Яворский Александр Леопольдович

Столбы. Поэма. Часть 7. Рукавицы

Идут от былей небылицы
Передают из уст в уста
Про две гигантских рукавицы,
Стоящих на верху хребта.

Что было — только время знает,
Нас быть тогда и не могло,
Но вид их нам напоминает
О том, что было и прошло.

Раз под вечер, когда жара свалила,
Прохлада от хребтов ползла к ручьям,
И ночь как будто победила,
Заставив сумерки сгуститься по логам

Компаньей небольшой, всего нас было трио,
На первой маковке Четвертого Столба
Мы, солнце проводив, лежали и лениво
Смотрели вдаль и около себя.

Там Первый и Второй, как два зарода,
За ними горизонт в лесах, хребтах,
И в этой дали вечеру в угоду
Все в слабых стушенных тонах.

И как-то исподволь любуясь, созерцая,
Мой взор остановил Второй.
Какой гигант, громадина какая,
И сам хребет под ним титан какой.

И по хребта вершине вниз сходящей
Я мысленно до Рукавиц скользнул,
Их силуэт теперь, особенно разящий,
Как будто даже лень спугнул.

И в очертаньях их представилось два шлема,
Времен нашествия французов на Москву,
И новая, навязчивая тема
Заставила вписать в скрижаль еще главу.

И в этих двух стоящих радом стенах
Мне чудилася схватка двух борцов,
Обычная борьба для цирковой арены,
Русско-швейцарская с захватом поясов.

Тела их там, внизу хребта лесного.
Здесь только две в уборах головы.
Они сошлись, схватились, и ни слова,
Как молчаливые гранитные столбы.

Тот слева, ниже что, подсел. Попытка
Поднять противника, крутнуть и положить,
Обычная к финалу сметка,
Чтобы борца опоры всей лишить.

Но этот выше что и справа — здоровее
И как борец не так то, видно, прост
И левого борца обычная затея
Удастся ли? К тому же малый рост.

Но сильное фигуры напряженье,
Вернее треуголки, говорит
За страстное борца решенье,
Который думает что все ж он победит.

В нем вижу я портрет Наполеона
Из Третьяковки, с Верещагинских картин,
Где император, бросив роскошь трона,
В Москве среди им созданных руин.

И здесь в тайге темнеющей, угрюмой,
На том хребте в чудовищной борьбе
Он с тою же настойчивою думой,
Представивший себя своей судьбе.

Мечты побед и грезы славы,
И мысль о власти без конца,
И вольность боевой забавы
При бледной дерзости лица.

Таков борец, иль рукавица слева,
Он, как сейчас стоит передо мной,
С лицом без радости, без гнева,
С своей надменной, гордой головой.

Второй борец, иль рукавица справа
(Она с напалком — правая рука)
Не из искателей бездушной славы,
В нем сразу видно руссака.

Покрепче телом он, помешковатей,
И при попытке левого поднять,
Он, как все русские по складу тороватый,
Старается себя в обиду не отдать.

Спокойно будто дался, опустился,
Но сам уперся в землю на ногах,
Чтобы противник не словчился
И не свалил его, подняв на мах.

Спокойствие во всей его фигуре,
И в крепкой, неуклюжей голове,
Он с виду флегматичен по натуре,
Но в нем холерика часть не одна, а две.

Я узнаю России генерала
Медлительно-спокойного борца,
Которому Россия шпагу дала,
Чтоб он довел борьбу ту до конца.

Кутузов. Как сейчас передо мною
Совет военный, в Филях он сидит
С опущенной лохматой головою,
И впечатление такое — будто спит.

Склонил он голову, почти на грудь, седую,
Ноги расставлены, а левая рука
Спокойно на углу стола не протестуя
Лежит. Вид дряхлого, больного старика.

Но мысль одна в той голове поникшей —
Поизмотать врага от родины вдали,
Чтоб враг зарвавшийся и к стуже не привыкший
Узнал все тяжести чужой ему земли.

И он пошел на все в своем решеньи,
И даже больше чем на все пошел,
В приказе отступать на место наступленья
И сдать Москву врагу на произвол.

Рискованный маневр — отдать почти столицу
Врагу. Ужасный, странный стих...
Какие б видел он в тот миг печали лица
Всех боевых соратников своих.

Но он не видит их, он думает иное,
Доступное лишь одному на том пути —
Поистощить врага любой, любой ценою
И армию спася к победе с ней прийти.

Два профиля, достойные друг друга,
Натуры две, одна другой сильней,
Две силы равные на общем ратном круге
Сошедшихся в бою богатырей.

Громадных два столба — химеры Рукавицы,
Стоящих наверху того хребта,
Как были там, а здесь как небылицы,
Фантазии и образа черта.

И молча созерцали мы арену
Среди ушедших вдаль щетинистых лесов,
А ночь пришла сама собой на смену,
И тьма легла в логах между хребтов,

И стали холодны граниты в мраке ночи,
Туманы залегли подобно серебру,
Зажглись на небе звездчатые очи
И потянуло вниз к горящему костру.

И мы ползли на ощупь, по развалам,
Скользили, пробирались, и крались,
И времени прошло совсем не мало
Пока все трое мы спустились вниз.

И у костра мы долго рассуждали
О двух борцах, стоящих над хребтом,
Теперь наверное в густой туманной шали
Закутанных в хаосе гор лесном.

Поборет ли? И кто кого поборет?
Истории язык нам ясно говорит.
И это всем известно и без спора,
Что Бонапарт Кутузовым разбит.

А здесь обоих их поборет только время,
Летящее в движении минут,
Дробящее седых гранитов темя,
Их уносящее в далекий, вечный путь.

25.01.44

Author →
Owner →
Offered →
Collection →
Яворский Александр Леопольдович
Павлов Андрей Сергеевич
Павлов Андрей Сергеевич
А.Л.Яворский. Столбы. Поэма

Другие записи

Столбы. Поэма. Часть 19. Глаголь
Каприз ключа, текущего не прямо, Причиною того невольно стал Что лог, углом загнувшийся упрямо, Глаголем кто-то исстари назвал. Так он и был Глаголевым ложочком, А ключ его — Глаголевым ключом. Крестьянушка-базаец здесь лесочком Охотно промышлял и вывозил по нем. А камень, что над склоном приподнялся, Столбист Глаголем...
Байки от столбистов - III. Ведьма
«Что есть жена? Сеть прельщения человеком. Светла лицом, и высокими очами мигающа, ночами играюща, много тем уязвляюща, и огонь лютый в членах возгорающа: Что есть жена? Покоище змеиное, болезнь, бесовская сковорода, бесцельная злоба, соблазн адский, цвет дьявола:» Вы узнали себя, сударыни? Невинным мальчиком довелось...
Столбы. Поэма. Часть 29. Воробышки
Луна! Луна! Холодная, немая, Зовущая в далекие миры, Туда, где в безднах утопая, Пылают вечные костры. Какие луны светили бывало Мне в поисках неведомых красот, Каких ночей луна не освещала Мне, юноше не знавшему забот. И в старости она чудит, как прежде, И вспоминать о юности зовет, Хотя прекрасно...
Байки от столбистов - III. Не пойму я этих ребят
Есть на Столбах несколько таких мест, где, после небольшого раздумья, прыгают многие: с Конька на Втором столбе, с Пролетарки на Первый, с одного пера на другое. Ходит молва, что кто-то прыгал с Коммунара на Первый; Леня Петренко, из авторитетнейших столбистов, утверждает, что прыгали трое, один и умер у него на руках; я долго приглядывался:...
Feedback