Первого января еду в Нижнеудинск из отпуска. Второго был уже у воинского начальника. В ухе неспокойно, там оказался нарыв.

Воинский вызвал меня и заявил, что отправляет меня в военное училище, а я стал его просить откомандировать меня в свой полк. Он думал, что делает мне одолжение и, рассердившись, сначала было вспылил, a потом сдержался и сказал старому писарю: «Откомандировать его в полк». Оказалось, что скакать через инстанции не положено и меня откомандировали сначала в конный запас города Канска, откуда я прибыл в Нижнеудинск к воинскому.

5-го приехал в конный запас и так как в ухе делается что-то невероятное, попадаю, как говорится, сходу в хирургическое отделение Канского местного лазарета, расположенного в здании монополии /винной/. Здесь много больных. Я нахожусь в палате ушных. Рядом палата глазная. Мы с повязкой головы через ухо, а глазные через глаз. Входят в нашу палату и кричат: «Глухари, на перевязку» Это значит, что мне будут спускать в ухо каких-то успокоительных капель. Потом слышим, кричат рядом в соседней палате: «Косачи на перевязку» — это процедуры для глазников. В глухарях я проходил до 7-го января, когда лопнул в ухе нарыв. Видимо, с тех пор я и стал слышать все хуже и хуже. 7-го выписался из лазарета по собственному желанию, а мог бы пролежать еще немало.

Пришел в конный запас. Прошу сразу же откомандировать меня в роту, что и было сделано 8-го января, и я попал точно в свою же роту, т.е. в 11-ю. Здесь меня заставили возить хлеб для роты из пекарни, что находится при конном запасе. Работенка не бей лежачего. Я теперь все же занят чем-то. Под вечерок меня, особенно в праздники стали отпускать, и я повадился ходить в только что организуемый музей, который пока еще на квартиру его создателя учителя Димитрия Семеновича Каргополова. Это был оригинальный человек. Прежде всего, он был близорук и когда я впервые пришел к нему, то встретил его у ворот в пальто чуть не на голое тело, в галошах, из которых за ним тянутся портянки, и он в бинокль смотрит на противоположную сторону улицы. Он был и раньше мне знаком по Красноярску. Я подошел и спросил его: «Димитрий Семенович, что это вы там смотрите?» На что получил такой ответ: «Да ведь телка-то убежала я и смотрю где она». Оказывается он вообще и вблизи и в даль ничего не видит.

Музей это его квартира и среди нее разные экспонаты. Сразу же познакомился с коллекциями музея и обратил внимание на большое количество медного литья. Это сотни разных литых иконок, среди которых много двойчаток и триптихов. Я сразу же начал их какую-то классификацию и разделил их на группы, причем было чуть не треть с двуперстным сложением пальцев благословляющей руки. Когда я через неделю пришел, то все складки были в прежнем хаотическом беспорядке /в россыпь/ в каком-то ящике. Еще интересным экспонатом было в этом музее это Шаманская корона и цепь, таких вещей не было даже в Красноярском музее и я ими заинтересовался. Но оказалось, что они и не датированы. Димитрий Семенович рассказал, что у него есть еще камень жернов, который он сам нашел где-то под Канском и когда я попросил показать его мне, то он сказал: «А он у меня сейчас лежит на капусте в кадке», словом зря места пролеживает и служит хозяину полезной вещью в быту. И так все в полном беспорядке.

Я всегда приходил в роту все же радостным, вроде обновленным после визита в этот, хотя и никудышный, но все же музей. Это мое настроение подметил один какой-то старший солдат, которого никак не могли разгадать по его роли в роте. Он с одними держался грубо, по-хамски, с другими вроде заискивал. В числе последних оказался и я. Он спрашивал, как будто между прочим где я был, что я видел и вскоре же стал проситься со мной к Каргаполову. Я призадумался и постарался уже не уходить, a удирать, чтобы он не видел меня уходящего. А однажды я видел как он набил солдату морду и, увидев меня, сразу же сделал заискивающее лицо. Я ничего понять не мог в чем тут дело. У нас был среди офицеров капитал Зан. Это был жестокий человек с обязательным рукоприкладством и вот с ним-то этот старший всегда о чем-то и подолгу беседовал. Вскоре фигура этого типа стала вполне ясна, это был подосланный в казарму шпик из жандармерии.

Начинало пригревать солнышко. Поговаривали о фронт и о готовящихся маршевых ротах. В тоже время откуда-то ползли слухи о чем-то особом, чего еще не было. Вследствие всех этих ситуаций среди солдатни незаметно начиналось какое-то легкое брожение. И если до этого фельдфебелю Кононенко несли обод до дюжины человек, прикасаясь к котелку хотя бы только одним пальцем, то теперь этот выдуманный начальством способ сам собой начал отпадать, несмотря на покрикивание ротных. Эта процедура была придумана как насмешка за какую-то оплошность по службе.

Неожиданно пришла революция, и Зан и шпик буквально за час куда-то удрали и их искали по всему большому полигону до самого Кана. Крысы, почуяв беду, покинули корабль. Многое изменилось сразу. Всюду сборища и обсуждения случившегося. Сначала поползли слухи о братании на войне в окопах, a потом все стало приобретать уже официальную форму и в казармах появились агитаторы из вновь организовавшегося совдепа. Начались выборы представителей в совдеп от рот. Я и большевик Соколов были избраны от 11-й роты и стали ходить на заседания в город. Всюду народ в большем количестве, чем обычно и все как-то приподнято настроены. Митинги идут и среди солдатских землянок. Особенно трогает солдат вопрос о маршевых ротах, которые вот-вот должны быть отправлены из Канска.

Часто слышится знакомая Киеву украинская речь. Это объединились в какую-то единицу украинцы. Все их ораторы при обращении к массам начинают: «Панове товарищество!» Соколов вел активную деятельность и во время одного из выступлений упал и умер, как говорили от разрыва сердца. На мою долю выпало хозяйствование. Кругом воровство. Воспользовавшись еще неналаженностью нового те, кому это на руку старались урвать что лежало на пути. Так, например, мясники, которые доставляли на полк мясо, привозили нам главным образом переднюю часть, а заднюю сбывали на рынке. Или заднюю часть привозили от маленьких коровок, а переднюю от больших. Мы решили продемонстрировать эту их хитрость и перед казармой составили вместе перед и зад и получилась карикатура. Скоты представились в виде каких-то ненормальных малозадых существ. Но все это нисколько не обескуражило поставщиков, т.к. нашлись из принимающего начальства податливые на взятку люди, и доставка туш продолжалась, но чтобы было незаметно, доставлялись то зады, то переда и трудно было сравнить одних с другими. Словом, хитростям не было конца. Стали появляться и дежурные на кухне от совдепа. Однажды таковым был я. Пока я вывешивал мясо и лично тащил его в кухню из кладовки, что было через коридор, был похищен куль с рыбой. Его не внесли в кухню, а, вынеся в коридор, вынесли и на двор, где стояла наготове лошадь, и когда я вышел, то никого уже не было. Куль уплыл вместе с рыбой. Зато масло было все растоплено и лично вылито в гречневую кашу. Солдаты ненахвалились ею и совершенно не заметили, что уха была жидкой, т.к. всегда до этого мясо и рыба воровались поварами и начальством. Тогда ввели дежурство не одного депутата, а двух и дело пошло лучше.

Не забуду одного митинга среди бараков, вернее барачных землянок. Это было перед отправкой маршевых рот. На крыше землянки оратор анархист Володя Каминский. Черный, с близорукими выпуклыми глазами. Воздев руки вверх, он потрясает ими и показывает на них кольца на коже от кандалов. Я застал не начало его выступления.

— Вы ниже меня?

В толпе глухо:

— Ниже!

— В лаптях ходили?

Глухо:

— Ходили!

— Я выше вас?

Глухо:

— Выше!

Голос из толпы:

— Товарищ, да что вы хотите сказать?

Оказывается, Каминский это приводил пример неравенства, а относительно лаптей говорил, потому что были действительно случаи, когда вместо сапог выдавали лапти. Не прошло и минуты как кто-то залез на землянку и сбросил Володю вниз. Так его выступление и кончилось. Другой раз я его слышал уже в городе, при самом входе на одну из его улиц. Казармы были за городом и чтобы прийти в город, надо было сначала пройти поле. Я шел на заседание совдепа. Громадная толпа женщин и над ним как-то приспособился Каминский. Я остановился и услышал следующее: «К черту барынь, вы каждая будете барыней. Масло! Да его у каждой из вас будет по кадушке!» Вслед за этим его спустили на землю, и вся масса двинулась по улице. Я спросил в толпе:

— Куда вы идете?

— К монопольским складам за вином.

Тут я прибавил шагу, быстро пришел в совдеп и известил о виденном. Немедленно была послана какая-то воинская часть и толпу не допустили до складов. Сколько же было проходимцев в это время.

Первого мая была большая демонстрация-парад. А вскоре же я попал на комиссию врачебного характера и, осмотрев меня, мне было выдано свидетельство о том, что я увольняюсь из рядов армии на основании 54 статьи литера А, а анализ к этому гласил, что у меня плохое питание на почве отсутствия зубов. Так я и кончил военную карьеру, пробегав из одного воинского раздела в другой. Кстати, война уже приходила к своему естественному концу.

Приехал я в Красноярск и сразу же начал работать в музее. На Большой улице народу бродит много. В разных местах идут открытые заседания партий, где обсуждаются всякие новые известия, идущие из центров и с войны. Строится новая жизнь и не сразу налаживается. Зашел как-то я к анархистам и увидел Володю Каминского. Он уже здесь. У анархистов есть какая-то бабушка. А какой красивый у них гимн. Как-то шли они по улице со своим черным знаменем и пели этот гимн. Действительно зовущий на борьбу и какой-то торжественный. У большевиков, пожалуй, больше всего народу и лучшие ораторы, среди которых выделяется как митинговый оратор Алексей Окулов. Кроме того, эсеры, Партия народной свободы или воли, Кадеты и Областники. Последние организовались в фельдшерской школе.

Зашел я и в Дом просвещения, там бундисты вели сражение с сионистами. Представителем первых был зубной врач, позабыл его фамилию, а вторых провизор Нови, имевший свой аптекарский магазин. Вот где была перепалка. Бундисты отговаривали сионистов от идеи ехать в Палестину и говорили, что там давно уже живут миллионы арабов и что с ними придется прежде всего вести борьбу за землю, «А в России, — говорили они, — теперь будет хорошо и евреям отрыт путь ко всему наравне с русскими» и как пример приводили, что один из главарей центрального правительства еврей Троцкий.

После работы послушать ораторов стало для многих необходимостью. Многие записывались в какую-нибудь партию. Одна какая-то чиновника жена рассказывала другой барыньке: «Представьте себе, что я записалась в партию Народной воли, а муж в Кадэ и вот знаете ли это двойной расход на извозчиков: ему ехать в одно место, а мне в другое. Кому-то придется переписываться, так будет удобнее ездить обоим вместе». Были и индеферентные люди, которые не знали куда примкнуть да и надо ли примыкать. Теперь уже поносили не царизм и прошлое, а другую партию, которая стояла на пути и мешала. Многие долго не могли разобраться.

Грешным делом я тоже не мог понять к чему все эти споры внутри, казалось бы, общего дела — нового управления страной. Возьми и правь. Зашел я как-то в Фельдшерскую школу, где было заседание областников-федералистов. Было человек 20 народа и все знакомые люди. Председательствовал Владимир Михайлович Крутовский. Перед началом собрания надо было избрать секретаря, и на меня как на самого молодого и было указано. Дали мне бумагу и ручку и я записывал выступления. Говорилось об обиженной в прошлом Сибири и что надо впредь не допускать такого неравноправия местностей. По окончании я ушел домой и, перебелив протокол, отнес его на завтра настоящему секретарю Всеволоду Михайловичу Крутовскому. Пришел еще раз и тоже записал протокол и снова передал секретарю. Заседания были вялыми. Выступление почти не было и все почти присутствующие были далеко за пятидесятилетний возраст. Я раздумался и решил, что это совсем не интересно и не стал ходить на эти заседания. Меня влекла природа, а как человечество устроится в будущем меня как-то не интересовало.

Вскоре у нас в семье родилась еще одна дочь, которую назвали Марией. Мы, переменив Ивановскую квартиру на комнатку в доме Корниевича в этом же квартале у Старого базара, перешли к знакомым по улице Садовой в передний дом Фаины Михайловны Власовой, где и стали жить. Правда, от музея далеко, но у меня ноги быстрые и, шагая по бульвару, скоренько доходил до места своей работы.

А теперь немного из своего дневника:

8 мая . Рч.Базаиха.

10 мая . Кладбищенская гора.

21 мая и 28 мая . Базаиха.

4 июня . Столбы.

10-12 июня . Столбы. Идет мой отпуск, а потому я и Молодых идем на шестах на Ману. Смотри запись предыдущего года, она по ошибке там записана, это было именно в 1917 году. В этой поездке мы провели 8 дней.

28 . Окрестности.

6 июля . Ездил на катеришке в затон, где взял вырытые при копке какого-то объекта кости человека, т.к. об этом просил музей с места находки.

9 июля . Столбы.

17 июля . Калтат.

23 июля . Дождь. Видимо, это было до рождения Маруси. А ходили мы по Базаихе и по Моховой.

27-28 июля . Через Калтат на Столбы.

30 июля . Базаиха.

15-16 августа . Конный остров.

20 августа . Часовенная гора.

25 августа . Дачи за Монастырем уже покинуты. Осень во всей своей красе. Кристально чистый воздух. В горах желтые и красноватые пятна. Холодные и удивительно темные ночи. Густые, клубящиеся туманы по утрам в Енисее, прикочевавшие с далекой Маны и других Енисейских притоков. Красавец Енисей все еще полноводен с чистым, ровным водяным горизонтом стального цвета и сильным заметным на глаз течением воды, особенно посередине реки. Днем солнце. После длительных затяжных осенних дождей установилась погода. Это время, так называемое Бабье лето, можно охарактеризовать двумя словами — чистота и тишина. Чистота воздуха, воды и желтеющей листвы. Тишина осенней обстановки леса создает какую-то особую картинную величавость, богатую красками и перспективой. В жизни леса осень установила свои законы и выявилась своеобразными, свойственными только ей резко подчеркнутыми, как бы обрамленными миниатюрами натюрморта.

Там и сям по полянам и опушкам сосняка и березняка на фоне уже пожелтевшей листвы виднеются группы осенних астр, своими голубыми головками веселящая последние дни природа, готовящаяся к долгой зимней спячке. Из земли на свет солнышка показались рыжики, белянки, масленники, обабки и многие несъедобные грибы всех цветов и форм. Их разнообразию можно позавидовать. Сколько их в грибном царстве? Вот расплывающийся в чернильное пятно навозник, а вот и дедушкин табачок порховица. По соснякам много белок. У них уже вид зимнего зверька, рыжеватости мало. Интересно смотреть на белку в грибную пору. Она как бы резвится на земле у стволов сосен и как будто играет с чем-то. Но присмотримся поближе. Нет, это не игра. Это работа, связанная с заботой. Время от времени белка вспрыгивала на сосну и, добравшись до первой более или менее крепкой ветки, что-то суетливо делала. Слезши на землю, зверек бегал туда и сюда и что-то, видимо, искал в траве. Затем вдруг останавливался у шляпочного гриба и начинал его выкапывать лапками из земли. Когда гриб падал от собственной тяжести, белка лапками же старалась поддать его пенек себе в рот, что ей после некоторого усилия удавалось сделать. Теперь с грибом во рту белка взбиралась на сосну и в основание косо вверх растущей ветки она лапками уталкивала гриб. Вот вам и кладовая на зиму. Вид, род и даже семейство гриба, видимо, были для заготовителя безразличны. Приглядевшись к ее заготовкам, я убедился, насколько она лучше знает съедобные грибы, чем человек.

Ночью летали летучие мыши. А днем черноголовые синички гаечки стайками весело перепархивали с одного дерева на другое и искали себе добычу. Большой пестрый дятел монотонно стучал носом в телеграфный столб и нарушал своим стуком тишину опустившихся дач. На той стороне в суслонах на фоне пожелтевшей стерни видны хлеба. По Енисею плывут плоты с сеном и дровами. У берегов по вечерам плавится какая-то рыба. На монастырских полях цветет картофель, а по дачам из-за загородки выглядывают одинокие, никому ненужные теперь желтоголовые подсолнушники. Насекомых почти нет. Только на припеке около скал в полдень роились мухи и оглушительно жужжали, перелетая с места на место. Под досками в помещении дачи по стенам разгуливали длинноногие пауки, да где-то за окном жужжал шершень. При всех этих немногих нарушителях тишины лес безмолвлен и как будто бы уснул, окованный холодом осени. В два часа ночи лес таинственно осветила луна уже на ущербе. Теперь обстановка фантастическая. Сырость и холод ночи углубляют эту фантастичность. По телу пробегает дрожь. Стараешься укрыться в комнату, развести огонь в железной печке и погреться горячим чаем при скудном свете керосиновой лампы. За окном тишина. Разве где залает собака и замолчит, не найдя дружного ответа у соседей. И все-таки как хорошо здесь в сравнении с городом. Просто чудесно.

7-10 сентября . Плешатая избушка. Я, Наташа Плесовских, Надя Шапир и их подружки Ага и Мария Свищевы и еще один хлопец. Лист — золото. Дни — кристалл. Белка сушит грибы. Нашел в молодом лиственничке подъельник в плодах. Днем чуть мошка. Заяц начал белеть пятнами. В избушке живет базайский крестьянин Константин Белянин и заготавливает дрова у Калтатской покати, где, как он говорит, собирается строить избушку. Утром как будто бы иней. По Базаихе всюду идет копка картошки. В цвету очалка, анимичная форма северного проломника /высота в полвершка и с одним цветком/ и истод обыкновенный. Последние цветы осени. Ходили на россыпь и любовались панорамой Калтата. Брусничник без ягод.

16-18 сентября . На Столбах. Я, Арсен Роганов и Михаил Шахматов через Каштакскую тропу пошли к Манской Бабе, где Бабская избушка. Мы хотели построить новую вместо сгоревшей в прошлом году, но пила, висевшая поблизости пожарища, оказалась украденной, а потому взяли с пепелища железную печку, трубы и пошли за Манскую Бабу в левый боковой разлог, где нашли полусползшую избушку «Малютку» и, поставив печку, ночевали в ней. Ночью сказочная луна из-за туч и затем дождичек. Избушка квадратная и меньше чем рост человека, спали, согнув колени. На утро /17-го/ Шахматов ушел на Столбы, а мы вскоре же ушли вдоль Калтата вниз по зимнику. Прояснило. Дошли до избушки, что выше Барака и ночевали там.

18-го . Домой через Калтат, Базаиху, Гремячий. Вторичное цветение жарких, одного лютика и один экземпляр калужницы. По камням дикая репа, кукольник, купавка и воробейник. На степи у Енисея астры и крестовник. По тайге крик дятлов. В Калтате в мочажине наткнулись на рой пчел в придорожной колоде. По Енисею много уток, сплывающих табунами. Залетят вверх и снова сплывают.

20 сентября . Город. На небе ни тучки. Дивная осень. Самая моя любимая пора.

23 сентября . Город. Ветрено. На тополях последние желтые листья и то только сверху, а на нижних ветках голо.

24 сентября . В горах выпал снег. Дует сильный ветер. Холодно. В долине Енисея снег падал при ветре мелкими снежинками, но сейчас же и таял. Часовенная гора чиста от снега.

30 сентября . Ночью дождь.

1 октября . Утром снег. В городе снег стаял, а на горах пролежал весь день. Первый раз замерзли лужи.

2 октября . Ночью падал снег хлопьями и на утро стал таять, днем дождь, распутица.

3 октября . С утра снег крупинками, который кое-где оставался и днем. Подморозило.

4 октября . Снег падал все время, но не мог удержаться и таял под давлением ног и колес. Общее впечатление все же зима.

7 октября . Снег и оттепель с 7-го по 13-е. По Енисею плывут льдины и уже большие забереги.

13 октября . С утра снег хлопьями, с обеда тает. Мухи в комнате еще живы, хотя и ленивы. На базарах продают глухарей, рябчиков, тетерок и косачей, а также зайцев и все по баснословной цене.

От 13 окт. до 1-го ноября . Ледоход и тепло.

1-го ноября . Встал Енисей /утром/

2 ноября . Дует теплый ветер.

3 ноября . Приморозило.

С 12-го по 16-го ноября . Оттепель. За солнцем +4 градуса. Оттаяла протока и сверху льда покрылась водой. Вода прибыла и затопила кое-какие дрова на берегу Енисея.

17 ноября . Заморозило.

25 декабря . Я, Саша Нелидов и Нелидов Николай через Базаиху, Моховую и в перевал на Калтат в избушку, что у слияния Калтатов, где и провели Рождество. Позднее к нам пришел Семен Горбунов. Ходили в Мокрый Калтат, где у горы 2 избушки, уже развалившиеся. Назад, не доходя до устья, я свернул в правую падь, где, пройдя с полверсты и даже больше, слевили и поползли чуть не в отвес в водораздел и спустились в Базаиху у мрамора. В Мраморной избушке на Плитняжной нашли двух австрийцев, ломавших мрамор, а также Мишу Матасова и Кешу Пашенкова. С Матасовым собака Митича Пучек. Назад в город всей компанией через Балгаш.

В этом году вторично участвую в «Обмене грибами», но уже в большем количестве номеров. Всего 6 и собраны они в свое время в Киеве и были в 1915 году направлены Неведовскому.

А.Яворский

ГАКК, ф.2120, оп.1., д.58