«Большой дикий пес,
ведь волк — просто дикий пес...»

Э.Сетон-Томпсон.

В распахнутое окно доносятся веселые детские голоса, взрывы звонкого хохота... Это мои ребята Итка и Люся, приехавшие к нам на летние каникулы, играют со своим приятелем — волком.

— Дети и волк?

— Да.

— Настоящий волк?

— Самый настоящий. Чистокровный. Посмотрите на этот пушистый, опущенный книзу хвост, на большую лобастую голову с чуть косо поставленными светлыми глазами, на великолепную черную гриву — и вы сразу увидите, что перед вами не овчарка, не гибрид волка и собаки, а настоящий да к тому же еще, выражаясь по-охотничьи, матерый волчище.

— И этот зверь играет с вашими детьми? И вы это разрешаете?

— Пробовала не разрешать. Но не так-то просто запретить приказом старую дружбу! Да и не думаю, чтобы для моих ребят игра с их серым приятелем была опаснее, чем для иных игра с молодой плохо обученной азартной овчаркой.

...Вот Итка бежит вдоль блока, а Волчик, гремя цепью, гонится за ним, настигает, настиг... Грозно оскалив пасть, прыгает на Итку, валит...

Все это: и погоня, и борьба — только игра, и Волчик ни на секунду не забудется, не сомкнет свои острые клыки на детской руке плотнее, чем положено в игре...

Теперь Итка залез в волчью будку (воображаю, в каком виде будет его костюм) и, встав на четвереньки, рычит на Волчика, а Волчик, помахивая по-собачьи хвостом, лапами старается его оттуда выцарапать. Подбежала сзади Люська и тянет Волчика от будки за пушистый хвост.

Волчик обернулся, заворчал, но Люська не выпускает хвоста из рук, тянет изо всей силы, и Волчик покорился, добродушно осклабясь, «разрешает» себя тащить...

Огромный зверь с белыми клыками, которые шутя дробят кости.

Для кого — зверь, а для моих ребят — просто большой добрый пес...

В мае 1956 года я села в автобус «Красноярск — Лалетино» с маленьким коричневым щеночком за пазухой. Больше всего он был похож на меховую рукавичку-мохнашку. Никто из пассажиров автобуса не подозревал, что эта забавная живая рукавичка, копошившаяся и повизгивавшая у меня за пазухой, — волк.

— Где вы подобрали такого смешного кабыздоха? — спрашивали меня.

— Какой тебе кабыздох! Это же породистая овчарка! — утверждали другие.

В автобусе я никому не призналась, что везу волка. Но на своем производстве, в управлении заповедника, похвасталась; вот, мол, глядите все: у меня волк! Увы! Меня подняли на смех. В волка с рукавичку никто не верил.

Впрочем, и сам-то волк еще не знал тогда, что он — волк. Моей задачей было воспитать его так, чтоб он, и став взрослым, никогда не почувствовал себя волком — хищным зверем, врагом человека.

Не могла я подозревать в тот памятный весенний день, сколько разочарований, волнений и тревог принесет нам с Джемсом живая рукавичка, пригревшаяся у меня за пазухой. Но все равно, даже если б я знала, как будет, это ничего бы не изменило. И я ничуть не раскаиваюсь, что взяла Волчика. Говорят, трудный ребенок для матери — самый любимый. Так и Волчик.

Взяла я Волчика еще слепым — только на второй день у него открылись глаза. Лакать он не умел — пришлось кормить его из соски.

Когда коричневый щеночек превратился в большого могучего зверя, мне и самой не очень верилось, что это про него я писала в своем рабочем дневнике: «Глаза у Волчика открылись совсем, но они все еще мутные, и смотреть на белый свет ему трудно. Передние лапки еще кое-как ходят по полу, но задние безнадежно разъезжаются. Круглое пузико — слишком тяжелый груз для совсем еще слабых лапок. Зато черный носик уже отлично умеет различать запахи.

Когда очень проголодается, а есть не дают, волчонок начинает сосать мой палец. Сосет долго, старательно, сделав язык трубочкой, сморщив нос, вкусно причмокивая, постанывая. Когда же я отнимаю палец, на губах у волка вскипает пузырек.

Кошка Кисанка на него шипит. Наши Рыжики — две маленькие собаченьки Ю и Тымой — к нему даже близко не подходят. По-видимому, у них возникают какие-то смутные подозрения на счет его особы...»

Обычно волчат выкармливают под собакой: собачье молоко по своему составу близко к волчьему. Но у нас не было тогда собаки, которой можно было бы поручить воспитание нашего питомца, а коровье молоко волчонку не подходило.

Ох, и помучилась я с ним!

Нянчилась со зверенышем, как с ребенком. И жалко мне его было и обидно. Все смеются:

— Эх ты! Подумаешь, проблема — выкормить волчонка, уж, кажется, чего проще, а у тебя не получается...

И верно, не получалось. Волчик рос несчастным взъерошенным заморышем и постоянно болел.

Из выводка в 7 волчат, приобретенных краевым музеем (откуда получили мы Волчика), выжило 5, в том числе наш Волчик. Два волчонка погибли в самые первые дни. Зато те четыре, что уцелели, развивались гораздо лучше Волчика. Я приходила в музей сравнить наших воспитанников и завидовала — какие крепыши Саян и Мазепа по сравнению с Волчиком.

Волчик с самого начала был самым слабеньким из пятерых. Да и кормили своих питомцев «музеяне» куда лучше, чем могли кормить Волчика мы. Молоко у них было всегда свежее, а нам приходилось возить его за 7 километров по жаре. И мясо они на волчат получали, и другие продукты...

Волчик никак не желал становиться вегетарианцем. Обычный собачий рацион его не устраивал.

Бедный «пузо-пузырек», как мы его прозвали в ту пору за круглый раздутый животик... Такой редкостью было для него блаженное чувство сытости!

...Когда нашему зверю было два месяца, он однажды съел... Кого бы, вы думали?

Красную шапочку!

Да, да, на самом деле. Серый волк съел Красную шапочку... Ну, скажем точнее: не Красную, а Синюю... Вот как это вышло.

Волчик повадился таскать у моей дочки Люськи игрушки. Игрушки жили у Люськи в тумбочке возле кровати. Первую игрушку — резиновую лягушку с пищалкой — дала Волчику сама Люська. Он бегал с ней в зубах по всему дому, прятался под кроватями и сердито рычал на нас, когда мы пытались отнять у него «добычу». Лягушка пищала на весь дом... пока вдруг не исчезла бесследно. Следующей жертвой был резиновый утенок. Он утащил его, растерзал и съел.

А потом он выкрал из тумбочки и любимую Люськину куколку — резиновую девочку в синей шапочке. Люська в страшном волнении прибежала звать меня на помощь. Было ясно, что Синюю шапочку постигнет та же участь, что и утенка с лягушкой.

Я вытащила зверя из-под кровати, куда он забился со своей новой добычей, и попыталась силой разжать ему челюсти. Не тут-то было! Волчик рычал, жалобно взвизгивал, отбивался лапами, но куклы не отдавал, сжимая ее в зубах поистине мертвой хваткой.

— Тащи скорее блюдце с кашей, — скомандовала я.

Люська притащила блюдце. Мой расчет был таков: Волчик, увидев кашу, бросит куклу, и Синяя шапочка будет спасена. Волчик действительно перестал рычать, с жадностью уставился на блюдце с кашей и... ой! Два судорожных торопливых глотка и — Синяя шапочка была проглочена. Покончив с куклой, Волчик ринулся к каше, и она так же молниеносно исчезла в волчьем брюхе...

Люська была так потрясена случившимся, что даже не заплакала.

В саду, куда мы стали выпускать Волчика, когда он подрос, жил у нас в то лето ручной журавль Журка — большая, сильная, не по-птичьи умная птица.

Журка, совершенно не боявшийся собак, испытывал перед Волчиком панический страх. Заметив журавля. Волчик бежал на него, опустив голову к земле. Журка, испуская тревожные крики, пускался наутек, хотя одного удара его сильного клюва было бы достаточно, чтоб надолго отвадить волчонка. Мерной волчьей побежкой, все так же опустив голову, Волчик устремлялся в погоню и гонял несчастного длинноногого великана, пока я не приходила Журке на помощь. Это была не игра, это была ОХОТА ЗА МЯСОМ. И, вероятно, птица инстинктивно угадывала в маленьком щенке свирепого хищника. Угадывал в Волчике хищника, исконного лошадиного врага, и наш конь — пегий монгольчик Горбунок. Завидя Волчика, Горбунок, громко всхрапывая и топоча, кидался на него.

Только Рыжики скоро привыкли к Волчику и смирились с его присутствием в доме совершенно. Волчик заигрывал с ними, таскал их за хвосты, но из повиновения у них не выходил, стоило собачонкам тявкнуть на него, как он разом стихал и начинал к ним подлизываться.

Половина наших бед с Волчиком и тогда и позже происходила оттого, что нам редко удавалось накормить его досыта. Он рос, аппетит у него был волчий, и, чтоб утолить этот аппетит, нужно было мясо много мяса. На наших супах и кашах (к хлебу он привык много позднее) Волчик был всегда голоден, а голод — плохой помощник воспитателя, особенно, если речь идет о приручении хищника.

Часто когда у нас не оказывалось для Волчика ничего, кроме надоевших ему пшенной каши и хлеба, столбисты приносили нашему зверю роскошное угощение — мясной суп, колбасу и непременно желали скормить ему все это сами. В результате Волчик стал бегать за чужими.

Нередко он удирал из сада, чтоб завести новое знакомство, или «на охоту». Повадился бегать к ручью охотиться на... навозных жуков! Ловил кузнечиков и с жадностью поедал их. Начал промышлять и на помойках.

После «охот» Волчик деловито бежал домой, опустив голову к земле Убежать бы он, пожалуй, никуда не убежал, но мы боялись, что кто-нибудь его утащит, и каждый раз, когда он исчезал из дома, у нас поднимался переполох. Однажды Волчик терялся целый час. Мы переполошились, звали, бегали по лесу, а потом видим: вылез из-под смородинного куста в саду и зевает... Иногда кричу его, ищу повсюду, а он лежит на моем следу и караулит меня.

В конце концов мы решили, что «цепь нужна такому псу», и посадили Волчика на цепочку во дворе. Против ожидания, он легко привык к цепочке и даже, кажется, не очень скучал. Потом, когда нам пришлось посадить его на цепь уже «навечно», я радовалась, что мы приучили его к цепи в таком раннем возрасте: взрослый, он не смирился бы с внезапной потерей свободы так легко.

В августе на Столбах проходили сборы инструкторов-скалолазов. Участники сборов получали хороший паек, в состав которого входили, между прочим, мясная тушенка и колбаса. Волчику, хотя он и не был инструктором-скалолазом, тоже «отпускались» колбаса и тушенка. Он отъелся, и это сейчас же сказалось на его поведении. Наш зверь стал веселым, ласковым, сделался податливее на дрессировку.

Говорят, что волки жадны. Мне кажется, это не совсем верно. Волчик был жаден только пока не наедался. Насытившись, он совершенно переставал интересоваться своей чашкой и позволял доедать остатки ужина кому угодно. Он никогда не был «собакой на сене».

К сентябрю Волчик перелинял в зимнюю шерсть, стал красивым, пушистым.

Каждый день теперь мы брали его гулять в лес. Сначала на поводке, а потом я стала приучать его ходить со мной без поводка, на «невидимой веревочке», и прибегать по команде «Ко мне!» Роль невидимой веревочки играло у нас какое-нибудь лакомство — кусочки сырого мяса или сахар, которые я припасала в кармане. Всякий раз, когда Волчик подбегал ко мне на зов, я давала ему в награду кусочек, и уже скоро невидимая веревочка действовала отлично. На прогулке Волчик почти не отходил от меня. Иногда только вдруг вспомнит про свои любимые свалки на базе, «возьмет ноги в зубы» и пустится бежать по тропе. Но, пробежав немного, обязательно спохватится (колбаса-то в кармане!) и вернется назад. С нами ходили в лес и два лосенка: Елочка и Светик. И иногда бывало так: иду я по тропе, Волчик, опустив хвост, плетется сзади, принюхиваясь к лакомому запаху колбасы, и вдруг вдали — заливистая песня — звук колокольчиков. Это лосята отстали, а теперь им вдруг захотелось пробежаться. Дуэт переходит в трио — Волчик (и у него на ошейнике колокольчик) тоже побежал, спасаясь от острых копыт. Но прежде, чем он догнал меня, на нас вихрем налетают лосята. Волчик, поджав хвост, прижав уши, припадает к земле, лязгает зубами; Елочка слегка ударяет его копытом и выносится вперед. За ней, раскачиваясь на бегу, как игрушечная лошадка-качалка, поспешает второй лосенок — Светик. Обогнав нас, лосята останавливаются где-нибудь в сторонке и с удовольствием отпыхиваются.

Я подзываю Волчика и даю ему кусочек колбасы, чтоб загладить обиду.

Ох, уж эти лосята! Много они испортили крови бедному зверю...

В начале зимы был такой момент, когда я было совсем отчаялась в своих воспитательских талантах и даже стала подумывать передать Волчика в какой-нибудь зверинец: не могу справиться со зверем — и все! Причиной всех бед опять-таки было недоедание.

Волчик стал свиреп, пустую чашку чуть тронешь, хватал зубами, отказывался отдать, а когда я приходила с полной, вырывал ее из рук, разливал суп, рычал. В конце концов нам пришлось кормить его вдвоем: Джемс оттаскивал Волчика за цепь, а я ставила в этот момент чашку. Чем дальше, тем хуже. Однажды Волчик даже цапнул меня. Как-то Волчик рявкнул на меня. Я рассердилась и сильно ударила его по носу. Он взревел, глаза зажглись зеленым огоньком, зубы защелкали... Я не выдержала характера и отступила. Не убивать же зверенка до смерти!

Однажды, когда я была в городе, Волчик цапнул Джемса, когда тот брал у него пустую чашку, чтоб принести ему еду. Джеме вспылил и стукнул его по голове черенком лопаты. Волчик упал. Вскочил и снова прыгнул на Джемса. Тот ударил еще раз изо всей силы, и Волчик остался лежать на снегу...

Очнувшись, он уполз в свою будку и до утра пролежал там, грозно рыча, стоило Джемсу приблизиться.

Джемс встретил меня смущенный: мир с Волчиком был кое-как восстановлен, но мысль, что он едва не убил зверя, не давала ему покоя.

— Знаешь, — признался он мне, — а ведь я понял, что никогда не смогу его убить, — жалко!..

Я боялась, что Волчик затаит зло на Джемса и отомстит, но, как ни странно, произошло обратное — Волчик неожиданно привязался к нему почтительной собачьей привязанностью.

Как-то во время прогулки на Волчика нечаянно налетел бежавший с горы лыжник. Не ударил, даже, кажется, не задел, но Волчик неистово перепугался и умчался в лес. Я едва его отыскала. После этого он начал панически бояться лыжников, лыж и даже лыжного следа. Эта боязнь сохранилась у него на всю жизнь и значительно затруднила его дрессировку.

Зимой лыжники приходят на Столбы толпами. Заслышав издали скрип лыж, Волчик начинал отчаянно биться на цепи. В такие минуты он переставал что-либо понимать, отказывался даже от мяса, не реагировал на команду, одним словом, превращался в обезумевшего от страха дикого зверя.

Однажды, завидя приближавшуюся толпу лыжников, Волчик метнулся через штакетную ограду, повис на цепи и сломал переднюю лапу. Когда я нашла его, забившегося в будку, по-звериному лязгавшего на меня зубами, с болтающейся лапой, я сказала Джемсу: или возьмем его опять в комнату, или можешь считать, что все кончено — тебе останется только добить его.

Джемс поворчал для виду (Куда такого зверя в комнату!) и помог мне перетащить Волчика к нам в спальню, под мой письменный стол. Осмотрели лапу. Она была сломана в коленном суставе. Волчик позволил наложить шину, но потом вдруг принялся яростно грызть ее зубами и сорвал прочь...

Я оставила его в покое. Пусть лапа срастается неправильно: экая важность лапа! Для меня гораздо важнее была волчья «душа», которая (я знала это) переживала сейчас опасный кризис. От нашего с Джемсом поведения сейчас зависело — доверится ли нам Волчик навсегда или окончательно превратится в злобного зверя.

«Экзамен на хозяев» был нами выдержан: за свою болезнь Волчик накрепко к нам привязался.

Союз человека и собаки почти так же древен, как история человечества. Многовековая привычка вынуждает собаку искать покровительства человека. Волк — другое дело. Здесь первое слово должно было принадлежать нам, людям, и мы его сказали.

Лапа срослась хорошо. Волчик снова сопровождал нас на прогулках. И вот, странное дело! Оказалось, что наши лыжи, мои и Джемса, совсем не страшные. Даже, когда Джемс, летя с крутой горы, не успевал отвернуть и сталкивался с Волчиком, тот лишь отпрыгивал в сторону.

Но следы чужих лыж — только следы — «уф!» — опасность! Щетина дыбом и — бежать, бежать, куда глаза глядят...

За посторонними Волчик бегать перестал, только девушки еще долго пользовались его особой благосклонностью. Однажды он ушел за малознакомой девушкой до Лалетинского кордона — за целых пять километров от дома.

В другой раз, тоже девушки (!) вели его на Столбинское нагорье. Там было много лыжников, и Волчик забился, спасаясь от них, в камни скалы «Первый Столб». Засел в начале лаза, который называется «труба», как соловей-разбойник, и рычал на всех, кто приближался к этому месту. Едва я его оттуда вытащила...

С Иткой и Люсей Волчик крепко дружил. Когда ребята после долгого отсутствия приехали домой на зимние каникулы, Волчик кинулся к Люське, схватил ее за рукав и зарычал так страшно, что мы перепугались. Но оказалось, этим ворчанием Волчик выражал свою радость от встречи со старыми приятелями! Он и Итку приветствовал так же.

Ребятам Волчик позволял делать с собой все, что угодно. Итка возил его по всем комнатам за хвост, тормошил всячески, захлопывал ему ладонями оскаленную грозно пасть, и Волчик даже не думал сердиться на такую фамильярность. Когда каникулы кончились и мы с Волчиком пошли проводить ребят до «пыхтуна», он сел у «хитрого пня» и завыл. Кое-как притащила я его домой на цепи: хоть убей — не хотел возвращаться без ребят.

Нас очень удивило, что Волчик сдружился и с нашей лошадкой Горбунком.

Когда Джемс водил Горбунка поить на ручей, Волчик неизменно его сопровождал. По дороге домой Горбунок любил «потибенковать» — покопытить из-под снега прошлогоднюю траву. Волчик уже тут как тут: похаживает вокруг, подкрадывается и норовит поймать за хвост. Горбунок поднимет копыто, но не бьет — свой, а когда Волчик, уже совсем обнаглев, повиснет у него на хвосте и потянет изо всей силы, обернется, прижав уши, и накидывается — укусить. Волчик отбежит в сторону и снова заигрывает: припадает на задние лапы, виляет хвостом.

Потом Горбунок повадился приходить к березе, у которой сидел на цепи Волчик. Часами стоит около и дремлет. Однажды даже привел сюда чужую лошадь, которая ночевала у нас на базе, и оба коня мирно простояли всю ночь возле зверя.

Иногда Горбунок и Волчик, играя, хватали друг друга зубами, и как-то Горбунок пострадал от своего серого приятеля — пришлось вытирать окровавленный нос об ясли! Дня два после этого он не подходил к Волчику, а потом все пошло как раньше. Удивительно было, что не Волчик лез к коню играть, а конь — к волку. Волк-то ведь сидел на привязи...

Подружился Волчик и с лосятами. Вместе ходили в лес, и Волчик играл с ними, как веселый щенок.

Это была хорошая зима для Волчика. Молодой егерь, недавно поступивший на Столбовский кордон, наш ближайший сосед, не боялся Волчика, ласкал его, и мы без всякого опасения дважды в день перед кормлением спускали нашего зверя с цепи. Набегавшись, Волчик всегда по моему зову подходил и подставлял шею под ошейник, зная, что без этого не получит ужин.

Зато весной настали для Волчика черные дни... Молодой егерь уволился. У нового была большая семья — пять ребятишек «мал мала меньше» и что всего хуже — он панически боялся нашего зверя.

Вот поди ж ты: никогда ничем этот человек Волчика не обидел, пальцем не тронул, а Волчик неожиданно возненавидел его лютой звериной ненавистью: вся шерсть на нем вставала дыбом при встречах.

Пришлось посадить Волчика на цепь уже накрепко. Протянули между двух пихт блок из толстой проволоки, чтоб Волчику можно было хоть немного побегать... Конечно, это было совсем не то, что бегать свободно. Но что поделаешь!

Изредка мы по-прежнему брали Волчика в лес, где давали отвести душу — погонять на свободе. Но случалось это не часто: работы было много. Да и боялась я: вдруг убежит Волчик с прогулки, испугает ребятишек, а чего доброго, и покусает... Зверь ведь все-таки! Всякие страшные рассказы вспоминались. Как в одной деревне ручной волк разорвал двухлетнюю девочку, как...

Однажды Волчик нахулиганил.

Взяла я его с собой до Лалетинского кордона. По дороге нас застала сильная гроза, и мы промокли до нитки. Не думая, что нам в такую погоду кто-нибудь встретится, я отпустила Волчика: уж очень надоело нам обоим шлепать по грязи «в связке», как выражаются скалолазы.

Волчик бежал впереди, а я шла за ним, задумавшись, и вдруг вижу: у поворота тропинки припал мой зверь к земле и пополз, прижав уши... Я только-только успела подбежать и схватить конец поводка, как он прыгнул прямо на девушку, которая в этот момент появилась из-за поворота...

— Ай!

Увидеть волчью морду в нескольких сантиметрах от своего лица — не очень приятная неожиданность! Я оттянула Волчика за поводок, прохожу и слышу негодующее напутствие:

— Распустили тут всяких дворняг!

К своему и нашему счастью, эта молодая особа воображает, что Волчик — дворняга! Ну и на здоровье! Я поскорее ухожу подобру-поздорову. Дворняга, так дворняга!

Волчик озирается на девушку, потом смотрит на меня так, словно хочет сказать: «А здорово у меня вышло, правда? Она, кажется, на самом деле думала, что я хотел ее съесть?»

И морда у него озорная, щенячья, а на кончике носа — засохший комочек грязи.

Летом и осенью нашему зверю сильно досаждали туристы. Они приходили целыми толпами и неизменно задавали одни и те же вопросы. Нам с Джемсом так надоело постоянно отвечать одно и то же, что мы даже разработали анкету, которую предполагали вывесить у волчьей будки для всеобщего обозрения.

Вопрос № 1 : Это волк?
Ответ : Да, волк.

Вопрос № 2 : Настоящий? Чистокровный?
Ответ : Да. Настоящий. Чистокровный.

Вопрос № 3 : Вы его в лесу поймали?
Ответ : Нет, нам подарил его краевой музей.

Вопрос № 4 : А как его зовут?
Ответ : Волк.

Вопрос № 5 : Так и зовут — Волк?
Ответ : Да, так и зовут.

Вопрос № 6 : А если вы его отпустите, он убежит? Ответ : Нет, мы гуляем с ним по лесу, и он никуда от нас не убегает.

Вопрос № 7 : А как же пословица: «Сколько волка ни корми, он все в лес смотрит»?
Ответ : Мы надеемся доказать, что пословица эта для нашего Волчика так же неверна, как неверна теперь в нашей стране другая: «Человек человеку — волк!»

Большинство туристов были хорошие люди, досаждавшие нам только своим чересчур уж большим количеством и стандартными вопросами. К Волчику они относились ласково и бережно, и Волчик охотно выходил к ним, принимал подношения, а при случае и забавлялся: утаскивал у зазевавшихся женщин перчатки или сумочки, которые я тут же отбирала у него и возвращала хозяйкам.

Но, как говорится, в семье не без урода. Попадались среди туристов и такие, с позволения сказать, «герои», которым доставляло особое удовольствие пугнуть ручного зверя, а то и больно ударить... При нас они, конечно, не решались это делать. Но скоро я заметила, что Волчик стал пугаться туристов. Начала следить и поймала виновников на месте преступления.

Бедный зверь! Он начал бояться туристов так же неистово, как прежде лыжников...

Все чужие стали для него — «уф!» — врагами.

Волчик не лаял. Вернее, лаял он только в минуты сильного возбуждения глухим отрывистым, не собачьим лаем. Когда же его что-нибудь волновало, он издавал тихий характерный звук — вот это самое «уф!». Иногда, заслышав вдали голоса, Волчик вопросительно смотрел на меня, а я говорила ему тихонько: «Чужие... Уф!..» Он повторял за мной этот волчий сигнал тревоги и настораживался. Мне нравилось, что мы понимаем друг друга.

И вот однажды, когда старший инструктор турбазы осмелился утверждать в моем присутствии, что Волчик — трус, которого «хоть за хвост тащи», я, оскорбившись за моего зверя, сказала тихонько Волчику:

— Волчик, докажи ему, что ты все-таки волк, и что это он должен тебя бояться, а не ты его!

Эта часть фразы была сказана для туристов, а дальше — персонально для Волчика: «Чужой! Уф!» Что тут вышло! Грива поднялась у Волчика дыбом, глаза сверкнули зеленым звериным огнем, с глухим рычанием, какого я еще ни разу не слыхала от него, он прыгнул на инструктора, уронил... и, верно, погрыз бы, если б я, ухватив за цепь, не оттащила его прочь...

Отличный пример того, как иногда — одним неосторожным словом — можно наделать беды!

К счастью, инструктор отделался только испугом и разорванной штурмовкой...

Зимой 1957-58 года нам с Волчиком впервые пришлось расстаться на долгое время: я уезжала больше чем на месяц в командировку в Ленинград.

При встрече Волчик приветствовал меня так, словно мы и не расставались вовсе, а ушла от него — завыл...

Ну, а следующим летом...

Кто был этот человек — я и теперь не знаю. Наверное, какой-нибудь пьяный, которого такие же пьяные приятели подбили на «геройский подвиг» — перелезть через забор и прирезать ручного зверя. Произошло это перед рассветом. Туристы в своем палаточном городке неподалеку слышали грозное волчье рычанье и потом — взвизг, но не придали этому значения. Утром мне показалось странным, что Волчик не встречает меня, как всегда. Стала звать — нет... Потом заметила: на земле валяется пряник, и от этого места в заросли травы — широкая кровавая полоса... Кинулась по этому следу и нашла Волчика, забившегося в траву, насколько позволяла натянутая цепь. Весь окровавленный, он лежал тихо-тихо и молча посмотрел на меня, когда я подошла. Наклонилась над ним, а у самой мысль: ничего удивительного не будет, если он на меня сейчас набросится, покусает, ведь он — зверь. Где же ему в такую минуту понять, что я — не враг, а друг? И поделом мне — не защитила... Но Волчик, когда я позвала его по имени, шатаясь, поднялся и послушно побрел за мной в дом.

Скорее в знакомую комнату, там безопасно, там не дадут в обиду! Он забился под мой стол — самое верное убежище в беде(!) - и рычал, когда Рыжики явились его проведать, рычал незлобно, скорее жалобно. Рычал и поглядывал на меня: защити, мол! Вся его могучая красивая голова была покрыта ранами: язык, десна и губы исполосованы ударами ножа. Я насчитала одиннадцать глубоких ран.

Снова мы с Джемсом нянчились с нашим зверем, промывая и засыпая стрептоцидом его раны.

Кажется, чего бы нам ждать теперь от Волчика — ведь человек, бивший ножом, изранил не только тело, но и «душу» звериную... А вот не озлобился на нас наш зверь. Сумел как-то отделить в своем зверином сознании одного человека от другого — врага от друга.

К трем годам наш Волчик превратился в могучего матерого волчищу. Характер его стал угрюмым и недоверчивым, к чужим он уже больше не ласкался. Один человек, да еще пьяный — лучше к нему не подходи. Зато старых друзей он не забывал. И как он их приветствовал! Наш лесовод Мария Николаевна, всякий раз появляясь на Столбах после полугодового отсутствия, не знала куда и деваться от волчьих ласк.

А знаете, в чем секрет любви к ней Волчика? Когда он был еще несчастным, вечно голодным «пузо-пузырьком», Мария Николаевна приносила ему по яичку в день — «подкормить бедного сиротинку». Теперь она давным-давно ничем его не угощала, и все-таки Волчик каждый раз приветствовал ее, как самого лучшего друга.

Но не подумайте, что волчью дружбу можно купить. Нет! Вот Владимир Васильевич. Сколько раз он приносил Волчику вкусные косточки! Ну и что же? Волчик, лязгнув зубами, выхватывал у него угощение из рук и — больше не желал иметь с ним никакого дела... Зато стоило зверю понять, что приезд Владимира Васильевича на Столбы всегда означает веселую прогулку по лесу без ошейника и поводка, и он начал радостно приветствовать его появление.

Много всяких интересных и забавных случаев было еще с Волчиком — обо всем не расскажешь.

Как-то поехала я в тайгу километров за семь от дома и, чтоб не скучно было, взяла с собой Волчика и маленькую Рою. Так забавно бежали они рядышком за лошадью — мараленок и волк.

По дороге Ройке вдруг пришла фантазия остаться в тайге. Я не заметила, как она исчезла, а только выезжаю на перевал, смотрю: нет с нами Ройки! Стала кричать — не прибегает. Привязала Горбунка к пихте, пошла назад — искать... Волчик побежал со мной. Бежит и все на меня оглядывается, словно недоумевает: зачем это я коня бросила и назад возвращаюсь.

Прошла я уже далеко — нигде не видно маралушки. Остановилась и не знаю, то ли к коню идти, то ли дальше искать? Решила крикнуть еще разок Ройку и бросить поиски.

Кричу: «Ройка! Ройка!». А Волчик стоит и смотрит на меня. И вдруг прыгнул в сторону и исчез.

«Ну, вот. Теперь и волк убежал!» — думаю.

Только слышу: где-то далеко внизу склона звякнул Ройкин колокольчик, раз и еще раз — и вдруг залился отчаянно — и все ближе-ближе... Минуты не прошло — стоит около меня Ройка, оглядывается, бока ходуном ходят, ноздри раздуваются... Не знаю, случайно это было или нет, а только с той стороны, откуда ока примчалась, и Волчик тотчас появился. Подбежал к нам, прыгает, радуется, хвостом виляет, в глаза заглядывает: видишь, как я хорошо тебе помог!

На прогулках я обычно прицепляла к ошейнику Волчика длинный поводок с петлей на конце — если что, успею схватить за петлю. Так он и бегал — с волочащимся поводком.

Как-то Волчик сбежал у меня с прогулки. Только уже поздно вечером я разыскала его в лесу. Ответил мне, как всегда, протяжным низким воем, явился на зов, а домой никак не хотел идти, набегался за день, устал, отбил лапы... Пройдет шагов пять — и ляжет. Вернулись мы с ним, когда уже совсем стемнело. Пришлось буквально волочить его на поводке.

Потом мы узнали, как провел Волчик этот день.

Тогда в заповеднике работала экспедиция лесоустроителей — молодые веселые ребята. Рано утром лесоустроители брали рулетки, рюкзаки и на весь день уходили в тайгу. Обедали и ужинали у костра — там, где заставала их работа.

Так было и в тот день.

Только разожгли ребята костерок, повесили чайник, смотрят: гость к ним жалует. Другие бы, пожалуй, испугались, зверь все-таки! Но лесоустроители — смелый народ: сибиряки, настоящие таежники, да к тому же знали, что зверь ручной, — видели Волчика в уголке. Пригласили гостя к костерку, угостили сахаром, хлебом, приняли чин чином.

Потом стали думать, как быть с гостем дальше. Ясно, что зверь убежал, значит, надо его задержать, вернуть хозяевам. Решили привязать на стоянке, а вечером, когда пойдут на базу, взять с собой. Сказано — сделано. Просунули палку в петлю поводка, а палку заклинили между двух берез. Сложили около рюкзаки с продуктами: карауль, мол, и ушли.

Приходят вечером... Что такое?! На палке — один обгрызенный конец поводка болтается, рюкзаки изорваны, продукты съедены... А караульщика давно и след простыл.

Не вполне удалось мне выполнить задачу, которую я перед собой ставила: воспитать волка, чтоб он не был волком. Да, многое в Волчике мне не нравилось, а справиться с этим я не умела.

Вот, например, этот дикий неистовый страх перед лыжней, проложенной лыжами чужого, — страх, из-за которого Волчик терял всякое соображение... Да и не только это.

Наверное, опытный дрессировщик избежал бы многих моих ошибок и неудач. Но кое-чего я все-таки добилась. Вот посмотрите на эту звериную идиллию. Мы с Джемсом любовались ею каждый день.

Возле своей будки — Волчик. Вытянул лапы, щурится лениво... В двух шагах от него, понурив голову, дремлет Горбунок. Чуть подальше из снежного сугроба торчат большие уши — это Ройка устроила себе лежку у самой волчьей будки, тоже поближе к своему серому приятелю.

Эта троица неразлучна.

В сторонке, подбирая разбросанные куски — остатки трапезы серого волка, бродит косулька Мальвинка — миниатюрное грациозное существо, совершенно беззащитное против волчьих зубов. Мальвинка у нас недавно и всех боится — и Горбунка и Ройку... всех, кроме того, кого ей действительно следовало бы бояться — Волчика.

Вот Мальвинка подошла к Волчику совсем близко и, ударяя копытцем о снег, выкопычивает кусочек хлеба... Прыжок, лязг зубов — и все будет кончено для доверчивой косульки. Волчик открыл один глаз, покосился и... убрал хвост, на который Мальвинка наступила было своим черным копытцем...

— Любят меня серые волки?

Две тяжелые лапы ложатся мне на плечи, и на уровне моих глаз — изуродованная глубокими шрамами и все-таки красивая большая, умная волчья морда. Когда Волчик становится на задние лапы, он одного роста со мной. У самого моего лица лязгнули великолепные белые клыки и тихонечко сомкнулись на прядке моих волос... Это мы так нежничаем!

Волчик никогда не ползает передо мной на брюхе, не подхалимничает, как перед Джемсом. И даже как будто не особенно мне радуется, когда я появляюсь после долгого отсутствия.

И все-таки я уверена в его привязанности.

Прижавшись плечом к моим коленям, зверь тихо шевелит пушистым хвостом, блаженно выгибается и щурится под моей ласкающей рукой...

Прошло немало лет. Давно нет у нас Волчика. Раны, нанесенные ему хулиганом, значительно укоротили его век: он никогда уже не смог вполне от них оправиться, и весной 1961 года внезапно погиб, прожив всего пять лет: примерно треть полной волчьей жизни.

До самого конца мы — я и Волчик — крепко дружили. Со всеми перессорился Волчик — все люди стали ему «уф! Чужими», только не я. Меня он любил по-прежнему и позволял мне делать с собой что угодно.

Значит, и волк может быть другом человеку... если человек сумеет завоевать его дружбу.

И вот что хочется мне сказать вам, друзья.

Все может человек.

Может друга-собаку превратить в кровожадного людоеда — сколько примеров тому мы имеем в капиталистических странах! А может наоборот — своего древнего врага — волка воспитать как друга. На то он — человек, хозяин природы, ее творец. От нас самих зависит изменить все, что окружает нас, так, как это нужно НАМ, советским людям.

Публикуется по книге.
Е.Крутовская. Ручные дикари.
Красноярское книжное издательство, 1966

Материал предоставил Б.Н.Абрамов