Обжив стоянку Ферма, молодые фермеры часто бродили в ее окрестностях. Их внимание привлек западный склон горы за Фермерским ручьем. Они бродили по этому склону и, забравшись на него, подолгу любовались с одного из камней на лежащую внизу падь Бабского Калтата и на громадные камни, разбросанные по отдаленным хребтам на восток. Казалось, что вот здесь, на верху, и надо обживать эти замечательные высоты, ведь мысль о строительстве избушки давно зародилась в компании. Но далеко вода и это тянуло вниз, туда, поближе к шумливому ручью.

1923 год прошел в исканиях места для избушки и только в 1924 году фермеры окончательно остановились на мысли строиться и ближе к воде, но не упускать прекрасных камней вверху, одному из которых были дано название Каин и Авель, а другому Верхопуз. На Каина и Авеля забираться трудно, а Верхопуз всегда доступен для большой компании даже после самого сытного столбовского обеда. Так и было у новых хозяев этих камней — Фермеров условно принято пойти на камни и, предавшись созерцанию широкой панорамы с Верхопуза, попутно и поверхопузить, т.е. полежать и отдохнуть. Так и задержалось у камня это странное название Верхопуз. Вскоре здесь на Акулькиной гриве кроме ягодных и слабо топтаных столбовских тропинок появилась хорошо тореная тропа от стоянки Фермы до будущей избушки Фермушки, а от нее вверх к Верхопузу.

В августе 1924 года у фермеров был готов уже карьер и началась заготовка леса на избушку. 22 сентября 1924 года в избушке Нелидовке справлялся 35-летний юбилей хождения Д.И.Каратанова на Столбы и мы решили пойти к Фермерам на постройку, что и сделали. Имеется фотография строящейся избушки сделанная А.И.Рогановым. На снимке видна снивелированная площадка, взятая в оклад бревен и почти готовый сруб избушки. Об избу прислонен лес на потолок. Хозяев никого не было, они ушли в город. Казалось бы, к концу зимы изба должна быть готова, но она строилась, вернее достраивалась и в 1925 году и совершенно была готова лишь в 1926 году. Конечно, фермера жили в своей избушке с самого начала ее строительства. Теперь можно было ходить и зимой. До этого они часто бывали зимами у нас в Нелидовке. Теперь они ходили к себе через нашу избушку, и мы всегда знали кто у них живет. Вообще еще до строительства своей избушки Фермеры дружили с нами, а когда их избушка была готова, то стали нашими добрыми соседями. Вместе с Музеянкой и Фермушкой наша Нелидовка теперь входила в т.н. Старостолбовский отход. Сюда же нужно отнести избушку Метеостанции и Перушку.

Естественно, что теперь к новой избушке стали приходить и те, которые в компании бывали только как гости. Однако основной костяк компании Фермеров оставался одним и тем же. Вот список этой компании:

Абалаков Михаил
Абалаков Евгений /Бурундучок/
Абалаков Виталий
Волков Петр /Боб/
Волков Василий
Волков Аркадий
Быков Михаил /Михвас/
Быков Николай
Быков Владимир
Зыкова Галя /Графиня/
Чередова Шура
Чередова Валя
Чередова Мария
Шешуков Арсен
Шешуков Вячеслав
Троицкий Петр /Пеца/
Троицкий Павел
Дербиков Владимир
Дербиков Иван /Ваня Мрачный/

Строили своими силами. Общая масса этой молодежной компании была учащимися, почему и можно было летом захватывать на строительство часть своих летних каникул. В 1925 году с 6 на 7 ноября в избушке была обнаружена кража. Были похищены: 2 чайника, 3 шинели, одеяло, куртка и 2 топора. Видимо, кто-то из зимовавших у Беркутов каменотесов прошелся по разным столбовским стоянкам и добрался до Фермеров, следуя еще слабо занесенными тропинками от одной стоянки к другой. Однако это не обескуражило хозяев Фермерской избушки и всякие нужные одеяния и подстилка появилась вновь. Обычным местом сбора в городе для Фермеров была гостеприимная квартира Гали Зыковой. Это был маленький двухэтажный флигель в доме Михайлова по улице Ленина. Здесь на втором этаже старого дома и помещалась Галя Зыкова со своей старенькой мамашей Зинаидой Ивановной. Почти каждый вечер у Зыковых кто-нибудь да бывал из Галиных компаньонов по Столбам. Бывал у них и я, и всегда было просто, непринужденно и весело. Вот отсюда и шли столбовские Фермеры на Столбы в свою избушку. Особенно здесь у Зыковых часто бывали сестры Чередовы Мария и Валентина, Аркадий Волков и Абалаковы Виталий и Евгений. Это, можно сказать, были шесть неразлучных друзей. Вот они-то и были самыми частыми завсегдатаями избушки в течение ряда лет.

19 июня 1926 года в моем дневнике имеется такая запись: «Был у фермеров в избушке Фермушке, там юбилей избушки /шумно/».

Кстати, у меня оказалось одно стихотворение под таким заголовком — Юбилей Фермушки, датированное 20 июня 1926 годом. Вот оно:

Юбилей Фермушки.

В далекой знойной Аргентине,
где море южное так сине...
В уютной Фермерской долине,
Где климат мягче чем в Турине
И женщины прекрасней Фрины,
Справлялся юбилей.
Лишь факел врезал мрак вечерний,
За стол попрыгали, как серны
И ели, пили все безмерно
До самого утра.

В больших ночных сырых туманах
Валялись на лесных полянах...
О, как же много было пьяных
В Фермушке юбилей.

Климовский /Клим/ рыдал, как скрипка,
Согнувши втрое стан свой гибкий,
А Костя с нежною улыбкой
Играл в полеты дам.
Сам Пеца правил имянины,
Танцуя словно балерина
Венъстап с тоскливо-кислой миной,
Фокстрот и мателе.

Тульпа, столбист весьма не слабый,
Орлом летает чрез ухабы,
С Конька же прыгнул хуже жабы
И жилку растянул.
Костыль ему нерукотворный,
Ребята сделали проворно,
Но по тропинке узкой горной
Он все же идти не мог.

Отец ходил мрачнее тучи:
Безсонницей он был измучен,
К тому ж живот был сильно вспучен
У бедного отца.
Весь день на вышке Верхопуза
Лежал он, солнцем грея пузо,
и, разговаривая с музой,
Писал в альбом стихи.

А Кеша, Валин рыцарь верный,
Содеял подвиг беспримерный:
Из ближней городской таверны
Он яблок приволок.
Но Вяча был героем ночи:
Себе подбил он обе очи
И щечку в клочья, между прочим,
Немножко изорвал.

Как будто в страсти пламенея,
В великий праздник юбилея
Лица своего не жалея,
Он Митру целовал.
Иль будто в цирке знаменитом
Дробил он лбом на части плиты
И в гравий превращал граниты
Израненной рукой.

20 июня 1926 г.
г.Красноярск

Справка: На Столбах кажется не граниты, а сиениты.

Кто писал это юбилейное произведение теперь уже трудно узнать, но в компании было столько способных ребят, что его смело можно приписать, по крайней мере, десятерым авторам.

Вскоре же после постройки избушки к ее уюту стали сходиться знакомые Фермерам и знакомые их знакомых, которые быстро становились своими, и если не близкими, то и не далекими. Здесь надо сказать о Нине Кочетковой, красивой жгучей брюнетке, быстро получившей тут псевдоним — Ромки-Жука. Это будущая жена Вани Дербикова, ныне врач Новосибирска.

Сам Ваня Дербиков превратился в видного геолога, составившего себе имя на этом поприще. Уже упоминавшийся в стихотворении Костя Климовский /Клим/ был просто веселый и компанейский малый.

Чтобы охарактеризовать хотя бы в вкратце членов этой интересной во всех отношениях компании потребовались бы не строчки, а многие страницы интересной книги. Постараюсь все же хотя бы вскользь сказать несколько слов о некоторых наиболее мне знакомых из Фермушечников.

Начну с женщин. Ведь как никак, а им мы уделяли в наших компаниях всегда должное и почетное место, охраняя их как на опасных лазах, так и в дороге, да и в быту.

На первом плане три девушки, всегда державшиеся тройкой. Им название Три Феи. Это Чередовы Мария и Валентина и Зыкова Галя. Все они известные в свое время спортсменки, не раз премированные еще во времена первого в Красноярске примитивного стадиона на левом берегу Качи т.н. Соколки или Сокольской площадки. Чередовы это те девушки, которые не раз идя вечером к себе за Родайкинский мост через Качу, построившись в каре, отбивались от качинских хулиганов, думавших напасть на них. Все трое были ярые столбистки и всегда являлись ядром своего пола в компании. Жили они далеко не богато, но никогда не жаловались на судьбу. Про них можно было смело сказать, что они довольствовались малым и в этом малом находили свое многое. Остроумные, смелые они не лезли в карман за словом и были всегда принципиальны в защите справедливого.

Галю звали Графиней и вот по какому случаю. Однажды, когда Зыковы, еще при отце жили на Каче в своем домике с протекающей крышей, мы с Каратановым зашли в их всегда гостеприимный дом. Я при Гале назвал своего друга Димитрия графом. Так мы в шутку называли этого простака, нашего общего любимца. Все знали об этом и никто кроме Гали, которая была тогда еще подростком, не обратили на это внимание. И вот Галя тихонько подошла к Каратанову, долго его всесторонне разглядывала со всех сторон и потом, смотря ему с детским наивным недоверием прямо в глаза, тихим голоском спросила его: «А вы в самом деле настоящий граф?» Помню, он серьезно ответил ей: «Да, настоящий». Галя удивленно посмотрела на него и притронулась к нему пальцами, как бы желая на ощупь подтвердить его графский титул. Каратанов не выдержал и сказал: «А ты настоящая графиня». Так и стали мы при встрече называть маленькую Галю графиней.

Три феи недалеко от избушки имели свой замок в виде отдельной груды камней, куда и удалялись от обычных людей не фейного типа. Вообще это были большие фантазерки и веселые девушки. Около них группировались другие в разное время присоединявшиеся к ним девушки. Вот Нина Киселевич, будущая жена Мити Оводова. Это была самая маленькая женщинка компании с очень задорным видом и характером, быстро получившая прозвище, звучавшее по-итальянски — Нини-Занозини, а по-русски просто Заноза. Веселая резвушка, она всегда была в поле зрения при пикировке и, выдерживая нападение, быстро его отражала.

По существу компания Фермушечников была мужская или, во всяком случае, с большим преобладанием в ней мужского элемента. Обязательным фотографом в компании был Петр Волков /Боб/, оставивший много снимков с избушки и с Фермеров. Старший из Абалаковых Михаил довольно скоро перестал ходить на Столбы и был топографом. Его братья Евгений и Виталий сделались впоследствии лучшими альпинистами страны. Но о них скажу позднее в своем месте. Василий Волков посвятил себя книге и работал по линии книжной торговли, вскоре он уехал куда-то на запад и мы его потеряли из поля зрения. Аркадий Волков, теперешний мелиоратор в Хакассии, был самым маленьким мужчиной в компании и большим озорником. Это он всегда состязался с Тремя феями во всякого рода приключенческой фантастике.

Старший из Быковых, носивший название Михаила Васильевича Гладкова, а в прозвище Михваса, был солидного для общей компании возраста, но не отставал от нее во всякого рода выдумках. Это был веселый собеседник, находчивый рассказчик, много повидавший и хорошо запомнивший, он был душой общества особенно в дни торжеств. А торжества на Столбах можно было выдумывать сколько угодно. Особенно они лимитировались количеством занесенного съестного и питьевого. Последнее у части Фермеров старшего возраста даже процветало. Если к характеру Михваса прибавить жизнерадостность и умение занять вновь пришедших новичков, да еще его игру на балалайке десяти полек подряд при отсутствии одного нужного в игре пальца, то уже набросок портрета почти готов. Особенностью его было еще одно качество, знакомое немногим — это способность жить в полном одиночестве продолжительное время что он и делал не раз в той же Фермушке. На людях же он был вполне общественным, затейливым и всегда веселым товарищем.

Володя Дербиков как-то скоро отошел от Столбов и предался тонкостям кропотливой бухгалтерии, подсчитывая сальдо-бульдо в канцелярии лесотехнического института. Его брат Иван в 1929 году был на Столбах в последний раз и уехал в Новосибирск. Вячка Шешуков в 1933 году уехал на Пит, где также работал бухгалтером и умер в Красноярске в 1955 году. Еще один Фермер, правда не долго ходивший на Столбы, ушел от нас в 1958 году. Я как-то встретил его на улице и мы, прохаживаясь, мечтали встретиться на Столбах в группе последних могикан. Но это были только мечты. По страдальческому лицу Саши Новикова я видел, что ему не до Столбов. Что-то там внутри гложет и не дает жить.

Костя Тульпа был чрезвычайно остроумным собеседником с большим внутренним багажом, знакомый с литературой и искусством и вместе с тем он был веселым, увлекательным рассказчиком и выдумщиком. Однажды он передал мне долго хранившееся у его брата Леонида стихотворение /оригинал/ поэта Бальмонта о Столбовских каменных урнах . Леонид был хорошо знаком с Бальмонтом и много ему рассказывал о Сибири, о столбах. И вот как результат этих рассказов и появилось стихотворение поэта на сибирскую тему.

Не уступал Косте и Федя Кузнецов, известный на Столбах под кличкой Отец. Очень оригинальный человек, с серьезным видом рассказывающий что-нибудь комическое и почти всегда остроумное. Кстати, он и один из поэтов и комикописателей Столбовской компании. Вот клочок его стишка, так и не дошедшего до нас в целом:

О! Рома, Жук и Аэлита
Прекрасна словно Афродита
Смугла как будто век... не мыта
На Кешку возложив копыта...

Но совершенно не превзойденной личностью в этом комическом репертуаре несомненно был Пеца Троицкий. Одна его физиономия с маленькими в разрезе глазками и небольшим на конце бульбой носом заставляли уже улыбаться. Но стоило ему что-нибудь изречь в самой серьезной мине, хотя бы самое обычное, как все покатывались со смеху. Этот врожденный комизм от внешности до голоса и интонации в нем буквально исключительное дарование человека, к сожалению, увы, не вышедшее за пределы интимного столбовского быта. А надо бы. Помню, как-то в Троицу в Нелидовке вместо семи возможных вместимых собралось за двадцать невместимых, но все равно вместившихся. Была невыносимая духота. Много балагурили и постепенно один за одним отходили ко сну. Было уже больше полуночи и даже далеко больше, когда дверь отворилась и в избушку просунулся Пеца в сопровождении еще двух каких-то фермеров. Упершись носом в духоту, Пеца торжественно произнес: «Духов день считаю открытым! Прошу избрать Председателя и секретаря для ведения заседания». Действительно у нас в избушке дважды был Духов день. Затем Пеца вышел и, не входя, а только просунув в дверь нос, прочитал нам панихиду о задохнувшихся, прикрыл дверь и пошел дальше. Конечно, нам уже не спалось и мы, выйдя на свежий воздух, начали новый Духов день.

Теперь перейдем к двум братьям Абалаковым Евгению и Виталию. Молодые, сильные, здоровые и предприимчивые Абалаковы были прекрасными товарищами, неутомимыми лазунами, искусными лыжниками, легкими на ходу, находчивыми, выносливыми во всех испытаниях столбистами. Смелые, новые варианты лазов всегда привлекали братьев, никогда не кичившихся своими достижениями. Если к этому прибавить врожденную скромность и трудолюбие то, пожалуй, это и будет более или менее полная характеристика братьев. Успешно окончив десятилетку гор.Красноярска Абалаковы покинули Сибирь и приехали в Москву. Их необоримо влекло более широкое поле деятельности. Столбы казались им пигмеями сравнительно с ледяными, сказочными и недоступными заоблачными вершинами гор, как кольцом с юго-востока ограничивавшими Советский Союз. Хотелось приложить свои неисчерпанные силы к трудному и интересному делу освоения белых на карте и в природе пятен, на которых еще не ступала человеческая нога.

Столбовская искра, зажженная в Куйсумских горах, загорелась пламенем при мысли о ледяных вершинах. Школа, пройденная на сиенитах Столбов открыла Абалаковым путь в университет, блестяще оконченный ими на вершинах Памирских ледяных пустынь и мертвых скал у их подножий.

Альпинизм для Абалаковых всегда был своего рода самодеятельным искусством. У каждого из них была своя профессия, которой они отдавали и душу и сердце. Виталий был инженер-конструктор и изобретатель, Евгения влекло больше искусство ваяния, и он сделался скульптором. Впоследствии Абалаковы, по существу, профессионалы-альпинисты, а их специальности стали как бы их подсобными новой профессии, особенно у Виталия.

Жизнь позвала Абалаковых и дала в их крепкие руки новую специальность, так необходимую нашему государству на его южных границах. Уметь брать недоступные вершины хребтов в условиях снега, льда, метелей и обвалов — это большое и не легкое дело, а научить этому в массе других совсем почетное дело. Абалаковы уже мастера альпинизма, инструкторы больших ледяных походов, стратеги штурмов отвесных стен. Они имеют свои изобретения, свою тактику и свой оригинальный метод альпинизма. Их стиль — это совокупность альпинизма и столбизма. Абалаковы на верном пути, полном новизны и жизни. Перед ними широкое непочатое поле деятельности, перед ними их новое любимое дело.

Но жизнь человеческая все еще полна неожиданностей. В апреле 1948 года «Известия» на своей последней странице в черной траурной рамке сообщили нам печальную весть о безвременной кончине Евгения Михайловича Абалакова. Извещения о смерти были подписаны: одно альпинистической группой, а другое группой скульпторов. Вот уж действительно судьба играет человеком. Уцелев на вершине Пика Сталина среди леденящих холодов, осыпающихся под рукой щебнистых обломков скал, среди грохочущих снежных лавин и жутких метелей, сдирающих своими вихрями все живое, посмевшее и дерзнувшее приоткрыть завесу неведомого, Евгений Абалаков, уцелев там, погиб здесь, в благоустроенной квартире Москвы в ванне, забыв закрыть кран недавно проведенного в квартиру газа. Погиб нелепо наркотизированный газом.

Невольно хочется несколько подробнее остановиться на погибшем Евгении Михайловиче Абалакове, нашем дорогом столбовском Бурундучке, воскресив попутно в памяти общие нам строчки столбовской жизни.

Женя Абалаков родился в 1907 году в городе Енисейске. Его отец Михаил Абалаков переехал в г.Красноярск, где все трое братьев кончили школу-десятилетку. Еще в школе Женя рисовал и лепил. Скульптура особенно привлекала его как изображение животных и движений человеческого тела. Как сейчас помню его маленькую скульптурку, изображающую физически развитого человека, в котором не трудно узнать самого автора /хранится в Красноярском музее/. Физкультура была коньком обоих братьев, она же привела их и на Столбы. Здесь они быстро превратились в заправских столбистов, все свое свободное от школы время отдавших Столбам. Столбы сделались для них вторым домом. Абалаковы и особенно Женя был эпически спокойным человеком и там, где другой бы говорил, показывал и хвастал, Женя просто молчал, и мы часто от других узнавали о каком-нибудь новом прыжке, лазе или о чем-нибудь новом задуманном братьями. Так без шума ими было начато строительство избушки Фермушки. Без шума открывались ходы в камнях, и мы до сих пор даже не знаем каковы были эти ходы. Только однажды пришлось узнать о том, как они впервые из столбовской практики залезли на Перья расклинкой между двумя Перьями, начиная с земли и до их верха. В компании Фермеров братья были, как говорят сибиряки, коноводами. Ни одно мероприятие не проходило мимо них. А во многих случаях они были и застрельщиками. Женя коренастый паренек с неуклюжею валкой, но легкой походкой почти не отличался от брата Вити и порой их даже смешивали друг с другом. Видеть Женю одного было странно, он как двойник неразлучно во всех походах был связан с братом. Это врожденное напарничество резко отделяло братьев от их старшего третьего брата Михаила. На Столбах братьев звали Абалачатами, а Женю Бурундучком. Корректность, с которой они относились к старшим и готовность к их услугам были всегда поучительны. Меня они вместо Леопольдовича звали Липантичем и это прозвище так и укоренилось за мной на Столбах.

Еще на Столбах братья по своей инициативе стали пробовать фигурное катание на лыжах, взятие искусственных барьеров, прыжки с трамплинов, остановки и крутые повороты на полном ходу и катание без таяка. В камнях впервые они применили прыжки через пропасти обеими сведенными вместе ногами. Хорошо помню совместные наши лазы в Развалах, где мы, долазававшись почти до изнеможения, подошли к последнему одиннадцатому /Киту/ и решили все же залезть и на него. Лезший впереди Витя почти залез уже на вершину, но попал, как говорят, в безвылазное положение, ни вверх, ни вниз. Мы с Женей решили его страховать при спуске и устроили из себя живой мост вбок на случай падения. Здесь Женя проявил большую мудрость зрелого столбиста, комбинируя из наших тел боковую площадку на случай падения. Все обошлось благополучно и мы трое пошли в Пещеру Третьего Развала отдыхать и под вечер вышли к Столбам. Не дать в обиду товарища — это закон на столбовских лазах и Абалачата придерживались этого священного закона и в свой альпинистский период. Находчивость свойственная от природы Абалаковым не раз выручала их в тайге. Однажды в сильный мороз при ветре мы с трудом добрались до своей Нелидовки. Уже обогревшись, мы стали ждать идущих сзади в получасе ходьбы Фермеров. Наступила ночь, а их все не было. Леденящий ветер быстро загонял нас обратно в избушку. Ну, решили мы, замерзнут где-нибудь в Моховой. Зимою мы часто ходили к Столбам по этой милой речушке, выбираясь прямо к Манскому свороту. Только в шесть часов утра все пять Фермеров подошли к Нелидовке, не ознобившись и даже не усталые. Оказывается, дорогу перемело, а метель и мороз усиливались. Решено было сделать остановку и переждать неблагоприятную погоду, к тому же немного из-за метели заблудились. Абалаковы сейчас же отыскали поблизости упавшую сухую в сучьях сосну и под ней разложили костер. Стали пить чай из снега и даже немного вздремнули, оставив неспящего дежурного и конечно из Абалачат же. Чтобы не хватало ветром, окопались лыжами, и когда пурга немного ослабла, пошли к столбам. Сколько было в нашей избушке веселых разговоров у девчат. Абалачата только стеснительно улыбались как будто это их и не касалось.

Сколько совместных лазов предпринимали мы на Столбах двумя избушками Нелидовкой и Фермушкой и всегда это были прекрасные минуты и часы, живые и сейчас в воспоминаниях по прошествии многих лет. А сколько интересных разговоров у костра о технике и искусстве. В этих разговорах братья всегда показывали себя интересными собеседниками и компетентными людьми в своих будущих специальностях, несмотря на свои молодые годы. Однажды Абалаковы совершили интересный поход с Телецкого озера через хребты в вершину Абакана. Этот большой пробег они сделали почти марафонским маршем без особых остановок. На Абакане они сплотили себе плотик-салик, все свои вещи на случай неожиданного купания они привязали к помосту, устроенному на салике специально, чтобы не снесло волной. Вещи были в клеенке и привязаны веревкой. Сами пловцы были в одних трусиках и рубахах. В таком виде они и пустились плыть вниз по неизвестной порожистой реке Абакану. В местах особенно опасных поворотов и порогов братья всегда были готовы ко всяким случайностям. Все путешествие прошло благополучно, и Абалаковы выплыли к Горячим ключам куда на лечение съехались хакасы с низовий реки. Аборигены были удивлены смелости и находчивости путешественников. Интересней всего, что теплой одежды у них не было вовсе с собой, а имелось у каждого от 5 до 7 рубах. В зависимости от температуры они надевали на себя эти рубахи от одной до семи. Днем загорали без рубах, а к ночи надевали все 6 или 7. Это семирубашие было их собственным изобретением: легко и тепло. Такое же интересное путешествие совершили они по р.Тубе и ее притоку в условиях гор и порогов. Пловцы, ходоки, лазуны абалачата еще больше закаляли себя в этих походах, вырабатывая в себе сметку, выносливость и необходимые навыки, ставшие впоследствии столь нужными в их борьбе с настоящими горами-гигантами. По приезде в Москву Евгений серьезно занялся скульптурой и сделался учеником скульптора Мухиной, а Виталий отдался технике. В 1930 году Евгений окончил высший художественно-технический институт, а в 1936 году окончил высшую студию по повышению квалификации скульпторов. Результатом работы Е.Абалакова были его скульптуры физкультурников на ряде стадионов и во Дворцах спорта, а также на художественной выставке 1947 года в честь 30-летия Великого Октября скульптура значительной ценности «Скульптурный портрет партизана-альпиниста Е.Иванова».

Но самое главное, что заставляет говорить об Евгении Абалакове в связи с его преждевременной смертью, это те победы над горами, в которых он участвовал лично как горовосходитель или руководитель. Вот перечень этих побед:

1931 год. Открытие подъема на Дых-Тау /Кавказ/. Это вторая по высоте вершина Европы.

1933 год. Пик Сталина /Памир/. Вторая по высоте вершина СССР.

1936 год. Хан-Тенгри. /Руководитель экспедиции/.

1937 год. УШБА /через хребет/. траверс

1938 год. Дых-Тау — Каштан-Тау.

1939 год. Айлаты Цурупчало — Нуат-Куаты.

1944 год. Птыша — Джугутурмалю Чата.

Эти четыре перехода через хребты /1937-1944 гг./ Е.Абалаков делает согласно внесенному им впервые в альпинизм СССР сложному стилю сквозных переходов /техника траверса/.

1946 год. Участие в высотной экспедиции на Памире. /Взятие пиков Карла Маркса и Патхор в высочайших хребтах Рушанского и Шахдаринском).

1947 год. Взятие пика Тридцатилетия Советского Государства на севере западном Памире. /Самая высокая точка СССР/. Организация экспедиции и руководство принадлежали Е.А.Абалакову.

Вот славный перечень побед, в которых столбист Женя Абалаков был на переднем плане или первым в атаке, а иногда и единственным, выходившим к финишу, как на пике Сталина.

После взятия пика Сталина, Женя прислал мне журнал «Новый мир» за 1934 год, книга третья с окончанием статьи М.Ромма «Восхождение на пик Сталина» и ряд фотографий с Памирских вершин с надписями на их изнанке. Надпись карандашом на титульной обложке журнала гласила: «Саше Яворскому столбисту, товарищу и учителю в память славных столбовских дней. Женя. 2/YI 1934.»

Особо приятное чувство овладело мной, когда я читал жуткие строки восхождения на пик Сталина. Как живой вставал передо мной Женя Абалаков, такой, каким я его видел когда-то на Столбах, эпически спокойным, полным решимости в ответственной роли передовика лаза и водителя. И еще радовало, что после такой победы он вспомнил с хорошим чувством свою колыбель — Столбы.

Хочется еще раз, смотря на фотографии как бы участвовать в этом славном походе рядом с Женей. Вот эти фотографии восхождения на пик Сталина и надписи Жени на их изнанках.

Эти не многочисленные снимки однако дают некоторую характеристику Е.М.Абалакова периода восхождения на пик Сталина.

Вот он, как бы вспоминая свои столбовские лазы, в обходе камня у вершины скалы в окрестностях г.Оша.

А вот «джигит» Абалаченок держит караул... Он тот же жизнерадостный Женя-столбист со свойственным ему шутливым словцом.

Я в натуральном виде — именно в натуральном. Простой русский человек сибирячок, обросший бородой, с простым же человеческим лицом, но с особой силой своего характера и непреклонной волей в складке лба и насупившихся бровях, защищающих глаза от солнца. Да! Именно в натуральном виде. Шагать так шагать, лезть так лезть, а если надо, можно быть и в роли кинооператора, ведь всё это и нужно и важно.

Гид, лазун, организатор, фотограф, кинооператор, фельдшер, художник, носильщик, исследователь, вот далеко неполная характеристика Евгения Абалакова. Но самое главное, что он во всех случаях прежде всего товарищ, готовый всегда на помощь соседу. Ведь связанный попарно альпинист в трудных местах всегда един со своим двойником. Страховка! Как своевременно еще смолоду Столбы научили его этому большому делу, показателю ответственной дружбы в тяжелую минуту испытаний. Если бы меня попросили указать пример дружбы в действии, я бы указал на Женю, откапывающего крышкой от походной кухни совершенно занесенных метелью своих спутников Горбунова и Гетье. Дружба как на войне. Не смотря на личную опасность упасть в бездну с высоты, замерзнуть, задохнуться от недостатка воздуха, прежде всего забота о рядом идущем человеке — сегодняшнем друге.

Приводят в умиление строки, в которых рассказывается о чуткости Жени Абалакова к своим товарищам по веревке. Налаживание для них веревок в ответственных местах лаза, разгрузка от тяжести уставшего, оттирание в течение нескольких часов ног Горбунова, страховка двух больших товарищей при спуске по ребру с высоты 6.400 и многое другое трогает до глубины души. И опять невольно мысли возвращаются к Столбам, к «памяти славных столбовских дней» как писал мне Женя.

С вершины пика Сталина столбист Женя Абалаков одновременно видел Китай, Индию, Афганистан и Советский Союз. Отсюда он сделал наброски, так как это он делал на Столбах со Второго, Верхопуза и других камней. Здесь он поставил знак /тур/, написал записку о восхождении, спрятал ее в консервную банку под знак и начал спускаться вниз, помогая по пути больным товарищам. Как просто написано, но как оно сложно в действительности. Но вершина взята, университет окончен отлично с дипломом полной зрелости. В 1934 году по возвращении из Памирско-Таджикской экспедиции Евгений Абалаков получает звание заслуженного мастера альпинизма, а в 1940 году звание заслуженного мастера спорта СССР.

В некрологе газеты «Советский спорт» дается такая характеристика Жени Абалакова: «Альпинист высокого спортивного класса, он всегда был образцом скромности, высокой требовательности к себе, примером трудолюбия, простоты и отзывчивости. Лучший из лучших советских восходителей» и еще «Созданная отечественная школа советского стиля горовосхождения неразрывно связаны с именем Е.Абалакова».

После получения известий о победе советских альпинистов на Памире передо мной с особой ясностью встал тип нового альпиниста, оснащенного новой техникой, техникой столбизма. Мне хотелось сказать об этом, но не хватало голоса, вернее умения сделать это, как следует. Хотелось обратить внимание широкой советской спортивной общественности на наши Столбы. На их воспитывающую роль, на Столбы как на школу альпинизма. Я написал заметку в местную газету «Красноярский рабочий» под заголовком «От столбовской избушки до вершины Памира» . Заметка была напечатана в очень сокращенном виде /в приложении оригинал заметки/. Но этого мне казалось мало. Хотелось, чтобы оценка восхождения была дана не только здесь на месте у подножия столбов, но и там, где вершатся судьбы таких восхождений и были бы сделаны соответствующие выводы о значении столбизма в альпинизме. Хотелось поговорить с центром Союза, с Москвой. С этой целью я написал письмо руководителю Таджикско-Памирской экспедиции товарищу Крыленко, в котором пытался убедить его в том, что на Столбах выковываются ни один и не два Абалакова, а многие Абалаковы, как нарицательное имя безыменного столбиста мастера скалолазания так необходимого в альпинизме. Однако я не послал этого письма Крыленко /заготовлено в декабре 1932 года/, т.к. по дошедшим сведениям Крыленко совсем недоброжелательно настроен был по отношению штурмовой группы 29-го отряда Таджикско-Памирской экспедиции, возглавляемого тов.Горбуновым, в отряде которого ведущим был Евгений Абалаков. В своем выступлении в Москве Крыленко обвинял эту группу в рекордсменстве. Не хотелось мне подливать масло в огонь и я оставил письмо у себя. Наверно, я сделал плохо, но в это время я подумал о Жене, не было бы ему худо. Прошло 13 лет как Евгений Абалаков рассчитался с жизнью, неожиданно и нелепо. Его больше нет, но около его имени еще долго будут жить воспоминания его друзей-столбистов и альпинистов, деливших с ним и радости и печали. Вспомнит его и советская общественность.

В заключение мне хочется сказать о столбисте Жене Абалакове следующее: сумрачный и как бы замкнутый в себе он все-таки никогда не был одиночкой. Это был прекрасный товарищ, отзывчивый член своего коллектива и идеальный друг там, где этой дружбой его связывал долг. Долг чести отряда, в котором он работал. Обвинить в рекордсменстве можно одного человека, но обвинить в этом целый коллектив, выполняющий указание партии и правительства нельзя, это неверно. Абалаков был не один. Он был теснейшим образом связан со своей группой, со своим отрядом, где все работали как один, для единой, поставленной для всех отрядов цели. И если вершины достиг 29 отряд — это значит не рекордсменство, а победа, достигнутая в соревновании групп. Ведь брали Памир все группы и каждая шла по своему пути, по заранее намеченному плану. Если сказать, что Евгений Абалаков рекордсмен внутри группы и это не верно. Знамя спасает оставшийся в живых и более сильный. Пик Сталина с высотой в 7495 м. это не Второй столб заповедника, дистанция огромного размера, ждать некогда, надо действовать и бороться за победу единственному оставшемуся в силах, таким и оказался Абалаков, ведь Горбунов и Гетье были больны и выбыли из строя. Ждать — значит погибнуть всем. Абалаков как опытный столбист-альпинист это прекрасно знал. Не будучи в состоянии идти он пополз и достиг вершины. Так и нужно было поступить. Нет! Это далеко не рекордсменство. Это героический поступок 29-го отряда и его водителя Евгения Абалакова.

Абалакова есть чем вспомнить, за это говорит один только перечень его восхождений. Дело начато и не плохо. Методика дана. Надо продолжать, а в Союзе нашем продолжатели всегда найдутся. Наш народ и многочисленен и талантлив. Одного только не надо забывать — это многогранности альпинизма, в котором большую грань дает столбизм с его удивительной техникой лаза. А что это так, подтвердил сам Евгений Абалаков в своей заметке напечатанной в журнале «На суше и на море» под заголовком «Что мне дали Столбы». /1935 год, № 5/.

Я не буду много говорить о втором брате Виталии. Достаточно сказать, что в свое время он не раз сопровождал Евгения в горовосхождениях и на Хан Тенгри, взяв эту заоблачную вершину крыши Мира, отморозил себе 9 пальцев на руках и ступню со всеми пятью пальцами. Все это было отнято у Виталия, но и теперь еще он не отказался от первой ведущей веревки и продолжает штурмы и восхождения. Он приучил к этому спорту свою жену столбистку Валю Чередову, а теперь по его стопам и вместе с ним идет и его сын Олег. Это настоящий человек в полном смысле этого слова. Чтобы оценить по достоинству альпийские подвиги Виталия Абалакова и его семьи надо прочитать множество статей и заметок в разных журналах и газетах об этом. Повторяться не надо. Имеются у него и свои труды по вопросам альпинизма и его технике, к которым и отсылаем интересующихся.

После долгого отступления об Абалаковых, чего я не мог не сделать, вернемся к избушке Фермушке. Уже в 1932 году я собрал на крыше Фермушки один из смертных домовых грибков — кониофору. Крыша гнила, так как она была в коре. А собирал я грибы, потому что мне нравится эта группа паразитных организмов леса с их особой, не всегда ясной биологической особенностью выживания во всяких неблагоприятных, казалось бы, условиях. Мое внимание невольно обратила и крыша Фермушки. Что же заставляло строителей оставлять лес в коре. Скажем прямо — романтика. Ведь сама кора осины очень интересна по своей структуре и сдирать ее и надо и жалко.

К этому времени избушка начинает претерпевать значительные изменения в своем составе. В 1931 году уезжают Абалаковы. Вскоре уезжают Волковы и состав строителей тает с каждым отъезжающим. Появляются новые персонажи. Галя Зыкова в это время работает в Красноярском музее. Там же работает Николай Михайлович Михайлов /зоолог/, который ходит в Фермушку . Теперь вместо первой группы компании фермушечников-строителей ходят представители второй группы: К.Климов, К.Тульпа, Ф.Кузнецов, отчасти Н.Кюппар и др.

В 1935 году уезжает Г.Зыкова, связавшая свою судьбу с К.Михайловым. Из женщин остается одна Мария Чередова и та ходит редко. Ее сестра Валентина выходит замуж за Виталия Абалакова и также покидает Красноярск. Незаметно подступает 1937 год и некоторые члены компании уходят из жизни безвозвратно. В Фермушку теперь ходят случайные люди.

В 1941 году к Фермушке приезжают плотники, разбирают ее и по бревнышку перевозят к Музеянке. Там она должна служить своего рода музеем-складом для зоолога заповедника Елены Александровны Крутовской, которая уже после 1938 года живет здесь и работает. С ней же в Музеянке живет ее мать Елена Владимировна. Таким образом, Фермушка оказалась прирощенной к Музеянке и увеличила ее площадь. На месте Фермушки осталось пустое место.

В 1950 году Столбы посетил Виталий Абалаков. Не знаю был ли он на старом пепелище?

В 1959 году я побывал на месте бывшей избушки Фермушки. Много новой поросли вокруг. Два каких-то бревна, видимо, из оклада площадки, конечно, бумажки и бутылки. Пока я сидел и раздумывал, вспоминая былое, сверху на тропинке с Верхопуза я услышал голоса. Через некоторое время ко мне подошли две пожилые женщины с мешками за спиной. Когда они осторожно сбросили мешки, в них что-то зазвенело. Оказалось, что это сборщицы порожней посуды. Они пришли сюда на промысел из Лалетиной. Разговорившись, я узнал, что они ходят по стоянкам с благословения администрации заповедника. Зарабатывают хорошо. Да, заработок нелегкий, если подумать, что этот тяжелый груз надо нести за 5 километров. Конечно, это хорошо, все будет меньше битого стекла под ногами. А ведь это своего рода санитары и если бы их не было, на стоянках было бы еще грязнее. Да! Столбам нужны санитары. Столбы надо очистить от многолетней грязи. А это сделать можно. И если это не делается, то только от того, что нет организатора как среди дирекции заповедника, так и среди самих столбистов. Когда я указал сборщицам на две пустые бутылки, считая, что они их не заметили, то они удивленно посмотрели на меня и сказали: «Да нешто с такими горлышками принимают?» Оказалось, что на горлышках были едва заметные трещинки. Да, это верно, такие не принимают. Видимо, они будут ждать любителя боя и на этом кончится проблема очистки Столбов от всякой нечистоты. Великое дело привычка, говорят, что это вторая натура и это верно, только натура плохая и почему-то не осознанная очень и очень многими.

А.Яворский

ГАКК, ф.2120, оп.1., д.8