Я изменил своей компании год спустя и не пошел с ними на Деда. Приятель мой, художник Володя Капелько, пригласил меня с дамой праздновать Новый год к себе на дачу, в Минино. Отчаянный хулиган-столбист и талантливый живописец, немного поэт и философ, но и редкий циник, Володя позже увлекся хакасскими писаницами-петроглифами; так там, в Абакане, и прижился. А в тот год Капеля перевез в Минино капитальный деревянный дом, со знанием дела поставил его и кинул клич: объединим Новый год и новоселье! Ожидалась компания человек в двадцать: художники, артисты, спортсмены — все сплошь хулиганы под стать хозяину дачи. Цыпочка моя впервые входила в бомонд; белое платье у нее нашлось, а черные туфли она купила специально для этого случая. Я с легкой иронией, но и с гордостью наблюдал за ее приготовлениями: с такой девушкой не стыдно появиться в любой компании.

Мы сошли с электрички уже затемно, после плутали по поселку, отыскивая капелины хоромы, а отыскав, оба опешили: все окна были темны, за исключением маленького флигелька. О, черт! — и тропинка завалена снегом: сегодня по ней еще не ходили. Что ж, где свет, там и люди, там и тепло хотя бы. Открываю дверь — здравствуйте! — а в комнатушке трое совершенно незнакомых мне мужчин. «Это капелина дача?». — «Да». — «А где сам хозяин?». — «Они переиграли, где-то в городе собираются». Во блин! — а нам-то с цыпочкой что делать?

Бывают в жизни редкие моменты, когда для принятия верного решения усилий одного ума недостаточно, и тогда счастлив тот человек, который умеет обратиться к своему шестому чувству, к интуиции, к звериному инстинкту — называйте это как хотите. У меня этот инстинкт развит хорошо, он всегда наготове; вот и сейчас он приказал: цыпочку — в угол на нары, сам садись рядом, не болтай лишнего и наблюдай.

Итак: комната метров на 12, у входа узкие двухэтажные нары, посередине огромная чурка-стол, в нее воткнут топор (ручкой ко мне, на всякий случай отметил я), три чурки поменьше — стулья. Раскаленная печь, в кастрюле кипит вода, на столе — пшенные концентраты: к Новому году тут никто не готовится. Публика такая: двое длинных, сухогрудых, лет по двадцать с небольшим — мои ровесники; очевидно — капелины ученики. Третий — фигура совершенно инородная, типичный «синяк»: кисти рук в сплошной татуировке, можно не сомневаться, что лагерный мастер разрисовал ему и все тело. Возраст неопределенный: то ли 30, то ли 40 лет.

Я односложно участвую в разговоре и наблюдаю: так, парней зовут Миша и Степа, к «синяку» они обращаются не иначе как «шеф». Стало быть, нравы как в зоне, а он тут за пахана. Конечно, холодок по коже, но интересно. А тут и пахан, поначалу косившийся на меня, молчанием нового гостя успокоился и стал уже всякие шуточки отпускать по адресу моей цыпы. Вот тут тебе, браток, не отломится. Ну, Толян, твой выход, что станешь делать?

Первым делом я скинул ботинки и уселся на нарах по-турецки. Помните, как Леонов в «Джентльменах удачи»? — но этот фильм я увидел гораздо позже, а тогда — не забудьте — каждое слово и жест мне диктовал инстинкт. Вторым делом я стал как бы рассеянно поглаживать ручку топора. Третье дело было самым трудным: поймать момент, — и я поймал его, черт побери! Когда «синяк» скомандовал: «Мишка, притащи-ка дров!», я Мишку остановил, а после сказал со всей вкрадчивостью, на которую только был способен: "Ну ты, сявка, тебя давно под нары не пинали? Ты здесь, чо, в Древнем Риме, чо ли? Они тебе чо, рабы? А ну-ка, :дуй за дровами, да в зал натащи, праздновать там будем«,- и рука на топоре, так что я не совсем блефовал, тут были и холодный расчет и решимость драться.

Беллетристы давно уже подметили перемену в человеке такого типа: как бы спустили воздушный шарик. Так вот, это очень похоже. «Синяк» пытался еще что-то вякать, но инстинкт прямо-таки волок меня по кочкам: не ослабляй! «А вы, ребята, — продолжал я, — хорошо натопите зал, время еще есть. Цыпочка моя там порядок наведет. Кстати, сгоношите тут, по соседству, елочку небольшую», и — недрогнувшей рукой — топор протянул Степе.

За час до полуночи в зале было уже сносно тепло. Нашлась даже скатерть; спиртное и еду мы запасали дня на три-четыре, так что на столе — на настоящем столе — все было красиво. Повеселевшие художники между хлопотами о тепле сотворили из елки новогоднее чудо: вмиг они сооружали из цветной бумаги прелестные игрушки и развешивали их не абы как, а по законам гармонии. «Синяку» мы дали для услады банку тушенки и отправили его во флигелек, чтоб настроение не портил. За пять минут до Нового года я сказал: «Миша, отнеси этому: в кружке» — «Хорошо, шеф!», ответил Миша, заставив меня поразмышлять о феномене русской души.

Когда мой транзистор стал отпикивать последние секунды уходящего года, позади открылась дверь. Я оглянулся через плечо: за порогом стоял «синяк», делая рукой, в которой он держал кружку, приветственные движения. «Будь!» — ответили мы ему дружно и выпили шампанское. Тот тоже выпил и закрыл дверь снаружи.

Хороший получился праздник. Когда оттаяла гитара, мы пели песни и цыпочка моя танцевала поочередно то с Мишей, то со Степой. Ночью мы гуляли по поселку, и даже привели в гости компанию соседских дачников, и снова было весело. Да что там! — милый Новый год. И с приключением.