«Ножку немножко»

В 1974 году у нас на Бесах происходила свадьба, причём после длительного перерыва на Столбах, потому что последняя до этого кончилась трагически. Наши жених и невеста, друзья Вити Иванова, красивые, здоровые молодые ребята. Они жили в общаге, почему и решили сделать свадьбу на стоянке. Как говорится, «Ах, эта свадьба пела, пила и плясала» по полной программе. И когда молодые уехали домой к родной постели, мы, конечно, добавили и потом как всегда — «вперёд и вверх, а там». Короче мушкой Шалыгинским залез на Деда и увидел верёвку для спуска дюльфером. Вроде она даже показалась привязана, и я скоренько, сиганул по ней вниз. Естественно, никакого так называемого «плеча», по которому скользит верёвка у меня не имелось, я в безрукавке, сшитой из джинсов, и у меня сразу же начала гореть и кожа, и мяско, почему пришлось ослабить зажим руками и долететь до места почти свободным падением. Приземлившись, я сразу понял по её виду, что правая ножка маленько сломалась. Будучи сильно пьяным и крайне обидчивым, я со словами «Ножку немножко» на заднице, по Огнёвке спустился к стоянке, залез в гордом одиночестве в палатку и уснул. На следующий день, получив положенное количество матов, запив их тем, что подали, я взгромоздился на плечи двухметрового Паши Энцефалитика и началась моя транспортировка по Огнёвке вниз.

Слава Киля, Рома Нагуманов, Рома Сибгатулин, крайние справа Витя Баранчиков, Наташа Клевцова

Мы, конечно, были поддаты, но большего страха я не испытывал никогда. По Огнёвке на своих двоих и то нужно не дремать, а тут на высоте двух метров скоростной спуск, и самое главное: в дурной голове свербит мысль, что если моя «коняшка» меня ухандокает его даже не посадят, ведь он энцефалитик. Короче, когда в конце пути я слез со своего насеста, на джинсах проявилось тёмное мокрое пятно, я, естественно, говорил, что это Пашкин пот. Но как говорится, «случаи бывают разные». После этого кое-кто из «нехороших» Бесов пустил слух, что Шура Балаганов будучи в состоянии лёгкого подпития, сиганул с Деда дюльфером в одних дюльферных трусах.

У этой истории получилось продолжение. Недолго пожив спокойно дома и привыкнув к костылям и гипсу, который простирался до того места откуда ноги растут, я понял, что передвигаюсь даже быстрей и ловчей, чем раньше. Естественно, я решил, что пора на Столбы, что и реализовал, дойдя через Пыхтун к Деду. Когда я Огнёвкой спустился на стоянку, толпа обезумела. На руках как Дуську они меня не таскали, но как у нас принято накачали меня на радостях основательно, и потом опять случился экстрим — спуск по Огнёвке на своих четырёх, и тут возникли проблемы как не забыть, где костыли, где ноги, и какая из них в гипсе. До сих пор не пойму как я добрался почти что целым до автобуса, видимо, у пьяных есть хранители, за что им огромное спасибо.

Я с ансамблем «Краски», крайний слева

«Боб, ты не прав!»

В этом фрагменте я хочу обелить нашу стоянку и наших ребят из Чума и оспорить заявление Боба относительно Вовы К. и Вовы М. описанных в его творчестве . Корнеев В. со временем стал довольно сильным скалолазом и — под руководством Н. Молтянского — горнолыжником, а кроме того, он, проработав долгое время и поныне дальнобойщиком, объехал нашу необъятную Родину от юга и до крайнего севера. Сейчас у него серьёзные проблемы с коленями, и мы с ним даже не сходили ни на Столбы, ни в Бобровый Лог. Но главное его достижение — это то, что когда я в 57 лет от роду решил стать горнолыжником, он поставил меня на лыжи. Происходило это просто и весело. Мы приехали на трассу в Дивногорск, пока поднимались на гору на подъёмнике поболтали о Столбах и друзьях. Когда поднялись, я его спросил, что делать дальше, тайно надеясь, что он меня обучит как ставить ноги и, извиняюсь, задницу. Ответ прозвучал безукоризненно просто: «А поехали, Шура». Что я и сделал. А поскольку в молодости неплохо ездил на коньках и даже «фраерился» на Сопке на простых лыжах я, маленько попадав, понял, что во мне не реализовался в своё время крутой горнолыжник.

Ну, вообще-то это, по-моему, закономерно: всю молодость я жил рядом с Сопкой по адресу пр. Свободный, 60. Рядом жил Серёга Шестаков, его будущая жена Ольга с сестрой Маринкой, Олег Жолудь (ныне покойный), Олег Болсун, Серёга Рушан, Кимврат и другие, ставшие крутыми горнолыжниками. Когда они с лыжами собирались на остановке на Сопку я, видя их с четвёртого этажа и будучи постарше их, собирался к друзьям в Политех побалдеть на Сопке, где у нас имелась любимая изогнутая берёза, на которую удобно было ставить стаканы. Мой брат Жека тоже встал на горные лыжи в тот же год, правда, на 59-м году жизни. С тех пор мы и порхаем в Бобровом логу. Правда он любит длинные трассы, а я пусть сложные, но короткие из-за проблем с коленями.

Свою методику спуска я называю «классическая колхозная». Между прочим, Серёжа Шестаков которого я встретил в Бобровом через тридцать лет после того, как мы жили рядом на Свободном проспекте, когда я назвал свою методу, видимо, не услышав слово «колхозная», с уважением сказал, что сейчас в классической манере мало кто катается. Так что верной дорогой идём, товарищи.

Далее идёт Минов В., которого и реабилитировать не надо: классный скалолаз, они с Сашей Хакимовым облазили весь Калтатский район и все Ергаки, когда народ ещё их редко посещал. Володя опытный горнолыжник. Кроме этого, сколь я знаю, он известен как крутой директор школы, а последнее время работал в администрации Губернатора. Так что скажу: «Боб, ты не прав» в отношении и наших друзей, и стоянки. Жаль, что сказать это некому. Я Боба видел в Политехе и поскольку он относился к более старшей и, естественно, более крутой когорте столбистов, познакомиться с ним не довелось. А его столбовское творчество прочёл, когда он уже ушёл. Самое печальное, что я учился в институте с его племянником Олегом Трониным, который мне говорил о дяде, авторитетном столбисте. Нет чтоб поговорить тогда об этом, а теперь и говорить не с кем, потому что Олег тоже трагически погиб.

Конечно, я понимаю Боба и то, какие у столбистов после сгоревшего Чума возникли проблемы. Скажу только о себе, поскольку мы на следующий день пришли на пожарище, и хотя немало выпили, навсегда остался в памяти запах горелого мяса и то, как я запнулся об остаток позвоночника кого-то из парней. После всех этих событий мы все основательно переругались, обсуждая возможности спасения ребят в той ситуации. Я и тогда, и сейчас говорю, что когда мы приходили с женой в избу, я таскал подпитого Валеру Штюрмана по нарам, и, будучи не амбалом, но и не хиляком, понял, что таскать пьяного мужика равно как мёртвого — очень проблематично. В тот роковой день получился мальчишник, потому что с ними не оказалось ни одной девчонки. Приняли как надо, и выбраться смогли лишь трое молодых Бесов, которые пришли на избу первый раз и поэтому в питье не переусердствовали. Ну и Витя Иванов, который имел слоновое здоровье. Возможно, в избе хранился спирт или керосин, и поэтому она сгорела слишком быстро. Ни молодые гости, ни Виктор, мне кажется, просто не могли ничего сделать тогда, иначе трупов стало бы больше.

В результате этой трагедии и в связи с тем, что к тому времени многие Бесы попереженились, стоянка опустела. Самое обидное, что в тот год у Валеры Штюрмана, который очень переживал развод с женой, появилась молодая подруга, у КэЗэ тоже всё шло путём, Джон заканчивал институт, а с Монькой вместе я собирался защищать диплом, потому что мы учились на одной специальности. Из-за сломанной ноги в 1974 году я только получил звание лейтенанта, пробыв два месяца в Хакасии, а защищался через четыре года и получилось так, что за себя и за того парня.

«Я не физкультурник, я Столбист»

Пишу об очень личной для меня и почти сакральной теме: о Володе Теплых. Он для меня, молодого охламона из компании Бесы являлся кумиром, абсолютным непререкаемым авторитетом, недостижимым Столбистом Номер Один. При общении с ним я даже переставал материться, а кто меня знает, это почти невозможно, то же видел я у молодёжи. Когда он говорил: «это нужно сделать», — причём спокойным, но твёрдым голосом тут же всё исполнялось. Я даже не знаю с чего начать. До дня рождения нашего командира Вити Баранчикова я с Теплыхом практически не общался, хотя не раз встречал на Столбах. У нас, как всегда, собралась масса столбовского народа, пели, пили, отдыхали. Володя тоже пришёл. С удовольствием слушал песни под гитару, я тогда тоже спел несколько своих. Банальный расклад, но Володя, так получилось, когда мы маленько выпивали, поскользнулся скорей всего и разбил свои, как я их называл «профессорские очки». Когда гульбище закончилось, я в согласии с Витьком Баранчиковым, пошёл проводить Володю и здорового его друга, по-моему, Славу, даже в общем-то не зная, где они обитают. По ходу я позволил себе сказать Володе, что я думал он вообще не пьёт, и услышал сакраментальную фразу: «Шура, я не физкультурник, я столбист».

Какой он физкультурник, я узнал от его друзей из столбовского сайта, прочитав как он крутился на турнике . Но сам я присутствовал, когда Володя, перед тем как подниматься Авиатором, естественно, Новым, подходил к Львиным Воротам и, зацепившись пальцами за ему известные хитрульки раза по 4-5 качался для разминки на правой и на левой руке и потом «пёр по Новому Авиатору», как обычно в резиновых сапогах, старых шортах и трико, так, что больше я никогда подобного не видел.

Ну а то, как он поднимался Новым Зверевским, — это «Песня в движении», лучшего я не видел, да пока и нет этого. Он не лез, а как я написал когда-то, летел по скале. Последний раз я с ним живым встречался за год или два до гибели, на рынке перед Восьмым Мартом. Мы бегали за цветами для наших девочек. Как обычно привет-привет, я ему тогда сказал, что мало бываю на Столбах, он тактично не стал меня наставлять, хотя явно имел другое мнение по этому вопросу. Самое для меня плачевное, что он, как и многие столбисты, в житейском плане, в городе, проявили себя менее успешными и даже на вид казались проще, чем они есть на самом деле. И тогда на рынке он выглядел как простой худенький мужичок в интеллигентских очках.

А потом страшный день, я вешаю шторы дома, и жена Ира, зная моё отношение к Володе, приносит мне газету с его фотографией, не зная, что в ней статья о гибели Володи. Тогда я чуть не упал со стула. Статья эта у меня до сих пор в самых моих серьёзных и дорогих документах.

Что тут говорить, даже я за своё, не очень длительное время бытия на Столбах видел массу хороших ребят и девчонок, но он «единственный» и это не обсуждается. Больше того, когда я в 2000-м году опять начал ходить на Столбы, я увидел, как Новым Авиатором поднимался, как его назвала Люба Самсонова, Андроныч. Он, если я его не спутал, ходил с компанией из Дивногорска. Я тогда сидел под козырьком Львиных Ворот и давился коньяком со слезами, жалея о том, что столько лет прошло вдали от дома на Столбах. А когда какая-то тётенька спросила: почему я не смотрю, как лезет вверх человек, — я ей грубо ответил, что видел, как тут лазил тот, кто на траурной табличке на Перьях. Больше вопросов не возникло.

Масса хороших лазунов на Столбах было и есть. То, что сейчас делают Андроныч и другие — это не состояние души, как раньше, а состояние, ну, в лучшем случае, физической формы. В мою молодость вертушки в Шкуродёре и прочие финты делали почти все, кто называл себя столбистом. Кстати, Володя выглядел в плане мышечной массы явно в проигрыше с Андронычем, но пока Андронычу до Володи переть и переть, если есть желание. Ну а тот, кто видел хотя бы фотографии Володи на Втором, на Первом или Перьях подтвердят моё мнение, что он — Король Столбов, и это нисколько не унижает остальных классных столбистов. Хороших певцов и танцоров по свету много, а Королём назвали только Майкла Джексона. И ещё очень рад, что Маша и Миша Теплых продолжают папино дело, и ему за них не стыдно, мягко говоря. Жалко, что я не встречался ни с ними, ни с их мамой, но я всегда говорю: «жизнь длинная, земля круглая, до встречи». И ещё добавлю: прочитав в «Нигде в мире-5» Володи Деньгина про Егора Муравья, которым я горжусь и восхищаюсь, хотя и не знаком, я всё же скажу: «Володя Теплых — Первый» это, естественно, лично моё мнение.

Поскольку моё стихотворение, посвящённое гибели Володи, напечатала Люба Самсонова в своей книге, я вспомню мои три ранние песенки, Володе они, по-моему, нравились.