Владимир Тронин родился в селе Большой Улуй, знаменитом на всю Сибирь своими фантазерами и народной школой «художественного трепа». В иное время быть бы ему мэтром сибирской фэнтези, но социализму нужны были машиностроители...

Грызя гранит научного машиностроения, наивный деревенский фантазер попал в свирепые лапы городских романтиков, столбистов Н.Молтянского и В.Деньгина. В первый поход Н.Молтянский привел новых друзей к пользующемуся дурной славой Малому Беркуту... К гребню вершины вел единственный лаз вдоль щели с очертаниями латинской буквы «S». Ни кушака, ни веревки у студентов не было, и новичка Тронина на восхождение брать не рискнули. Парень, уже навсегда отравленный гибельной свободой столбизма, отошел к западному подножию утеса и вдруг увидел свой собственный путь по скалам. Когда восходители вернулись, их изумленному взору предстал деревенский «чайник», разгуливающий вверх-вниз по острому гребню Левого Крыла. Молтянский попробовал подняться по гребню и восхищенно завопил: «Ну, ты зверь! Дикий скальный зверь! Не успел до Столбов дойти, уже свой ход открыл!»

Внешность у нового столбиста была самая троглодитская: густейший еж волос, крупные негроидные черты лица, выпирающий подбородок... Вот и назвали его по О ’ Генри — Боб Акула.

Второй подвиг Боб Акула совершил летом 1961 года, построив с троицей друзей в предвершинной пещере скалы Сатурн в массиве Крепости столбовскую сказку — стоянку «Грифы». Уже среди первых грифовцев Боб прославился искусством «художественного трепа». Бывало, всю ночь напролет слушали они странного сибирского соловья, сочно и смачно, с какими-то хрюками и повизгиваниями воспевающего мудрых общежитских клопов.

За зиму и два лета Боб с друзьями успел обойти и облазить все Дикие, Дальние и Калтатские Столбы, а также съездить в альплагерь. Служа Родине в польских дубравах, буквально жил и бредил Столбами. Слал бесконечные письма с проектами замыслов, чертежами неслыханных еще в скалолазании тренажеров.

Вернувшись, Тронин завез в Красноярск неведомый сибирякам культуризм, поступил в Политехнический институт и начал свой третий столбовский подвиг длиною во всю жизнь. Все дела он вершил с присущей ему скромностью. Одетый в потертый брезент, рано располневший Боб так и остался для многих местным комиком, столбовским златоустом, и не все знают, что этот скромный бедняк — создатель одной из лучших в альпийском мире скальной академии красноярского «Буревестника». И до Боба были в «Буревестнике» какие-то всплески и любительские кружки, но у всей массы красноярского студенчества не было на Столбах ни одного пристанища. И вот появился Боб Акула и начал свой подвиг: домовито и кропотливо оборудовал под Китайской Стенкой стационарный лагерь альпинизма и скалолазания. Он же организовал регулярные тренировки в спортзалах. Появились первые тренажеры. Так было свито скальное гнездо красноярскому «Буревестнику», взлетевшему ныне на вершины Гималаев.

А сам зодчий, отдавший строительству скальной академии лучшую часть жизни, остался ни с чем и даже без работы. Последние годы Владимир Тронин жил, трудясь на полставки в обществе «Патриот», где о скалолазании знают лишь понаслышке...

Леонид Петренко

Реквием Бобу

Все сущее возникло из тьмы и во тьму обращается. Тьма небытия, пустоты — это бесконечный космос, в котором, как сияющая крупица, помещен наш Мир Жизни. Сияние Жизни поддерживается противодействием мраку небытия. Огонь звезд, зелень растений, тепло камня, доброта и любовь людей — вот ощутимый результат противодействия. Среди множества сущностей мира каждый человек проносит свой факел разума, вливающий света в ментальную среду Бытия. Как дерево не может осознать свою созидающую роль в поддержании Мира, так и люди в большинстве своем не придают особого значения протеканию жизней рядом идущих. И когда это течение внезапно прекращается, обнаруживается пустота, зияющая безответным мраком. В стремлении заполнить пустоту люди извлекают из своей памяти все, что связано с ушедшим. Вот тогда возникает образ более близкий истинной сущности человека, чем его облик, связанный с телом, одеждой, обыденным поведением. Этот образ проявляется со временем в устойчивую форму отображения ушедшего из жизни человека. С этого начинается его ментальное бессмертие.

Тронин Владимир. Непривычное для всех столбистов звукосочетание. Потому что мы привыкли к краткому слову БОБ. Одним этим словом охвачен весь колоритный набор человеческих признаков недавно ушедшего из жизни альпиниста, скалолаза, столбиста, инструктора, спортивного судьи, отца и мужа. Но самое главное — доброжелательного и отзывчивого на чужую беду товарища многочисленного столбовского единства.

Его природный дар растворения без остатка в любой компании вносил животворную струю в общение разнородных по характеру и возрасту людей. Плавно выстраиваемая череда событий, вытекающая из его рассказов, облекалась непостижимым образом в этакую былинную повесть, где герои из самых немыслимых ситуаций выходили победителями. Одна его особенность всегда поражала — как с помощью почти жаргонных определений Бобу удавалось оттенить ту или иную характерную особенность. Любил часто подчеркнуть: «Мы люди темные, из тайги», что звучало как извинение за возможную нелицеприятность сообщения. Но это было лишь своеобразное кержацкое суровье, которое удерживало ожерелье событий в единой логике байки. Такая законченность рассказов о товарищах по экспедициям, сборам, альпинистским лагерям, излагаемая при свете свечей в столбовских избах, создавала колоритный эпос, непоколебимый в сознании слушателей. И часто герои бобовских баек, не ведая того, носили ореол былинных героев со всеми их слабостями и достоинствами, а молодые скалолазы и альпинисты с благоговением впитывали основы «дубовой сущности» бродячего житья.

Взяв на себя обязанность сказителя, Боб тем самым создавал особый мир, в котором существовали как бы двойники его друзей, с чертами характера соответствующими идеалам автора. Будучи от природы интровертом, Боб в некоторой степени избегал углубления отношений за пределы столбовских интересов. Его служебная деятельность всегда имела альпинистскую направленность и это приводило к определенным потерям в его материальном плане. Тем не менее, он умудрялся балансировать между нуждами семейного очага и спортивно-бродячей жизни. Ореол отшельника неизменно витал над ним. Не обременяя окружающих, он старался выживать путем безобидного собирательства и утилизации того, что другим недосуг было ремонтировать и восстанавливать. Подшить старые трикони или вибрамы, а потом при случае подарить являлось своего рода утверждением рачительности в бесноватом мире вещей и приторных соблазнов «забугорной» жизни.

В свои 56 лет он не мог не почувствовать, что «новый русский мир» далек от романтизма шестидесятых годов, времени его молодости, что «крутость» заморских лейблов и лакированная чернота иномарок прикрывают безжизненную пустоту незрелых душ. «Торчки закукленные» — обычно характеризовал он таких, имея в виду их полную неспособность оценить юмор своего «трепа».

Многие, соболезнуя, скажут: «Бедный Боб!» А мне хочется возразить: «Бедный мир!» — ведь стало меньше еще на одну душу, проносившую факел жизни сквозь «заморочки» новой действительности, кидающей в жертву вещественному тлену людей, не восприявших его. Какой-нибудь администрирующий функционер, привыкший оценивать завершение жизненного пути количеством «раскорчеванных пней» в результате деятельности, не поймет о чем скорбь. Но любой знавший Тронина скажет: «Боб — это соль Столбов, он там растворен и поэтому бессмертен».

Геннадий Коваленко, «Грифы»

Ушел от нас столбовский златоуст. Кто будет теперь потешать и рассказывать байки? Нет тебя, Боб. Так неожиданно и преждевременно ты покинул нас, не соблюдая очередности. Доброго тебе пути. Память о тебе мы сохраним навечно в наших сердцах. А твои легенды и байки будем рассказывать внукам и правнукам.

Владимир Путинцев

Без малого почти что 40 лет
Он на Столбы ходил — ему здесь были рады.
Средь суеты и безработицы, и бед
Его рассказы были, как отрада.
Он знал историю стоянок и избушек.
Легенд хранил в уме, наверно, тыщу.
И если б титул был «Рассказчик лучший»,
Достойней Боба на Столбах не сыщешь.
Сам про себя он говорил, что «от сохи»,
И был на самом деле прост и чист.
А между тем любил и прозу, и стихи.
И был и тренер, и столбист, и альпинист.
Так спи спокойно, Боб, наш спутник по скитаньям!
Столбы осиротели без тебя.
Но байки все твои, твои сказанья
Читать и слушать будем мы, любя

Нелли Молтянская, «Грифы»

Нет больше с нами Боба... Он умер неожиданно для всех нас, и ничем нельзя было помочь... Иду по Столбам, и каждая скала, каждая полянка, каждый поворот тропы вызывают воспоминания.

Язык у Боба был своеобразный, и любое событие он мог расписать так, не уходя от истины, что участники событий, им описанных, начинали сомневаться: а так ли красиво было на самом деле? Позже его истории были сведены в циклы. Был цикл воспоминаний о детстве в Большом Улуе, армейский цикл (сюда примыкал рассказ о вступительных экзаменах в институт), столбовский цикл (все время пополнявшийся), цикл рассказов о поездках в горы, а также много рассказов на исторические темы или, к примеру, анализ современной международной обстановки. Многие выражения из его репертуара стали крылатыми, например, слова о том, как он «находил под нарами» в избах будущих чемпионов.

Увы, не будет больше его рассказов у костра, не осуществит свой замысел описать историю Столбов и столбизма...

В нашей памяти он останется всегда улыбающимся, находившим для каждого доброе слово, подходящую к случаю историю, готовым помочь всем, чем только можно.

Вспоминаются слова из известной песни Сергея Баякина:

Рюкзак, фонарь, широкий лоб —
Канает старикашка Боб.
Эй, старикашка, мимо не пройди.
Тебя послушать — все равно
Что в цирк сходить или в кино.
Ну, заходи, давай погрейся, посиди...

Прощай, Боб, и прости...

Владимир Деньгин, «Грифы»

Эпитафия Бобу Тронину

Со скорбью с тобой попрощались,
Дорогой наш Боб!
Часто будем теперь, встречаясь,
Вспоминать твой рассказ, что наводит озноб.
Незабвенный фольклор столбовского мира —
В каждом слове пожар!
Твоих уст несмолкающих лира
В нашей жизни звучала, как дар.
Но, увы! Все оставил земное,
Чтобы искрою в небо взлететь.
Будто отняли что-то родное,
О чем долго мы будем жалеть!

Александр Губанов

Ушел Боб...

Он, который уже давно стал неотъемлемой частью Столбов, носителем их легенд и историй. Мы привыкли к его кряжистой, неуклюжей фигуре, его льющимся неистощимым потоком рассказам. Все знали его и, казалось, он знал всех и обо всех. Мы привыкли встречать его на Столбах и слушать его постоянные жалобы на «каркас» (так он называл свое тело). Мы относились к нему не совсем серьезно, думая, что он вечен, как и родные ему Столбы. Боб все время пытался записать переполнявшие его рассказы, которые лились из него, как из Швейка, но так и не записал. Случилось так, что последний свой рассказ он принес в нашу газету, а также просил перепечатать его рассказы из «Столбовских вертикалей», и мы это обязательно сделаем. Боб безотказно судил многочисленные соревнования, тренировал молодежь и относился к этим делам очень серьезно, как к главным в своей жизни. Боб сплачивал людей, являясь связующим звеном между молодежью и старшим, уже ставшим легендарным поколением. А теперь он уже и сам превратился в легенду...

С.С.