эхо с Гривки той Веселой
Я вольным криком вызывал,
И под котомкою тяжелой
Его ответа ожидал.

И мне оно отозвалося
Вот тут с гряды над Моховой,
И по долине понеслося,
Где на часах Сторожевой

Хранит покой камней угрюмых,
Стоящих на крутых хребтах,
Всегда одной и той же думой
Смотреть за совесть, не за страх.

Ах, эти камни Откликные,
Мне вас не позабыть никак,
Когда свободные, шальные,
Мы шли к Столбам через Каштак.

И вас с надеждой вопрошали,
Вы отвечали нам всегда
В веселья дни и дни печали
Не изменяя никогда.

Всегда вы первые в ответе,
Тому свидетелям тайга
Весной, под осень, в знойном лете,
Зимой, когда кругом снега.

И вспомнил я: однажды ночью
Мы шли компанией большой
И под Веселой, между прочим,
Присели под большой сосной.

И был средь нас едва знакомый
Заезжий, шедший в первый раз.
Еще на Каштаке в подъеме
Он чуть не объявил нам “пас”.

И вот теперь, совсем разбитый,
Он растянулся и лежал,
А комары его, бандиты,
Жгли сотней тонких, острых жал.

Он чуть не плакал от досады,
И в помощь был костер возжен,
А он из сетки без пощады
Ругал Столбы со всех сторон.

И нам, конечно, попадало,
Что вот, мол, взяли, завели,
Что трудностей еще не мало
У этой каменной земли.

А мы сидели, тихо пели,
И звезд огни мерцали нам,
И никакой уют постели
Не предпочли бы мы Столбам.

Попели. Дальше ж надо ехать,
Хотя бы на своих двоих,
А все же надо вызвать эхо
Через долину с Откликных.

И дружно гаркнули мы хором
Столбовский гаммовый хорал,
И по воздушному простору
Понесся он к подножьям скал.

И в ночи глубине бездонной
Нам эхо так отозвалось,
Что встал с одра им удивленный,
Испитый комарами гость.

Да, это было эхо. Точно.
Такого больше не слыхал
Хотя отсюда же нарочно
Подолгу камни вызывал.

И гость спросил, а долго ль станет
То эхо по хребтам ходить
И неужели не устанет
Оно собой тайгу будить?

И я ответил – “Две недели
Оно обычно ходит так”, -
И он поверил, в самом деле,
Не понял шутки, вот чудак.

Ах, камни, камни Откликные,
Когда об чем-нибудь грущу
У вас приветливо родные
На свой вопрос ответ ищу.

И вы всегда мне отвечали
Чего б я вам не задавал,
И те часы моей печали
Я вашим эхом облегчал.

Я шел о прошлом мыслью полный,
Когда веселый молодой
Своей звездой всегда довольный
Доволен был и сам собой.

И кончив камни незаметно,
Я с них сбежал на мягкий ход,
И здесь тропинкою запретной
На Манский вышел на сворот.

А там Столбы опять, конечно,
Обычный откаштацкий путь,
Уют избы, и в ней беспечно
С походу можно отдохнуть.

6.05.44

Оригинальный рукописный текст: стр.1 , стр.2

 

Author →
Owner →
Offered →
Collection →
Яворский Александр Леопольдович
Павлов Андрей Сергеевич
Павлов Андрей Сергеевич
А.Л.Яворский. Столбы. Поэма

Другие записи

Сказания о Столбах и столбистах. «Борисовка»
[caption id="attachment_3637" align="alignnone" width="300"] Соколенко Вильям Александрович[/caption] Мысль построить избу на Китайской стенке, наверное, посещала каждого скалолаза, кто бегал туда-обратно на тренировки. Первые попытки строить избу сразу пресекались лесниками. В палатках мы стояли далее чем до 81-го года. Но в 81-84-х годах...
Легенда о Плохишах. Народные гуляния
— Мужики! — взвизгнула обрадованная Ленка и кинулась прибывшему на широкую грудь. — Мужики! Невозмутимо улыбающийся гигант осторожно взял девку подмышки и усадил попом на нары. Его загорелая до дыр рожа светилась довольством и домашней радостью. Сзади Лебедя подпирал здоровенным кулем Захар. За ним Кузьма, Никодим, Валера Болезин. Изба сразу...
Красноярская мадонна. Корни столбизма
Писатели, ученые, политические и религиозные деятели нечасто и очень смутно упоминают о столбизме. Лишь как о красочной подробности, достопримечательности. Никто и никогда не пытался осмыслить сути красноярского феномена. Удивительная естественность русского скалолазания, идеальная слитность человека с пейзажем как-то затенили уникальность...
Впереди была целая жизнь
Году в 66-м, в мае, на Первом Столбе проводили мы соревнования завода телевизоров по скалолазанию. Призами были китайские кеды с шевронной подошвой, удобные для лазанья. Я заранее подобрал себе пару, занял первое место и ждал только награждения, чтобы их получить. Но кинооператор Вася Голубцов попросил меня пройти трассу еще раз,...
Feedback