В бумагах покойного Анатолия Поляковского нашлась общая тетрадь в клеточку. И в ней, среди филателистических заметок, 8 страниц мелким почерком о столбовских приключениях. Нечто вроде записок для памяти. Пишущий легко и занимательно, Толя мог бы порадовать нас однажды новой повестью. Но не судьба.

С разрешения Ольги Поляковской мы публикуем эти черновые заметки, лишь слегка их отредактировав. Считаем, что они будут интересны для всех столбистов.

Рукопись к печати подготовил В.И.Хвостенко.

Почта России . Конверт , посвященный памяти А.Поляковского

Незавершенная рукопись Анатолия Поляковского.

А птицам кажется, что это ползут по скалам муравьи...

Про Кольку Мурашова

Не-не-не, не мемуары, говорю. Про Кольку просто давно хотел пару слов. Бякин — он и есть Бякин. Он даже с табличкой у часовни выпендрился. У всех людей по-русски: Коммунизм, Ушба, Победа... У Мурашова — 4600. На портрет его смотрю — ну точно, сидит наверху и угорает над табличкой такой.

Осенью 86-го, только я начал снова ходить на Столбы, первым делом ломанулся один на Коммунар. Ничего не помню, ни сил, ни техники — ноль. Еле живой вывалился наверху из Ползунка. Колотит — все силы в щели от страха оставил. Подошел к Обходу, присел, полметра вперед сделал — мамочки мои! Под пистолетом не пойду! Ни за что, никогда! Полметра спиной пятился назад уже в громкой панике. На площадке уселся, спиной к стене прилип, покурил, мандраж чуть утих. (Через полгода, весной 87-го точно так же Митру «открывал». Спасибо, на Авиаторе тогда еще не отметился).

Полез вниз. Это здесь мы лазили?! За 12-15 касаний носочками и рюкзаки в 8-10 кг на левой руке над пропастью болтаются?! Да тут ведь пошевелиться нельзя — сразу боком вниз упорхнешь. Заклинил вправо все что можно, но двигаюсь по чуть-чуть, последние силы жгу. Сил, чувствую, уже нет. А впереди этот камушек, руки клинить надо — маятник делать. Руки не выдержат, откинет... Одна паника на другую накладывается. Тут сверху голоса, много, кто-то вниз к Колоколу спускается. Ну, думаю, все, хватит, натерпелись. Буду сдаваться, к черту все. Пусть спасают, и больше сюда ни ногой. В метре от камня был. Морду, правда, умную изобразил, мол, ничего-ничего, ползу, просто медленно. Не успел сообразить в какую форму капитуляцию облечь (если на будущее — ключица выскочила или рука вывихнута, старая рана — бронебойный аргумент).

Тут вижу — кто-то уже возле самого камушка, вроде как навстречу ввинчивается. Ага, думаю, сами догадались — помощь идет, страховку встречную делает. Щас! Только я голову из бокового положения выскреб, чтоб вперед посмотреть, он вперед руку выбрасывает, срывает у меня с носа очки и с диким визгом и уханьем отскакивает от щели. Я в последнее мгновенье, пока не ослеп, узнал — Колька Мурашов. Запрыгнул повыше на площадочку, уселся на корточки, одной рукой очками размахивает, другой по башке себя лупит, подпрыгивает и верещит что есть мочи. Благо, портрет у него для этого идеальный, кто помнит — не даст соврать.

Я Кольке по гроб жизни благодарен, натурально. Он мне в самом начале такую мощную моральную поддержку сделал, по воздействию и результативности ни с чем не сравнить. Подсказки, объяснения, страховки, поддержки в трудную минуту — это одно. А тут, если без громких слов, не знаю, как и сказать. Если бы не тот случай на Коммунаре... Причем, сам он ни сном, ни духом, у него и в мыслях не было, и о результатах он так никогда и не узнал. Моральная поддержка по Бякину.

А суть вот где. Он просто хотел сделать приятное себе, другим и мне лично. Это он так радость при встрече выражал. Сказать ему тогда, что влип, он бы сначала ржал искренне над такой шуткой минут 10, от каждой новой мольбы еще больше, в истерику впадая, всех бы вокруг заразил. Надрывали бы животики, пока этот шутник из щели не вывалился бы-таки.

В детстве я лазил лучше его. Что в щели этой людей может крючить — это он и сам прекрасно знал. Точно так же знал, был уверен, что я это место и с закрытыми глазами сделаю. Если бы не был уверен в человеке — ни в жизнь так не поступил бы. Мне ничего не оставалось делать: «Кто тебе клетку в Живом уголке открыл?..» Легко, элегантно, привычно маятник сделал. Колотило всего, конечно. Но это ведь не панический мандраж, а такой, как бы рабочий напряг — Коммунар все-таки. Очки Колька отдал. «С Коммунара?» — «Ага». (Откуда же еще. Но он-то в смысле: сверху). «А мы на Призы. Пойдешь?» (Ё-мое. А это еще куда?). «Не, наверху отмечусь и вниз». Боковым зрением за его ребятами: слушают деловой разговор. А то. Сразу на Коммунар. И Призы — непринципиально. (Как нас с Вовкой Старым в первый раз Бес по Призам вел...!!! Это было еще только через год).

Какой он мне стимул тогда дал! Чтоб перед Мурашовым лица не терять, вместе с ним никогда не лазил наши старые места, пока не нахожу их самостоятельно. Не, мастерство его тогдашнее — это, безусловно, на равных нечего тащиться. Но он всегда первый предлагал и охотно показывал — не мастерство свое, — смотри, как я это делаю, — а все то новое, что за 10 лет без меня открыли. Но с ним я ничего этого не делал. Рояль из принципа один прошел, никто не показывал и не подсказывал. Второй такой случай (ничего не говорю, может, мало знаю) — это Женька с его прыжком , сдуру, во второй приход, Рояль тогда он сам прошел.

Колька, потом оказалось, с Казаковой и Шахматовым в чудесных отношениях. Стоят друг друга, честно говоря, эти такие же. На казаковскую команду вышел исключительно из-за Кольки: он мне дал раз сходить трикони, а я их на зиму зажал. Он хоть вредный, но интеллигентный, не напоминал. А Казакова со своим выводком в первый же приход вляпались на Первом. А тут я мимо них в колькиных триконях, как крутой. Она мне: «Мужик, помоги». Завел наверх. На следующий день железки отдавать. Не отдал. Ага, и что потом? Зиму казаковских детей с Ленькой и Наташкой водили. И из команды той вылупились Пашенная Наталья Михайловна, Ленька Бес и Иван Зубрилин. Неплохой результат для одного набора. Так вот, Ленька, еще не Бес, совершенная бездарность был, я лично Волкам говорил. Врун, болтун и хохотун — никогда хорошо лазить не будет. Это я авторитетно и про Муравья Егорыча говорил весной 2002-го. Из Леньки поперло, когда он из команды на свободу вырвался. На моих глазах. Ночевали тогда на Первом, и рядом (на Скелетах) устроились Дима Шапурма, Валерка Степанов и куча теток. Вот они-то Леньку и охмурили, ушел в дикие.

Про Муравья

Сначала мы со старшим братцем его познакомились. Задумали тогда с Юрой Ивановым новую жизнь начать, перестать бояться и Пятна снова легко ходить, Правые сначала, а потом, глядишь, и на Левые. Ходить-то в то лето их уже ходили, но не так чтобы. Все какое-то преодоление, легкости не было.

Настроились с утра. Всю дорогу друг другу: «Пятна сегодня пойдем», «Надо Пятна ходить, сколько можно», «Обязательно надо пройти». Размялись. Пошли на Пятна. Спустились к началу. Тут из Колокола мальчик волосатый с рюкзаком, лет 14-ти: «Можно я с вами?» Поглядели на него оценивающе. «Иди, мальчик. Но после нас, смотри и делай как мы». «Ага». Идем не торопясь, обстоятельно, хваталки друг другу показываем. Мальчику Диме тоже показываем. На середине, где чуть поположе, этот Дима вместо того чтобы след в след за опытными дядями — чуть не без рук, бегом, сбоку справа нас обскакал, не сбавляя скорости к верхнему лобику подскочил и в том же темпе его вылез. Мы поглядели на себя: «Юра!» «Толя!» Так нам стыдно стало. Нашли что разучивать. Но вся прелесть в том, как он нас утер. Без всякого хамства. Я в восхищении — наконец-то увидел. Честно, за все время с 1986-го, как опять на Столбы пришел, ни разу не видел, чтобы маленький по нынешним меркам мальчик, 14 лет, хорошо ходил психологические места. Самостоятельно. Не в прицепе за родителями или в компании старших спортсменов. Этого сейчас нет вообще.

Я тут мемуарами не собираюсь заниматься, или «а вот в наше время». Просто тогда так принято было. В 7-8-м классе на Перьях кроме как Авиатора никаких ходов не признавали. Хорошо лазающие дети 12-14 лет, самостоятельно — в порядке вещей. Толпой своей, как правило, но и поодиночке — пожалуйста. Колька Мурашов уже в 1988-м с ностальгией вспоминал, как наша тренерша Юля Андреевна Крупенина каждый день рожденья кого-то из нас, 12-14 летних, толпой на Коммунаре устраивала, с тортами и бидонами молока и с костром. Это я помню — палки вязали запасными тесемками для калош. А с бидоном молока просто — внедряешься в начало щели, сзади тебе бидон подают в правую руку, ставишь его перед собой и катишь вверх, как ежик яблоко, носом толкаешь.

Может и были в конце 90-х молодые, но я — не видел. Поэтому от Димы этого в такой восторг пришел, как живьем нас в 8-м классе снова увидел. Одноклассников: Витьку Сорокина, Петьку Шинкаренко, Кольку Мурашова, Лорда. Редкое зрелище. Дети на скале порхают. Я не о болдерингах со страховкой. Там тоже красиво, я чего говорю? Но другое. Что-то подобное на моей памяти было с Пашенной Натальей Михайловной и Ленькой Бесом (Кто не знает — Гольденберг Леонид Моисеевич). Наташка, правда, сразу по Парижам поехала. А Ленька выстрелил уже в 15, т.е. совсем взрослым, пошел из спорта в дикое лазание.

С месяц мы на маленького Диму поумилялись, а потом он благополучно ушел в залы. Но вспомнить и сейчас приятно, как мы с Юрием Максимовичем на Пятнах промахнулись.

Между прочим, в то время у меня любимый фильм был «Золото Маккены», я его раз 5 смотрел в Юбилейном. Не только из-за индианки Хешке в озере, вернее совсем не из-за этого. Это я чуть позже примером из новейшей истории докажу. Хоть и первый советский эротический фильм. Выучил наизусть, меня старший братец, помнится, на Столбы с собой брал, и я полтора часа мог его как «Евгения Онегина» наизусть. «И тогда я сказал себе: Стоп, Тиббс, иди к ним!..» Я это к тому, что там песня была, Ободзинский пел. «А птицам кажется, что это ползут по скалам муравьи».

Так. Я тут не мемуары говорю, а про Петлю. Прошлой осенью, 2001-го, в августе где-то. Утром пришел, переобулся, только ногу поднял — лезть, слышу писк какой-то: «Можно я с вами!». Огляделся — никого. Под ноги посмотрел — стоит козявка (маленький мальчик), но с приличным рюкзачком. Одних таких на Столбах не бывает — но вокруг никого старших. «Я Димин брат, Егор». А, ну, думаю, влип. Рекомендация хорошая, придется брать с собой. «А один почему»? Бедное дитя, это нужно гранитный камушек в груди, чтоб не прослезиться. «Дима в Ергаках, мама на Ману ушла, а у бабушки сегодня встреча с однокурсниками, 50 лет окончания». У, тут мне переводить не надо: что такое встреча на 50 лет, представляю. Ребенку там действительно не место. Растяни меха, гармошка... «Непьющие! студентки!! редки!!! Они повымерли давно!!!!!!». «Ну, пошли». Впечатление произвел очень благоприятное: за нами по скале передвигался сам, не надо на него отвлекаться на помощь. А на более сложные ходы, куда мы лазили, он и не стремился. Хоть и был уже тогда в очень хороших скальниках, личных, а не брата «на время». Очень много говорил, информация била как из фонтана. По первости это было так трогательно и не вызывало ни малейшей тревоги. Все, что я запомнил про него — это то, что в зале он у Алисы Ферминовны Грачевой занимается (тоже прекрасная рекомендация), все другие разговоры — как фон. И ни малейшего желания дернуться на самую простенькую хитрушку. Шлепает под ногами в новеньких скальниках, как Шаляпин в галошах на Невском, т.е. без умолку поет, сам с собой, не важно ему — слушают или нет.

Потом, до зимы, еще несколько раз появлялся, у Димы на хвосте или с другими молодыми спортсменами. Детей его возраста нет. А взрослых, кому 15-17 лет, он, судя по всему, еще в городе всех смертельно достал.

У меня аналогия есть, 100%-ная. Николай Мурашов в детстве. Пока не стал приличным человеком, был такой же бякой, за что и был прозван Колей Бякиным. Но, даже став приличным человеком, все равно Бякиным остался. Кто еще из маленьких ярких был? Ну не знаю я, правда. Бес — 15. Камикадзе вообще после армии.

Зимой тоже изредка показывался. Вот что примечательно, такая деталь насторожила. Врун, болтун и хохотун и бездарный, но зимой по ледяной скале, когда и в железе не очень, он совершенно спокойно, без мандража в ботиночках. Вообще-то так и надо, чего мандражить, где просто. Но вообще-то это очень-очень не просто: не бояться там, где не надо бояться. Если вы понимаете, о чем я. Чтоб понятней было: адекватно воспринимает скалу. Ага. Это так, до весны информация кое-какая, просто так. Часто у них семейные выходы на Уроды. Ну, еще скальников две пары мне на халяву починил. На лыжах совсем не катается или плохо. Все.

Весной начали мы хорошо. Юра Иванов два года последние все снижал обороты, дел у него куча. Зато этой весной выставил классную замену. Тоже борец, Стариков Семен Давыдович, ныне преуспевающий коммерсант. Соболев, Игорь Большой, как-то не очень активен был — проблемы свои. Зато спелеолог, Игорь Маленький еще зимой снег копытом рыть начал. Муравей все время в поле зрения крутился. Я наметил на лето принципиальные места на Первом, Втором, Перьях. До начала июня вообще никуда с Первого не выползал. Парни временами отлучались на Деда или на Второй. Муравей иногда с нами ошивался. Потом с Пашей Захаровым лазил. Видел раз — Паша его на Американку загнал и Муравей на ней — как корова на льду. Больше ничего путного об Егоре Матвеенко сказать не могу. Все. Но вреда, однако, тоже никакого. Нас, по крайней мере Семена, это насекомое очень забавляло. Игорь Маленький в начале лета как раз на красный диплом в АКА тянул, аспирант будущий, а сойдутся с Муравьем — два сапога пара, лишь бы не лазить.

Побегал Егор с Пашей. В начале июня гром прогремел. Явился поутру в Садик, мы там у Яйца расположились. Я верх Пятен — Мяса тогда шлифовал. Без рук. Все никак от репы отцепиться не мог. Егор, когда с нами крутился, никем не замечаемый, сам все запоминал. Систему изучения. Сначала со страховкой жесткой, потом веревка рядом или петля на руке, потом без ничего с намазанными порошком ступеньками, но кто-нибудь наверху наготове, или наоборот, сзади стоит, потом — чтоб вообще никого близко не было — вот тогда точно чисто. Ну, это я для себя такие психологические моменты определил.

К началу июня с руками Левые Пятна и Верх — никаких проблем, чисто. Но без рук Верх — никак от скалы отцепиться не могу. До последнего шага идешь спокойно, равновесие — как влитой, а на последний шажок встаешь — бац, хоть пальцем, но заденешь. Семен в это дело тоже впрягся. Он к этому времени быстро разучил и освоил все, что Юра ему показал и по большей части с Игорями, Большим или Маленьким, по хитрушкам и силовухам прикалывался. Тоже дело, я ничего не имею против. А на Коммунар его все никак не мог затащить. Но он мне такие именины сердца устроил! Я все ныл, что как Женьку в спортсмены забрали, так теперь на Левые без рук и посмотреть не на кого. Семен Давыдович у Игоря отпросился на время, пошел поглядеть со мной на Левые. Прошел, в недоумении — а в чем проблема? Ну, нате. Тут же без рук пробежал. Ага, так он борец, их там учат на ринге координации. Но все равно хорошо. А верхушку долго с ним без наклона не могли, обязательно хоть раз — да коснешься. Вот занимаемся мы этим нужным делом, покурить некогда.

Тут явился Муравей. И сделал ЗАЯВЛЕНИЕ. Дословно: «Я скалу почувствовал». А, каково? Неделю назад еще ходил, скалу пинал от безделья целыми днями. На Американке такое позорище было... А тут — поэт, его сегодня муза посетила.

И вот.

20 июня 2002 года, четверг.

Ходит Авиатор, Коммунар Роялем и Ползунком, Пятна, Верх без рук.

Утро — Коммунар Роялем. Я, Игорь-спелеолог, Егор. С веревкой все трое — Катушку. Игорь — без. Перья — Авиатор, Игорь — Ухо (Егор смотрит). Они — на Пятна, по разу, с канатом. После — на Мясо с канатом. Я — Семена на Коммунар Роялем. Егор про Петлю (Игорь шел тяжело): «Да нормально, ничего страшного там нет. Без каната можно было бы, только вот ветер сдувает». Я: «Так там не всегда ветер». Муравей: «Да? А, ну тогда другое дело. Тогда можно».

22.06, суббота.

Егор и я. Проходим с канатом Катушку, тут же — без фонограммы. Страхую его на Мясе сверху. Сразу подтверждает чисто, без каната. На Перьях проходит Ухо: первый раз с веревкой, второй — без.

23.06, воскресенье.

Утром проходит Мясо, с кулем, два раза.

25.06, вторник.

Берет снарягу для Петли. Мясо. Мешает погода. Дождь.

27.06, четверг.

Сразу идем на Второй. Дождь.

29.06, суббота.

Проходит три раза Петлю. Без натяга. Первый раз — делает порошком разметку. Во всех местах стоит на скале очень уверенно и спокойно. Дублирует движения. Второй и третий раз проходит чисто, без спешки и напряжения. Запоминает, идет «без страховки». Если где напряг — возвращается и дублирует.

30.06, воскресенье.

Я, Игорь, Егор — Катушка. Егор — Мясо, Авиатор. Егор, Игорь — Ухо без каната.

Петля.

1. Егор. Делает разметку (фото на сайте), Игорь.

2. Егор. Быстро проходит со страховкой. Уверен.

3. Егор. Идет без каната — веревка рядом. Больше суеты от нее, когда передвигает за собой, чтоб рядом была.

4. Демонстративно смотал веревку. Пошел. Игорь сел на краю — наблюдать. Я привязал конец к дереву, веревка рядом с Игорем, наготове, в любой момент, если внизу заклинит. Пошел уверенно. Всех попросил хамским тоном молчать и песен не петь. Сам трещал без умолку, но наверху слышно плохо было. Нигде не тормознул. По завершению получил обещанный ему старый блок-ролик Жени Камикадзе. Игорь за моральные издержки («А мне за что! Я же только смотрел на все это!») — получил тоже старый, но красивый карабин.

Вылез — давай причитать, какой он «как крутой». Бабушка приехала. Все довольны.

О самомнении: «Кое-кто наверху за меня очень рад» (на Теплыха намек).

О чувстве юмора. «Большое Ухо» — слышит все разговоры. Мы о женщинах. Как трудно долго без женщин. Муравей: «Подумаешь, месяц! Я вот 13 лет уже без женщин!».

...

2002г.