На Столбовской Видовке

Густые высокие травы...
Поляна. На ней остановка,
И там, на вершине, вправо
Развалы Столбовской Видовки.

Хоть путь еще не окончен,
Но разве пройдешь мимо!
Если устали не очень —
Поднимемся к краю обрыва.

Синеют в зареве дали,
Чернеют тайга и горы...
И думаешь: «Встретишь едва ли
Такие еще просторы».

Отвесны скалистые кручи,
Но в самом опасном месте
Там каждый камень изучен
И каждый карниз известен.

Пусть будут дожди и туманы,
И осени хмурой ненастье, -
Прекрасны далекие страны,
Но все же наш край прекрасней!

И где б ни бывал на свете,
Хоть на день придешь ненадолго.
Товарища старого встретят
Друзья на Столбовской Видовке

Баженова

Сибирь

Леониду Васильевичу Тульпа
дружески

Страна, где мчит теченье Енисей,
Где на горах червонного Алтая
Белеют орхидеи, расцветая,
Где вольный дух вбираешь грудью всей.
Там есть кабан, медведь, стада лосей.
За кабаргой струится мускус, тая
И льётся к солнцу песня молодая.
И есть поля, чем хочешь, тем засей.
Там на утёс, где чары все не наши
Не из низин, взошел я в мир такой,
Что не был смят ничьей еще ногой.
Во влагу, что в природной древней чаше
Мерцала, не смотрел никто другой
Я заглянул. Тот миг всех мигов краше

К.Бальмонт,
1916. YIII .7 Полночь.
Ладынино

Бальмонт написал это стихотворение после того как красноярец Леонид Тульпа рассказал ему о Сибири и в частности о Столбах /урны на вершинах Столбов, вымытые дождями и ветрами/, будучи в Петербурге, где они встречались.

Вот опять на звонких лыжах
По Столбам скитаюсь я.
Всех друзей родней и ближе
Мне гранитные друзья.

Свеж, морозен воздух зимний,
Снег алмазами блестит.
На косматых соснах иней
Точно кружево висит.

Ах, как весело кататься
С крутизны высоких гор.
Сердце вспуганною птицей
Так и рвется на простор.

Путь обратный — Моховая,
Точно птица вниз летишь.
Вот и город. Эх, родная,
Зачем времечко спешишь?

Будет праздник, вновь на лыжи
Вновь сольюсь с тайгою я.
Всех друзей родней и ближе
Мне гранитные друзья...

А.Ермолаев. Март 1927 г.

Перефразировка какого-то журнального стихотворения.

Такмак

Как умолкший шаман, нелюдим, величав,
Над вершинами гор перст тяжелый подняв,
Стал когда-то Такмак и с поднятой рукой,
Каменея, застыл над родною рекой.

Он угрюмо глядит с высоты своей вниз,
Где стеснив Енисей, мост гигантский повис.
И бегут по нему и туда и сюда
В бесконечную даль день и ночь поезда.

Хмуро блещет на них пушек черная сталь.
И в холодную грудь его входит печаль.
Полный дум он стоит над тяжелым мостом
И кому-то грозит своим грозным перстом.

А кругом на него жадно смотрит в упор
Бесконечная цепь окружающих гор.
Словно ждет, что вот-вот от волшебного сна
Он проснется, а с ним и очнется страна.

И тогда-то, тогда только сбудутся сны
О безбедном житье, о расцвете страны.
Но, увы, хмурый страж всё стоит над мостом
И лишь только грозит своим грозным перстом

В.Калашников /Кручинин/

Это стихотворение было написано осенью 1916 г., т.е. тогда, когда Империалистическая война приходила к концу, и в народе с каждым днем всё сильнее и явственнее нарастало революционное настроение. Час расплаты за принесенные невиданной по своим размерам и зверству войне, человеческие жертвы, грозно приближался. Это и дало мне повод изобразить Такмак отцом, погибших на полях войны сынов Сибири, хмуро и молчаливо угрожающим суровой расплатой за понесенную им утрату.

Примечание автора

Шалаш на скале

На Малом Такмаке в камнях едва заметных
Стоит, как страж, шалаш высоко на скале.
Там часто по ночам горит огонь приветный,
Мерцая и блестя в полночной полутьме.

Один почтенный муж шалаш свой там построил,
Велению души настойчивой внемля,
За что его потом круг близких удостоил
Почетом дружеским и званьем короля.

И вот с тех пор живет в дворце из сухостоя
На Малом Такмаке такмацкий властелин.
Всё вкруг его дворца исполнено покоя
От сосен и камней, до дремлющих долин.

И лишь над Такмаком ночь летняя слетает
Задумчиво сидит король перед костром
И в тишине ночей в раздумьи вспоминает
О прошлом Такмака, о времени былом.

Король сидит склонясь и свет костра мерцает
В чертах его лица, на складках, на челе.
И долго-долго так ночами он мечтает
А огонек блестит, блестит на той скале

В.Калашников

Король на своем Малом Такмаке

На Малом Такмаке в вечернем размышленье
Сидел король, смотря на Абатак.
Пред ним Сторожевой был виден в отдаленье,
А влево на горе стоял Большой Такмак.

Король сидел один, ни слуг и ни придворных
Как все цари земли король не заводил.
Живя всегда один, в скитаниях упорных
Король почти без брюк и без штиблет ходил.

Не жил он, как цари в роскошнейших палатах —
В тайге, средь диких скал он время проводил.
И мантия его в одних сплошных заплатах,
На встреченных в тайге он ужас наводил.

Он любит ширь тайги и к ней любовь лелея,
Живет в ней, как монах, природу-мать хваля.
Да здравствует король, виновник юбилея
Да здравствует! Друзья! Ура за короля!

В.Калашников

Зимний ход на столбы /В «Столбушку»/
/На мотив Туруханского марша/

То не зверь голодный завывает,
Дико разыгралася пурга.
Справа, слева вихри завевают
И с деревьев сыплется кухта.

В рыхлом снеге лыжи тяжело идут
И котомки спины наши гнут.

Тяжек путь в подъём на Моховую.
Зги не видно, снег глаза слепит.
Напрягайте силу удалую,
Зорче, зорче глаз, передовик!

Подтянись, ребята! Легче будет ход,
Выберемся только на хребет.

Жар томит, усталость ломит ноги,
Ветер свищет резче, брезжит свет.
Знать подъём уже за полдороги,
Тверже под ногами синий снег.

Мерно ноги двигаем. Вот уж у ворот,
А за ними Манский, наш сворот.

Всё быстрее кат с горы на гору,
Камни служат вехами для нас.
Хороша столбовская дорожка...
Hy-ка, ухнем «Тра-ля-ля» все в раз.

Вот «Столбушка», край.
Песню у костра ты начинай!

или:

Поживей, ребята, разводи костёр
Грянем дружно песню: «Я вечер»!

А если не костер, а печку надо, то пусть так:

Поживей, ребята, печку разживляй,
А потом и песню зачинай!

А.Курганов
/из политкаторжан/.
Зима 1925-26 г. Минусинск

***

По вечерам в краю суровом
Горит заря костром багровым
И в тишине, по вечерам,
В немом раздумье сгорбив спины,
Молчат суровые вершины
Безмолвным кругом у костра.

В вечернем отсвете багряном
Клубится дым ночных туманов,
Окутывая плечи их.
Но зачарованно и странно
Молчанье горных великанов
И круг их недвижим и тих.

И так в немом оцепененье
Проходят ночи, как века
И волны в медленном теченье
Как мысли вдаль струит река.

И отражаясь в водах сонных
Молчат о чем-то тени гор
И скрыт от нас непосвященных
Вершин безмолвный разговор

Лисовский Н.
13 декабря 1927 г.

Заповедный уголок тайги

Есть вдалеке от Красноярска
Заповедный уголок тайги.
Там цветы заманчивой окраски,
Кедры там могучи и стройны.

Там стоят в лучах рассвета ранних
Высоки, причудливы, круты
Скалы самых разных очертаний
И невероятной красоты.

Силу мускулов и зоркость глаза,
Нервы, страх, который не знаком
Проверяют наши скалолазы
В тихом Заповеднике лесном.

Гордое охватывает чувство
Перед этой выдержкой стальной,
Перед этим дерзостным искусством
Спора с поднебесной крутизной.

Сколько бы ни жил я помнить буду
Скалы... ветер, что ласкает грудь.
Братья Абалаковы отсюда
Начинали альпинистский путь.

Ты здесь сильным, смелым станешь сразу,
Ловкость, выдержку приобретешь.
На соревнованья скалолазов
Выходи сегодня, молодежь

Казимир Лисовский
Газета «Красноярский комсомолец» от 26 июня 1951 г.

Такмак

Я был в гостях у «Робинзона»
В избушке на горе крутой,
Где не слыхать людского стона
И шум не тревожит городской,
Там ты любуешься природой,
Там чувствуешь ты жизни соль,
Там видишь Такмак большой и малый,
Китайскую стену, Глаголь.
Отсюда вид на юг красивый,
Там видны горы Воробьи.
Ермак во шлеме горделиво
Вперил как страж глаза свои.
Как будто ждет он издалека
Врага иль недруга с востока.
Заметен взгляд его печальный
И гордый стан и величавый.
Красуйся ж ты, Ермак, на воле
И охраняй ты свое поле.
И ты, любимец наш Такмак!
Будь также на страже как Ермак

Миронов И.Я.,
охотник и любитель природы,
главн. обр. р.Базаихи.
Написано к 60 летнему юбилею Устюгова. 1931 г.

На Каштакской тропе

Мешок за плечами, и снова — в дорогу!
Идем мы тропой по глубокому логу,
К вершине крутого хребта Каштаком,
А это спортсмену и то нелегко.

Чем круче подъём и к солнцу поближе,
Тем шаг тяжелее, короче и тише,
Пока не получен приятный сигнал:
«Котомки на землю... и все на привал!»

Шнурует тесьмою тропа косогоры.
Куда ни посмотришь — всё горы и горы...
Подернута синею дымкой слегка,
В бескрайнюю даль убегает тайга.

Ты чувствуешь как ветерок обвевает,
Как влагу с лица и усталость сгоняет,
Ты видишь как ястребы с криком летят,
Ты слышишь как сосны немолчно шумят.

Что может быть лучше, прекраснее лета?
Узорные листья пронизаны светом,
И блики ложатся, лаская траву,
И в зарослях прячется луч золотистый...
На миг осветит стебелек серебристый
И с ним — этот сказочный мир наяву...
Хвала тебе, вольная наша Отчизна!

Поэт-столбист.
Из книги И.Беляка «Край причудливых скал»,
1952 г., Красноярск

Ночь на Столбах

Горы да скалы кругом громоздятся
Выше и выше в сиянье небес,
Дикие сосны по скалам ютятся,
Дремлет в долине таинственный лес.

Тишь замогильная... Только порою
Глухо из мрака простонет сова,
Эхо откликнется ей за горою
Что-то чуть слышно прошепчет трава.

Ели угрюмые, мохом одетые,
Словно колонны стоят по бокам
Узкой тропинки. А дебри заветные
Тихи, безмолвны как запертый храм.

Вдруг огонек показался над бездною,
Вспыхнул в вершине нависнувших скал,
Словно соперничать хочет со звездами.
Вспыхнул, потух и опять заблистал.

Пенье послышалось... Тихо торжественно
Грустные звуки лились,
Уж не жрецы ли для песни божественной
В полночь на скалах к огню собрались.

Нет!.. Не жрецы эту песню унылую
В храме природы поют.
Дети страны на неволю постылую
Горькую жалобу шлют:

В ширь необъятная, родина милая,
Царство безбрежных лесов,
Ты ль создала эту песню унылую,
Песню бессильных рабов?

Нет!.. К нам принес ее странник обиженный
Вместе с бряцаньем цепей...
Грустно звучал этот гимн всех униженных
Там, где привольно шумит Енисей.

Много тех странников, шли надрывалися
Стоном по нашей стране.
И словно эхо мы им отзывалися
Общим проклятьем судьбе.

С той поры песнь та родною нам стала,
Как и пришелец чужой.
В селах, поселках, в тайге зазвучала
Неодолимой тоской.

А со скалы тоже песнь раздается,
Эхо в долине звучит,
Лес в полудреме чуть-чуть шелохнется
И величаво молчит.

Нет!.. Не жрецы эту песню унылую
В храме природы поют.
Дети страны на неволю постылую
Горькую жалобу шлют

Дядя
Газета «Енисей»,
6 августа 1899 года

***

<% image = "/Mat/Yavorsky/GAKK/365/12a.jpg"; attr = "align=right"; %> Мы ждали восхода... Протяжно, угрюмо
Шумели вершины деревьев под нами,
Казалось — сковала их мрачная дума,
Их ропот в тайге разносился волнами.

Огромным ковром разбросалась тайга,
Вершины обрывистых гор затянула
И зыбким узором покрыла лога
И щеткой в разрезах лощин потонула.

В просветах редеющей массы тумана
Вершины синеющих гор открывались,
А дальше, где шумно катилася Мана
Ряды их бледнели и с далью сливались.

По скатам, нахмурясь, стояли Столбы,
Одни возвышались главой великана,
Другие зубцами гигантской пилы
Пилили седые лоскутья тумана.

Они-то тянулись волнистой грядой,
То черные Перья во скаты вонзили,
То в лог опускались отвесной стеной,
То в виде разинутой Пасти застыли.

Светало... Дул ветер холодный из гор,
С площадки мы к краю обрыва спустились.
Из корней и мха разложили костер
И к камням прижавшись, азямом укрылись.

Над нами в глубокой щели укрепился
На древке флаг красный с девизом «Свобода»
И древко дрожало под ним — он стремился
Умчаться к восходу... Мы ждали восхода

Петр Нейбург, 1909 г.
Прислано из ссылки в Енисейской тайге
одной из столбисток

Петр Нейбург — страстный любитель природы и столбист начала XX столетия. Был сослан в село Бельское Пировского района Енисейского уезда, на р.Белый, приток р.Кети, где и умер от туберкулеза.

***

Карточка из альбома Дм.Ин.Каратанова

Стихотворение послано автором столбистке Фисе Самоделовой.

Ветка кедра

Ночь. Мороз. Тайга глухая.
Вкруг луны звенит кольцо.
Хлещет снегом полыхая
Ветвь колючая в лицо.

Обожженная ветрами,
Заметенная пургой
Изогнулась перед нами
Ветвь кедровая дугой.

Не Эльбрус и не платаны
Разметав по полотну
Обессмертил Каратанов
Дикий камень и Траву.

Это он орлиным оком
Эти дали пронизал,
Изюбриным легким скоком
Путь в Развалы указал.

Это он медвежьим следом
Столб Четвертый окружил,
В старину ведя беседы,
Здесь в избе у Перьев жил.

Разомлев от поцелуев
Жаркой печки, ты не спишь,
В вышине звезда кочует,
За окошком — темь, да тишь...

В.Хомзе

Правдиво нарисованная Д.И.Каратановым ветка кедра, показанная на выставке, послужила темой молодому начинающему поэту, написавшему это одноименное стихотворение.

Такмак

Вдали главой остроконечной,
Как памятник былого вечный,
Такмак поднялся к облакам.
К его задумчивым скалам
Туманы утренней порой
Как дети, дружною толпой,
Ласкаясь, жмутся. И гранит
Зарею утренней горит.

Такмак, Такмак, краса природы,
Стоишь ты многие здесь годы,
Подняв главу над темем гор,
И твой бездушно мертвый взор
Свидетель многих был явлений;
Ты видел ряд переселений
Кочевников и их стада...
И даже, может быть, тогда
Предметом был их почитанья,
Но не осталося предания
О тех далеких прошлых лет.
Они прошли, пропал их след...

Внизу, как лента голубая,
Могуче горы рассекая,
Течет глубокий Енисей,
И в блеске солнечных лучей,
Колеблясь, серебрятся волны
И тихо в берег бьют безмолвный.
Быть может, сын степей и гор,
Потупив безмятежно взор,
И тайных дум и неги полный,
Смотря в бушующия волны,
Вверял мечты свои реке
На полудиком языке.

Но сколько, сколько было тут
На каменистый этот грунт
Пролито слез. И воздух сей
Был полон стонами людей,
Бряцавших звеньями цепей.
Ты это видел всё, Такмак,
Не раз, наверно, черный мрак
Твою вершину покрывал,
И ты болезненно стонал,
Удары грома принимая

Я.Узлов
Газета «Енисей» № 69,
Красноярск, 1904 г.

***

Дремлют древние Развалы
Неприступною грядой
В тишине ненарушимой
Окруженные тайгой.
Только ветер там гуляет
По вершинам недоступным,
Луч луны скользит по камням
Величавым, не уютным.
Не доносится журчанья
К ним Калтата из тайги,
Забредет столбист случайно
Редко к ним из-за реки.
И стоят Развалы сонно,
Тысячелетия считая,
Во свое происхожденье
Никого не посвящая

В.Хомзе

***

Меня тянет туда,
Где не слышно людей,
Где колодник... и старые мхи,
Где под скалами носится рев медведей
И ручей задевает о пни.

Там свобода, там воля, тайга и простор,
Там есть то, что не купишь деньгами.
Только кинешь на всё зачарованный взор
И забудешь разбавить словами

В.Хомзе

***

На площадке СВОБОДА
Трудно с первого раза
Даже неустрашимым
По расщелинам лаза
Добираться к вершинам,
Где с крутого карниза
Только ветер звенящий
Обрывается книзу
На таёжные чащи.

Крутизна, повороты,
Камень скользкий и острый...
Но какие высоты
Достигаются просто?
И недаром когда-то
Люди давнего года
На вершине у ската
Написали «Свобода».

Высоко над долиной,
Негасимо и ново,
На привале орлином
Это светится слово.
Мы успели к восходу
И с зарей побывали
У высокой Свободы
На орлином привале.
И с обрывистой кручи
Посмотрели на дали
И сказали, что лучше
Ничего не видали.
Затянулись поляны
Пеленою тугою,
Голубые туманы,
Как дымок, над тайгою.

А нечаянный лучик
Всё смешал и рассеял,
Тучи сгрудились кучей
Где-то за Енисеем.
Непролазные чащи
Бесконечные шири...
Нету воздуха слаще,
Чем в таёжной Сибири.
А высоко в покое
Разлилось синевою
Небо — точно такое,
Как над нашей Москвою.
И от ветра шумели,
Под лучами светлея,
Те же самые ели,
Что у стен Мавзолея...

Марк Соболь,
московский поэт

Песня столбистов

Здесь кедр на утесе крылатом
Рванулся в лазурную высь,
Живут здесь медведь и сохатый,
И соболь, и хитрая рысь.

На вольном зеленом просторе
Трубит быстроногий марал
И всходят росистые зори
Над краем причудливых скал.

Как пламя лесного пожара
Струится по кручам рассвет.
В дозоре скала Коммунара,
Задумался каменный Дед.

Безбрежны таёжные дали,
Вода ключевая чиста,
Найдутся на свете едва ли
Такие, как наши места

Игн. Рождественский

***

Алмазною грудью вонзаясь в лазурь,
Как гордые витязи гордо стоите.
Не страшны вам порывы таежных бурь,
Вы веками за жизнью следите.

Вас мочат дожди весенней порой,
Снегами зимой засыпает
И тучи и бури осенней порой
Над вами так низко летают.

А летом цветами, зеленой листвой
Украсятся путь и откосы седые.
Идут к вам с восторгом сердца молодые
Из комнаты душной своей.

И тут наслаждаясь дарами природы,
Где дышит всё счастьем и смелой свободой
Стремятся на ваши вершины войти,
Где б сердцу усталому отдых найти.

И каждое лето пилигримы гурьбою
К Столбам-чародеям идут
И там отдыхают больною душою
И гимны природе поют.

И много легенд укрепилось за ними
И будто открыта им воля Богов
И души погибших витают над ними,
Купаясь в ручье у подножья Столбов.

И дева младая, не ведая счастья
Среди городской, бесполезной ходьбы,
Рассеять душевного горя ненастье
Тащится с котомкой скорей на Столбы.

А вы лишь одни бессловесно стоите
Над этой беснующей, глупой толпой,
Как будто бы крикнуть вы грозно хотите
Прочь! Не грязните! Долой!

Мария Никитина /Марник/,
5 июня 1920 г.

Снова на Столбах

Уж ты край мой родной,
Ты красив на диво!
Плещет синей волной Енисей красиво!

По тропинке иду —
Ели шапкой машут,
И о грусти моей
Никому не скажут.

Каждый столб-великан
Мою юность знает,
И, как прежде, мне Дед
Головой кивает.

Уж ты юность моя,
Юность удалая,
Отшумела, прошла,
Стала ты седая.

Вы же горы мои,
Скалы-великаны,
Вы всегда молоды,
Вечно величавы.

А вот я уж не тот,
В сердце грусть седая.
И резвится, поет —
Молодость другая.

И вот также луна
Скалы серебрила,
Но горячим ключом
Жизнь моя бурлила.

И я вижу кругом
Жизнь бурлит другая,
Веселится, поёт —
Молодость иная!

Уж ты юность моя,
Юность удалая!
Отшумела, прошла,
Стала ты седая!

Уж ты край мой родной,
Ты красив на диво!
Плещет синей волной
Енисей игриво!

По тропинке иду —
Ели шапкой машут,
О кладах в лесу
Они мне расскажут.

Тропкой узкой, лесной,
Прохожу я с песней.
Встал сосняк молодой
В хоровод чудесный.

Окружил он стеной
Тонкую березку,
Чтобы ветер шальной
Не качал сережки.

Поднялись до небес
Кедры-великаны,
Смотрят сверху на лес
Строго, величаво.

Встали грозной стеной
Гор могучих складки,
С одинокой сосной
На вершине гладкой.

И сосна на скале
Борется с ветрами,
И зимой о тепле
Шепчется с корнями.

По тропинке иду,
Сделаю стоянку,
И в сосновом лесу
Выберу полянку.

Разожгу я костер
Сосен, кедров выше.
Сыплет искрами он
От еловых шишек.

И в тайге вековой
Сердцем отдыхаю.
Пахнет дымом, смолой,
Но вкусней нет чаю.

Мой огромный костер
Сдвину я в сторонку
И еловых ветвей
Настелю в воронку.

И в постели такой —
Тёплой и душистой,
Подаришь мне покой,
Край мой золотистый!

Уж ты край мой родной,
Ты красив на диво!
С твоей синей тайгой
Сказочно красивой!

Уж ты край мой родной —
Нету в мире краше!
Ты — наш отдых, покой,
Ты — богатство наше!

Бочнова Т.Ф.

Возрожденная земля

Томительный звон кандалов, да остроги,
Да мертвых снегов неоглядная ширь...
Такой представлялась ты в прошлом для многих.
Тюрьмою без стен называли Сибирь.
Сюда за единое слово «Свобода»
Ссылали умнейших и лучших людей,
И даже скупая на ласку природа
Казалась милее железных цепей.
В тайге вековой, непролазной и мрачной,
Где речка бурлит на порогах у скал,
Политкаторжанин, прикованный к тачке,
Царю драгоценный металл добывал.
Рабочий ли он с героической Пресни,
Матрос ли с «Потемкина» или солдат, —
Он духом не падал, пел смелые песни
Под звон кандалов и под шорох лопат.

Теперь не узнать возрожденного края —
Здесь все изменялось, все стало иным.
От сна пробудилась тайга вековая...
Сибирь стала гордостью нашей страны!
Старатель забыл про лоток и лопату,
Пошли кандалы в переплавку на сталь.
И труд, что был каторжным, страшным когда-то
Свободным, почетным и радостным стал.
Заводы-гиганты дымят над тайгою,
Хлеба зеленеют, пасутся стада...
И люди Сибирь называют родною,
Считают за счастье приехать сюда.
Отроги Саян подошли к Красноярску
Под русским им скромным названьем «Столбы»,
Их чудные виды, их нежные краски
Наш Ленин великий ценил и любил.
Да как не любить тебя, край наш родимый:
Раскинулся ты в необъятной красе,
Просторен и светел наш город любимый,
Красив и могуч голубой Енисей!
Он, скалы срезая, ревет и клокочет,
Лавиною мчится вперед, все вперед.
Как будто в краю, где полярные ночи,
Свое богатырское счастье найдет.
А там... ледяная волна океана
Остудит его, охладит его пыл...
Наверное, жалко теперь великану
Вот этак нелепо растраченных сил?

Но вот появился строитель умелый,
Пред ним отступает все дальше тайга.
Он щупает дно Енисея, он смело
Вгрызается сталью в его берега.
Кто смел бы подумать, что мощь Енисея
Смирит вдохновенная воля людей?
Но мы, все легенды и сказки развеяв,
Заставим работать тебя, Енисей!
Ты видишь, сверкает на солнце неярком
Стальной арматуры ажурная вязь,
Огонь автогена и электросварки.
Ты слышишь, как песня под небо взвилась?
Поют ее славные наши герои —
Поют зачинатели строек страны,
Творцы Волго-Дона, творцы Метростроя
И нашей Сибири родные сыны.
Размах наших строек все шире и шире,
Нам счастье приносит наш радостный труд,
И в бывшей суровой, кандальной Сибири
Веселые, новые песни поют

И.Вертегов

На Енисее
/Посвящается К.Л.Г./

Я снова здесь... Стою у Енисея, -
Воспоминанья будит каждый след.
Холмы и даль, и небеса, синея,
Как будто шлют мне дружеский привет.
Вот в вешнем воздухе прозрачном, выступая,
Недвижно мост как кружево висит,
За ним гора, скалою привлекая,
Пришельца дальнего по-прежнему манит.
Столбы! Столбы! Седые великаны,
Природы ли вы созданы игрой?
Иль накидали вас великие титаны,
Играя скалами могучею рукой?
На главы как-то мы взбирались к вам шальные,
С опасностью скользя по кручам и хребтам,
И ждали там утра, как брызги золотыя
Рассеются кругом по скалам и лесам.
И Феба дивного мы пением встречали,
Восторга юного и радости полны...
Пичужек голоса окрест Столбов звучали...
И несся аромат играющей волны.
Здесь всё по-прежнему, — Гремячий ключ играет,
И ближний Монастырь весенних ждет гостей;
И скоро ковы льда взломая, засверкает
Волною синею широкий Енисей.
И на струях своих покатит пароходы.
Здесь всё по-прежнему, но где твои сыны?
Они ушли туда, где собрались народы
В кровавый бой, на страшный пир войны.
Волною мощною Россия поднялася
За веру, за царя, за правду на врагов,
И кровь горячая — сыновняя слилася
С весенней струйкою нагорных ручейков

В.Горбулев
Газета «Енисейская мысль», № 72, 1915 г.

Объяснение в любви избушке

Я влюблена в избушку-сказку
На склоне дремлющей горы,
В костер из сучьев и коры
И зорь бледнеющих окраску.

Я влюблена в вечерний свет,
Когда светлы и густы тени
И смотрит сумрачным виденьем
Скалы далекой силуэт

Фефелова А.К.

Тоска по Столбам

Несутся тучи, как кони рьяные,
Меж ними блестки лазури вклёпаны.
Под ветром ветлы мятутся пьяные,
Теряя листья с ветвей растрёпанных.

Одеты горы в багрец и золото,
Дымятся волны свинцом расплавленным.
Упал со звоном, упал расколотым
Обманный кубок виной отравленный.

Хочу смеяться с тоской отчаянной
Над всем, что свято, чем сердце молодо.
Опять осталась я неприкаянной
Одна на улицах пустого города

Фефелова А.К.

***

Под яркой луною бескрайняя даль
Чиста и прозрачна, как горный хрусталь, как льдинка.
Ни звона хвои, ни шептанья листов
Лишь чуть шелестит от усталых шагов тропинка.

Все капли дождя, что на ветках висят,
Как кем-то рассыпанный сказочный клад мне видно.
Одна я бреду по уснувшим горам.
Узнаете вы, так не будет ли вам завидно?

Бояться дождя, утомленья в пути,
В хрустальную ночь на Столбы не пойти — не стыдно?
И, мне одинокой, шагать да шагать
И слово привета, дойдя, не слыхать, обидно.

Не то чтобы жутко мне было одной,
Но как-то в тайге, с глазу на глаз с луной неловко.
Как осени близкой холодный намек,
Прорвавшись меж скал, пролетел ветерок — Видовка!

Пустуют Столбы. Месяц тени простёр.
Под Перьями только маячит костер, чуть тлеет.
А ночь-то какая! Как сказка, как сон!
Пред нею мой ум, красотой побежден, немеет.

Мне хочется петь от восторга, кричать...
Но ночь налагает молчанья печать: «Не надо».
Шагаю быстрей. Уж к полночи пора
И в воздухе сыро. Не сулит добра прохлада.

Вот ельник угрюмый и Манский сворот
И сердце, ликуя, осанну поет: «Я дома».
Здесь всё — и пенек под латым кустом,
И бурая белка с пушистым хвостом знакомо.

Но шутит луна — и обманчивый свет
Рисует воздушный Столбов силуэт, как грёзу.
«Забилося сердце, восторгом горя»
И я замираю, молитву творя, встав в позу.

— О, дивная сказка! К тебе издали
Пришла я, печальная гостья земли с приветом.
Позволь пред тобою колена склонить,
Позволь у тебя мне придворным служить поэтом!

Не нужно наград мне, не нужно похвал,
Лишь только меня не побил бы обвал камнями.
Прославлю я прелесть Столбовских картин,
Чтоб эхо дразнить отдаленных вершин стихами.

Найду для стихов огневые слова,
Такие что сразу свернется листва на Диком.
Стихов не узнает людская печать:
Ты будешь одна о поэте молчать великом.

Молю, согласись! Не гони меня прочь!
Таёжная сказка, ты как эта ночь, прекрасна.
Я долго молилась Столбам при луне
И лунная сказка ответила мне: «Согласна».

Одна я брела по Столбам при луне.
Кому-то — не знаю — но только не мне завидно.
А мне было дали сверкающей жаль
И было за ночи звенящий хрусталь обидно

Фефелова А.К.
Осень 1922 г.

Почему он пошел в верхолазы

Почему он пошел в верхолазы,
Красноярский мой новый дружок?
Не сорвался, не дрогнул ни разу,
Как бы ветер таёжный не жег?

Оттого ли, что выгрузив книжки,
Снарядившись в поход до зубов,
По субботам уходят мальчишки
В пестрый мир Красноярских Столбов?

А Столбы величавы и хмуры,
То обломки, то глыбы скал,
Их, как будто людские фигуры,
Великан по тайге разбросал.

Там к себе проникаясь доверьем,
Заполошный школярский народ
Залезает на Деда, на Перья,
На развалины Львиных ворот.

Широченные носят штанины,
На коленки квадраты нашив,
В красных фесках и шляпах старинных —
Каждый думает: он-то красив.

Пусть костюмы у них озорные —
Перья в шляпах откуда в тайге?
Пусть у них талисманы смешные —
По одной непонятной серьге.

Но на скалах, где ветер их сушит,
На стоянках под кровом камней
Созревают мальчишечьи души,
Становясь с каждым часом сильней.

Любят петь на Столбах, хоть и странно,
Что российскую песню свою
Доверяют они не баяну,
Не гармошке, как в нашем краю.

Нет, сюда по традиции старой,
Согревая напев на кострах,
Чуть не каждый приходит с гитарой,
Как в далеких испанских горах.

Где б еще так мечталось и пелось,
Так рождались слова на губах?
Мне бы снова в мальчишки хотелось,
Чтобы жизнь начинать на Столбах

Елена Успенская,
Лев Ошанин
«Енисейския раздумья», 1961 г.

А.Яворский

ГАКК, ф.2120, оп.1., д.365